И еще отражались в зеркале Аня Поспелова («Лунная красавица») с роковой страстью к автогонкам; светская красавица Галина из «Огненного дьявола»; актриса-колдунья Лия Ванда («В мире должна царить красота»)…
Демоническая обольстительница Лия завораживала зрителей одним своим появлением – совершенно то же делала теперь и Вера Холодная! С нею снимались актеры, каждый из которых был явлением в мире кинематографии и стал затем легендой синема?: Полонский, Рунич, Мозжухин. Однако эти герои девичьих (а также дамских) грешных снов, эти «сокрушители мещанских добродетелей», выражаясь словами некоего кинокритика, эти писаные красавцы и великолепные актеры соглашались на любые роли, порою второстепенные, лишь бы появиться в одной фильме с Верой Холодной, которая не могла порою и двух слов связать без посторонней помощи, но стоило ей только взглянуть исподлобья своими туманными глазами, как весь мир покорно падал к ее ногам.
А вот, кстати, насчет «связать двух слов».
Особенность служения Великому Немому состояла именно в том, что у актеров не было заранее написанных ролей. За них говорили лица и жесты. Ну и глаза, конечно.
Забавная история случилась на съемках фильмы «Огненный дьявол», где партнером Веры Холодной был Амо Бек-Назаров, игравший ревнивого князя-кавказца. Ставила этот фильм Антонина Ханжонкова, жена знаменитого директора киноателье Александра Алексеевича Ханжонкова. Можно сказать, что она была первой женщиной, попробовавшей силы в кинорежиссуре, – в основном потому, что ей не давали покоя лавры Евгения Бауэра. Сценарий, который она выбрала для дебюта, казался дурацким даже актерам того времени, привыкшим играть бог весть какие ходульные роли. Однако Антонина была дамой суровой, и спорить с ней не решались: себе дороже выйдет!
Согласно сюжету, страстный князь похитил даму своего сердца и нес ее на руках к саням. Двигался Бек-Назаров чуть ли не по колено в снегу, а Вера Холодная отнюдь не была худышкой (худышки в те блаженные времена просто не котировались!). К тому же она бессильно обвисла на его руках, как бы в полуобмороке, изредка приходя в себя и принимаясь чуть слышно звать на помощь. При этом с отчаянным, страдальческим выражением лица говорила пыхтящему от натуги «князю»:
– Бедненький! Мне вас так жалко! Большей чепухи Антонина, конечно, не могла придумать!
От смеха Бек-Назаров покачнулся, оступился – и рухнул в снег, выронив свою драгоценную ношу.
«Ноша» упала великолепно, провалившись разом и в сугроб, и в глубокий обморок. Губы ее мучительно кривились, и Бек-Назаров, испуганно наклонившийся к ней, вдруг услышал:
– И прекрасно! Так Антонине и надо. Пусть придумает что-нибудь поумнее!
– Отлично! – закричала в это время Антонина Ханжонкова. – Очень выразительно! Ну, что же вы стали? Поднимайте ее, несите дальше!
Бек-Назаров выхватил Веру Холодную из сугроба, пока она окончательно не заледенела, и понес дальше. Ее голова теперь лежала на его плече, и Вера беспрестанно шептала партнеру на ухо всякие смешные колкости в адрес нелюбимой ими обоими Антонины. Он с трудом удерживался от смеха, однако на экране это выглядело восторгом человека, добившегося наконец-то своего…
Добравшись до саней, Вера и Бек-Назаров услышали от режиссера, что сцена проведена с блеском! И, главное, все посторонние звуки остались за кадром…
Забавная история. Однако Вере Холодной случалось и вполне серьезно высказываться относительно выразительных возможностей Великого Немого: «Слова – это дивно звучащие струны человеческой души, говор цепи чувств, переживаний… Слова – это высшее, что даровано человеку. Но есть в жизни нечто, где слово бессильно, бывают моменты в жизни человека, не передаваемые словами, там молчание красноречивее слов. Немые страдания глубже, тягостнее… Молчаливая радость бурливее, порывнее… Чувствовать и не говорить… Страдать без слов, когда сердце рвется… Трепетать, охваченной порывом счастья… И не высказать это словами, криком, этот язык молчания, язык чувств самой души – как он велик, необъятен! Это – Великий Немой. Радуясь и страдая, в слезах и смехе, он мне дорог, понятен в своей глубине и силе, за это я люблю его, Немого и Великого».
