— Почему вы спрашиваете?
— Потому что ты единственный, кого мы можем заменить.
— Корнелиус слишком стар для камерной роли, ведь в таком составе нагрузка удвоится. — Отрицательно покачал головой Гибискус, поглаживая белую малышку между крылышек. Та тихо курлыкала ему в ухо и явно была очень даже не против продлить ласку.
— Вот поэтому, даже если не уверен, — твердо произнес Вольф, встречая взгляд Макилюня, — Я буду играть.
— Вы все будете, — очень тихо обронил Димитрий и, для собственного успокоения потрепав Эра по волосам, обнял своего дракона за плечи и направился в сторону Драконария, все потянулись следом.
Пока заканчивались основные приготовления, Гибискусмилш ухитрился выловить Савраса и отвести в сторонку, так, чтобы при серьезной разговоре им никто не помешал.
— Вы понимаете, что это может быть опасно для него? — тихо спросил он у Ригулти, наблюдая за тем, как Тай о чем-то спорит с Шельмом возле застывшего Домом Советов оборотня, в то время как Вольф, стоя рядом, пытается угомонить и одного и другого.
Гиацинт и Мята уже скрылись в доме, готовясь к началу самого необычного представления, из всех, что видел этот мир. Донт же в это время вместе со всеми, даже самыми маленькими драконами, парил на своем Кузе высоко в небе. Их попросили не мешать и не фонить своими особыми магическими полями, хватит с масочников во время ритуала и одного Радужного, который категорически отказался отпускать своего ненаглядного шута в эту авантюру одного.
— Я понимаю, что это нужно было сделать еще давно, но Александр никогда не согласится повторить весь тот ужас, через который он прошел при обретении маски, если не будет уверен, что рядом друзья.
— Да с чего вы взяли, что все так ужасно и…
— Вы в курсе, что Доктор Чума, коего заменил когда-то его отец, заставил его целовать себя, до того, как лишился маски.
— Что?
— То. Я убежден, что не просто так прошлый Совет сумел скрыть его причастность к Вольто. Скорей всего они провели его через ад, лишь для того, чтобы всучить одного Арлекина. — Ригулти убежденно пригвоздил масочника словами. И тот был вынужден молчаливо согласится.
— И что теперь? Как вы собираетесь все это сымитировать? И почему считаете, что это можно будет засчитать, как настоящую церемонию?
— А зачем нам что-то засчитывать? Нам лишь нужно, чтобы он принял свою вторую маску, так же, как когда-то принял Арлекина. По крайней мере, когда Гиня объяснял мне суть вашего ритуала, я понял так, что если это не сделать, в плане магии, обращенной к той или иной маске, масочник неполноценен до тех пор, пока полностью не сольется со своей маской в единое целое. Разве не так?
— Да. Приблизительно так.
— Приблизительно?
— Маски не даются от рождения, как вы понимаете. Они обретаются лишь с возрастом. Не даром выбран такой возраст, как четырнадцать лет. Именно тогда у нашего рода начинается половое созревание, и магия начинает обретать форму. Но развитие того или иного человека не идет, подчиняясь лишь наследственности, на нас влияют воспитание, окружение, время, в котором мы родились. Поэтому маски приходят к нам лишь со временем. Но только в Доме Советов они обретают материальность и говорят с нами, предлагая выбрать одну из них.
— Насколько материальны? — тут же уточнил Ставрас.
— Полностью.
— Духи принимают форму, представая в новом качестве, или заполняют уже готовую?
— О чем вы?
— Всего в Совете восемь масок. И все члены совета присутствуют во время Обретения, не так ли?
— Вы правильно поняли. Они и становятся проводниками для них.
— В таком случае чисто технический вопрос. В совете масок восемь, но всего-то их десять. Что с еще двумя?
— А что с ними?
— Как проявляется рождение палача или Вольто.
— Как рождается Вольто никто в этом мире не видел но, если брать в расчет, что традиционно палачий цвет — черный, то, скорей всего, при рождении Вольто, в противовес Палачу, из всех окон и труб должен пойти белый дым.
— Легко, — улыбнулся ему Ставрас и кинул быстрый взгляд на Дом Советов, словно бы передавая Муру то, что смог узнать от старшего Шлима.
— Вы все еще настроены рискнуть? — проследив направление его взгляда, обреченно уточнил масочник.
— Вы только взгляните на них, — кивнув в сторону все еще спорящих парней, улыбнулся ему Драконий Лекарь, — Они молоды, им хочется жить сейчас, а не потом. И им повезло родиться в век перемен. Пугающих, волнующих, тем не менее, долгожданных перемен. Поэтому нам с вами только и остается, что тянуться за ними и, по возможности, потакать их порывам. Чтобы успеть, чтобы нагнать, чтобы не позволить остановиться на скаку и не дать упасть и разбиться. Вы не согласны?
— Поразительно, как точно вы выразили все в словах, — восхитился Арно.