Помните, как Тургенев описывает в «Дворянском гнезде» встречу Лаврецкого с Лизой в монастыре? «Перебираясь с клироса на клирос, она прошла близко мимо него, прошла ровной, торопливо-смиренной походкой монахини – и не взглянула на него; только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо – и пальцы сжатых рук, перевитые четками, еще крепче прижались друг к другу. Что подумали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства… На них можно только указать – и пройти мимо».
Указать – и пройти мимо…
В этих словах, в этом описании, от которого сжимается горло, вся сущность «сентиментальной горячки» немого кино, вся сущность ролей, сыгранных – или прожитых? – Верой Холодной. Она всегда, всю жизнь жила мечтами, вот и нашла себя в искусстве, которого, можно сказать, еще не существовало, обрела себя в самом нереальном из миров.
Да, Вера Холодная была типичной актрисой кино, и хотя сам Станиславский приглашал ее сыграть Катерину в «Грозе», у нее хватило ума отказаться. В ее отказе от реальной театральной роли, между прочим, кроется объяснение к загадке, которая не давала покоя многим поклонникам Веры Холодной и которая заставила их разочароваться в фильме «Тернистый путь славы». Ну не было, не было у нее любовников: ни лиловых негров, ни огненных дьяволов! Владимир оставался единственным мужчиной в ее жизни… реальным мужчиной. Вера Холодная (в самом деле, что за магия в сочетании этих двух слов! – имя без фамилии кажется сухим, бесстрастным, фамилия без имени чуть ли не карикатурной, а вместе они напоминают о таинственной бледности и черном тумане, исторгаемом ее очами) своей жизнью опровергала утверждение о том, что творческому человеку необходимо состояние перманентной влюбленности, которое снова и снова вдохновляет его искусство. Что характерно, ее партнеры действительно были в нее безумно, безнадежно, страстно, бешено, отчаянно влюблены. Все, как один. Она… не любила никого из них. Зачем?! Зачем, если она была влюблена во всех разах в том мире теней, а может быть, света, который был ей дороже реальной жизни?
Да, но тогда получается, что все-таки ей необходимо было состояние влюбленности – как и всякому человеку искусства?
Ну, пусть так.
Главное, чтобы это шло на пользу искусству, в конце концов!
Судя по всему, шло.
«Успех картины был исключительный, и, хотя входная плата была чрезмерно повышена, кинотеатр за шесть дней демонстрации не смог вместить всех желающих. Уже много лет не приходилось нам видеть ничего подобного. Публика заполнила фойе и вход, выстраивалась несколькими очередями протяжением в пол-улицы и дожидалась получения билетов, несмотря на дождь и ненастье. Здесь сказалось, насколько все любят В. Холодную… Игра ее непревзойденная – она создавала в зрительном зале особую атмосферу. По окончании приходилось видеть влажные глаза…»
Это слова из рецензии на фильму «У камина», хотя их вполне можно отнести ко всем другим работам Веры Холодной – и не ошибиться. Однако эта картина знаменовала новый этап творчества актрисы: теперь она превратилась в истинного кумира публики и могла с полным правом именоваться королевой экрана. Бесхитростная и грустная история падения красавицы и скромницы (любимое амплуа Веры Холодной, в котором она как бы изображала себя) Лидии Ланиной, которая, словно бы в каком-то затмении, поддавшись минуте, стала любовницей князя Пещерского, а потом призналась в своем грехе мужу и от раскаяния покончила с собой, – эта история потрясла Россию. Газеты сообщали: «Как на исключительное явление в кинематографии следует указать, что в Одессе картина демонстрировалась непременно в продолжение 90 дней, а в Харькове – сто дней, причем крупнейший в Харькове кинотеатр «Ампир» четыре раза возобновлял постановки ее, все время по повышенным ценам, и все время были «шаляпинские» очереди».
А между тем в титрах этой картины появились очень существенные изменения. Она была снята уже не Бауэром и не у Ханжонкова. В 1916 году все актеры некогда знаменитого киноателье перешли на новую, только что открывшуюся кинофабрику Дмитрия Ивановича Харитонова.
Этот год стал годом настоящего кинобума (выпущено пятьсот фильм, а на каждый проданный театральный билет приходилось самое малое десять билетов в синематограф!), и промышленники стали понимать, что кино стало отраслью, где можно делать баснословные деньги. Одним из первых смекнул это Дмитрий Иванович Харитонов, владелец больших синематографов «Аполло» и «Ампир» в Харькове. Он выстроил кинопавильон в Москве, на улице Лесной, и принялся приглашать на работу к себе ведущих актеров и режиссеров, обещая им полную свободу творчества и баснословные гонорары.
Подброшены были именно те две приманки, о которых испокон веков мечтает всякий писатель, художник, музыкант и актер. Раньше других захватил наживку Петр Чардынин, бывший вторым режиссером у Бауэра. Он хотел снимать и сниматься сам – и получил такую возможность у Харитонова. Вслед за ним потянулись другие… Последней пришла Вера Холодная, после чего была удостоена заголовка в газетах: «Харитонов купил Веру Холодную!»
Почему-то все очень удивились: оказывается, людей искусства интересуют деньги! Оказывается, киноактеры не питаются воздухом!
Владимир Холодный по-прежнему был на фронте, так что Вера практически одна зарабатывала для семьи: ну что такое жалованье фронтовика… Естественно, что ее интересовали деньги! К тому же она кое-чему научилась – она выросла как актриса, ей стало уже неинтересно, по ее же собственным словам, «быть обезьянкой, повторяющей указку режиссера». Бауэр был диктатором, а теперь стал настоящим тираном. Чардынин же, без памяти в нее влюбленный (это была общая болезнь, этакое неизбежное поветрие, и каждый мужчина в жизни Веры Холодной, от друга до случайного знакомого, немедленно подхватывал вирус безнадежной любви), делал все, что ей хотелось, априори считая режиссера подчиненным актрисе существом, стоящим на ступеньку ниже. Справедливости ради следует сказать, что он точно так же относился к актерам-мужчинам. Но Вера…
«На моих глазах выросло это прекрасное дарование, – рассказывал Чардынин. – Расцвел пышный цвет, и я счастлив, что на мою долю выпало лелеять это нежное растение почти с момента его зарождения… Это самая большая гордость в моей жизни… Скромная, робкая, как всякое истинное дарование, она с трепетом вступила в кино, и мы сразу почувствовали, что в ее лице Великий Немой приобрел нечто огромное. Самые шаблонные образы в ее передаче являются такими трогательными и нежными, что заставляют забыть всю их фальшь и пошлость. В этом, конечно, и заключается ее успех, благодаря этому она и сделала в такой ничтожный срок поистине головокружительную карьеру, и я почитаю для себя величайшим счастьем, что хоть частичка сияния ее падает на ее старого режиссера, и словами Несчастливцева[6] я скажу: «Ты войдешь на сцену королевой и сойдешь королевой…»
После успеха картины «У камина» Харитонов немедленно начал снимать продолжение «Позабудь про камин, в нем погасли огни». Князь Пещерский, герой прежней картины, не смог забыть Лидию, и вот однажды встретил женщину, которая похожа на его погибшую возлюбленную как две капли воды. Это Мара Зет – цирковая акробатка. Пещерский увез ее в свой особняк, но Мара вскоре поняла, что в ее чертах он ищет другую. Она случайно нашла портрет Лидии – и убежала от Пещерского, потому что полюбила его и не хочет быть просто манекеном в его постели. Однако и Пещерский уже понял, что любит не Лидию, а Мару, и хочет вернуть ее. Он поспешил в цирк, чтобы рассказать ей о своей любви. Мара стояла под куполом цирка, увидела его с букетом в руках, все поняла, от радости оступилась, сорвалась вниз – и разбилась. Самый сокрушительный успех имел завершающий кадр фильмы: Мара лежит на песке, будто сломанная кукла, склонив к плечу кудрявую голову, ее обнимает рыдающий Пещерский, а юбочка красавицы задралась ровно настолько, чтобы увидеть прелестную ножку аж до стройного колена…
Что началось после этой картины! В синематографе «Ампир» в Харькове публика выбила двери и окна и разнесла зрительный зал, стремясь попасть на сеанс. Для усмирения публики, жаждавшей поклониться королеве экрана, пришлось вызвать конных драгун! А сколько народу по всей России, не видевшего фильмы, утешалось созерцанием открытки с финальным кадром…
Отныне влияние Веры Холодной на зрителя приобрело характер поистине массового гипноза. И, как под гипнозом, люди меняли во время просмотра ее кинокартин свою сущность, преображались. Примеры? Пожалуйста.