— Ничего в этом сложного нет — складывать свои собственные чувства в слова. Мне очень хочется, чтобы между нашими мирами больше не было той стены, которую мы все так дружно и слажено возводили все эти годы, а эти дети пришли и своим стремлением друг к другу сумели наконец разрушить. Я готов помогать им в этом и дальше. Сейчас наша цель ваш Карнавал.
— Карнавал? — искренне изумился Милш.
— Да. Я не думаю, что вам успели показать другие, но… — Лекарь демонстративно оттянул ворот и выгнул шею так, что стала видна татуировка в виде маски. Глаза масочника распахнулись в неподдельном удивление.
— Что это?
— Мое приглашение на Карнавал. И вся эта возня с Обретением Вольто для Шельма была задумана лишь для того, чтобы выяснить, можно ли приглашать на Карнавал тех, с кем не запечатлен, а просто дружен. К примеру, к вам очень рвется попасть Его Величество Палтус с супругой. Как вы на это смотрите?
— Размышляю о том, что впредь, при дружеских визитах к вам, мне все же следует носить с собой настой наперстянки или мелисы.
— О, зачем же с собой, — весело подмигнул ему Ригулти, — Я ведь все же лекарь, так что снадобья для успокоения нервов могу легко предоставить из своих личных запасов.
— Личных? Неужели даже с драконьим самообладанием так трудно устоять?
— А вы вспомните, что речь идет о ваших детках во главе с моим Шельмом.
— Да. Вы правы, перед такими нелегко.
— Вот то-то же, — хмыкнул дракон, и они оба направились к тем самым деткам.
— Ну, что тут у вас? — подойдя, спросил он и посмотрел на Шельма, как на старшего.
— Как что? — весело, шутовским тоном отозвался тот, — Ревность, конечно.
— Не правда! — тут же взвился Тай и добавил чуть тише, отвернувшись от всех, — Я его вовсе не ревную. Нужен он мне.
— Ну, — протянул Ландышфуки лукаво и подмигнул Ригулти и стоящему рядом Гибискусу, — А раз не нужен, тогда я его себе заберу.
— Что значит себе? Тебе что, лекаря своего мало? — возмутился Тай, взглядом взывая за помощью к Ставрасу, который пока предпочитал не вмешиваться, лишь внимательно слушал.
— Хорошо. — Неожиданно вставил свое слово Вольф, — Тогда я себе.
— Что?! — Тай благополучно ушел в ультразвук и почти тут же на кончиках его пальцев замерцали в лучах заходящего солнца полупрозрачные нити. Но не на того напал. Даже кукловод способен победить марионеточника, если это по-настоящему хороший кукловод. Вольф холодно улыбнулся и по-особому, дважды щелкнул пальцами. Никто не увидел, что именно он призвал себе на помощь против магии Икуф, но все ощутили, как вокруг них с Таем словно образовалась некая петля, превратившаяся в границу. Но обменяться ударами Тарталья и Арлекин не успели, вмешался Драконий Лекарь.
Он прошел через барьер кукольника, словно и не было его вовсе, и залепил обоим подзатыльники. Тай вскрикнул возмущенно и обиженно, хватаясь за голову. Вольф же, словно опомнившись, моргнул, и пристыжено отвел глаза.
— Очень умно с вашей стороны устраивать разборки сейчас, не находите? — холодно произнес лекарь и уточнил, — Кого хоть делили?
— Как кого, милый? — промурлыкал из-за его спины незаметно подобравшийся Шельм, — Савелия, конечно. Тайчик наш, как оказалось, такой собственник. Ни с кем делиться не желает.
— Не смей меня так называть! — взвился юный Арлекин, в миг забыв обо всех обидах.
— А ты не веди себя, как последний дурак, он и не будет, — отбрил его Вольф и обратился к Ригулти. — Я сожалею.
— Не сомневаюсь в этом, — коротко кивнул лекарь и обернулся к Гибискусмилшу, вызвавшемуся принять участие в Обретении Вольто. — Начнем, пожалуй?
— Да. Солнце уже заходит. Нам пора.
— А мне полуночи, что ж, в одиночестве ждать, — возмутился Шельм и бросил тоскливый взгляд на небо.
— Ничего. Подождешь, — сурово произнес Ставрас, после разговора со старшим Шлимом больше не настроеный шутить.
— Хорошо, — неожиданно покладисто согласился тот и посмотрел на него, — Тогда поцелуй меня, и я отпущу. — Произнес он тихо, но услышали все и еще до того, как Ставрас шагнул к нему, пошли к Дому Советов, не оборачиваясь и давая им возможность хоть ненадолго остаться наедине.
— Ничего не бойся, я все время буду рядом. — Проинструктировал Ставрас, с ощутимой неохотой отрываясь от податливых губ.
— Я и не боюсь, — легкомысленно откликнулся Шельм и неожиданно опустил голову ему на плечо, спросив так, словно на миг превратившись в того самого подростка, который когда-то, пережив смерть сестры, сорвал маску с её убийцы. — Мне снова будет больно, как тогда…
— Да нет же, — запротестовал Ставрас, — Там все свои, никто тебя…
— Не физически, — отрицательно покачал головой отстранившийся шут, — Будет больно вспоминать.