Мальчишка, случайно попавший на фильму «королевы экрана», приготовился скучать по Фантомасу[7] и «Тайне черной руки», однако вот погас свет, пошла картина… на экране появились незабываемые глаза Веры Холодной… и с юным скептиком стало твориться что-то странное.
Ему не было смешно. Все в фильме трогало его циничную душу. Он уже с нетерпением ждал появления в кадре обворожительной женщины, так не похожей на других женщин, виденных им в жизни и пока что не возбуждавших в его душе и теле ничего, кроме снисходительного презрения или вожделения, уязвляющего его неокрепшее самолюбие. Но она… но Вера Холодная…
Мальчишка не запомнил ни названия, ни сюжета картины – запомнил только, что это была история страданий героини, которую ему стало бесконечно жалко. До того жалко, что он вскоре присоединился к презираемым женщинам, которые всхлипывали в зале то здесь, то там, и принялся рыдать чуть ли не в голос, а потом впал в странное, неизведанное им ранее состояние.
«Примерно к третьей части я сидел не шелохнувшись и вместе со всем залом неотрывно следил за судьбой этой удивительной женщины. Состояние зала было похоже на какой-то массовый гипноз, и я невольно дышал единым дыханием со всеми, а выходя после сеанса, так же, как другие, прятал зареванные глаза… Что со мной случилось там, в темноте зрительного зала? Откуда появилась неотвязная мысль об этой удивительной женщине, потребность защищать ее, ограждать от опасностей?.. Не героиню картины, а ее – Веру Холодную?..
…В анкетах, которые мне доводилось заполнять, стояли разные вопросы, но ни в одной из них не было вопроса о первой любви. А если бы он стоял, я должен был бы честно ответить: Вера Холодная. Да что я!.. Вся Россия была в нее влюблена!»
Так написал в своих воспоминанихя киновед Алексей Каплер.
Точно такое же гипнотическое, неодолимое воздействие произвели красота и талант Веры Холодной на одного молоденького солдатика, который как-то привез ей с фронта привет от ее мужа – да так и погиб на месте, навеки пригвожденный к мучительному, тайному обожанию этой роковой женщины. Звали его слишком пышно и даже помпезно для такого худющего-прехудющего, несчастного какого-то (ноги в обмотках, гимнастерка вся в пятнах, шея тонкая, длинная) санитара из передвижного военного госпиталя Александр Вертинский.
Он передал Вере письмо от Владимира Холодного – и стал приходить в дом на Басманную улицу каждый день. Садился, смотрел на красавицу – и молчал. Потом начал читать ей свои стихи, для которых подбирал музыку здесь же, в комнате Вериной сестры Сони, чем доводил ее до бешенства. Больше всего Вере нравились «Лиловый негр» (да-да, тот самый, который в притонах Сан-Франциско подавал манто!) и «Маленький креольчик», а песенка «Ваши пальцы пахнут ладаном» возмутила: «Я еще не умерла!» На самом деле эти ресницы, в которых спит печаль, были вызваны, конечно, воспоминанием о каком-то экранном воплощении Веры Холодной, ибо все фильмы кончались одинаково трагично: героиня погибала, и ничего теперь не нужно ей, ничего теперь не жаль, она уходит в рай весенней вестницей…
Погибла и Северина из «Человека-зверя», и героини мелодрам «Любовь графини», «На алтарь красоты» и «Золотой клетки», и циркачка Пола из, так сказать, сериала «Молчи, грусть, молчи» и «Сказка любви дорогой», и танцовщица Кло из «Последнего танго», после которого и сам этот танец, и песенка Изы Кремер приобрели совершенно фантастическую популярность…