Лекарь замер. Положил ладони ему на плечи, всмотрелся в бирюзовые глаза.
— Нужно пройти через эту боль.
— Я знаю, что нужно, — грустно улыбнулся тот, — Прекрасно знаю. Просто… — Шельм замялся, отвел глаза и тихо произнес, — Только с тобой иногда мне хочется побыть слабым, маленьким и глупым…
Это стало последней каплей. Ставрас порывисто привлек его к себе, с силой обнял и прошептал в волосы, прекрасно зная, как глупо и не по-мужски это может прозвучать:
— Я люблю тебя. Только тебя…
Через минуту он скрылся за дверью Дома Советов. А шут, зная, что дракон его уже не увидит, опустился на траву и запрокинул голову к небу, чтобы не пролилась ни одна слеза. Он слишком хорошо помнил, чем закончилось для него Обретение Маски в тот раз. Как сестра пришла к нему ночью, как начала целовать, сдавив запястья в кольцах пальцев, как шептала, что он — Арлекин, а она — Бригелла и имеет право подчинять его, имеет право требовать покорности её желаниям, её любви. Как он задыхался от слез и боли, жегшей грудь, как тянул из её сердца чужую нить, как рыдала сама Деля, когда осознала, что могла натворить, что уже натворила. На сердце было так муторно, так больно от проснувшихся воспоминаний. Память о губах Чумы, оставившем след на всей последующей жизни, ожила, стала материальной. Накинула на плечи потемневший от времени саван и позвала за собой в небытие. И только обещание, данное своему дракону, удерживало его сейчас от опрометчивого шага, от слез, от всего того, что он мог бы натворить во вред себе, но не стал.
Он откинулся на спину, раскинул руки, заклинанием согревая землю под собой, еще недостаточно нагретую весной, и, глядя в далекое небо, в котором волшебными струнами тянулся к горизонту закат, приготовился ждать урочного часа. Только с поддержкой тех, кто ждал его за дверями Дома Советов, все еще верилось в лучшее. Все еще хотелось жить ради них. Вопреки всему, даже прошлой, подзабытой уже боли. И полночь пришла своим чередом, и молодой Арлекин, будущий Вольто, зашел в Дом Советов, плотно прикрыв за собой дверь. Таинство началось, и не было ему конца.
Почти на пороге, даже не дав толком войти, его встречает Скарамучча. Так было и в прошлый раз, точно также. Да, Скарамуччи обретают маски намного раньше отведенного всем остальным срока, но все равно могут случаться осечки, поэтому эта первая встреча дает возможность исправить ошибку, если она, конечно, была совершена.
Ее танец прекрасен, несколько секунд, просто ускользая от ударов, Александр Икуф не может оторвать от нее взгляд. Конечно, он видел танцы Мяты, но сейчас танцует вовсе не Кэт, а маска, захватившая её тело. Маска, что сейчас закрывает лицо девушки, превращая глаза в черные, бездонные провалы.
Они танцуют. Час, два. Шельм не ощущает течение времени, впрочем, как не ощущает его и Скарамучча. Танцуют, обмениваясь ударами. Меч, вынутый шутом прямо из воздуха, поет в такт оружия Скарамуччи, опасного, отзывающегося в ответ на каждое движение шутовского меча звоном звеньев цепи. Но потом, как озарение, как свет, посреди темной сцены, всё замирает, как под заклятием. Мгновение они смотрят друг на друга, а через еще одно опускают оружие.
Вот и все. Не быть ему Скарамучча. Он сильный, возможно, при определенном стечении обстоятельств, он смог бы победить её, но важна не победа, важна лишь суть, душа. А душа у него, хоть и воина, но не Скарамуччи, и он уходит по лестнице вверх.
Второй этаж, кто-нибудь сказал бы, что второй круг ада. Но Шельм знает, что первый. Когда-то он уже проходил сквозь него. Тогда Скарамучча тоже была милостива, не мучила, не надсмехалась, не причиняла боль. Просто выполняла свою работу. И лишь после нее началось настоящее испытание, настоящая боль.
На верхней ступеньке лестницы его встречает Тарталья. Какая-то часть сознания Шельма знает, что это Вольф, но сердце не верит доводам разума, сердце сейчас живет само по себе. Оно отчаянно стучит о преграду ребер, оно готово выскочить из груди от тихого ужаса, ведь он помнит, как честил его на чем свет стоит предыдущий Тарталья. Как под маской справедливости, вынуждал верить в изначальную ложь, говоря, что нет среди Масок Иль Арте той, что согласилась бы подарить ему свою силу, что позволила бы себя надеть. Но в этот раз все по-другому. Совсем-совсем.
— Ты знаешь, за чем пришел? Кто ждет тебя в самой дальней комнате? Кто готов принять тебя? Кто уже принял? Отвечай без утайки, твоя ложь самому себе да станет тебе испытанием. Кто ждет тебя?
— Доктор Чума.
— Ответ твой верен, но неточен. Кто ждет тебя?
— Убийца.
— И снова мимо. Кто ждет тебя?
— Детские страхи.
— Они, но не только. Кто ждет тебя?
— Вольто.
— И это верное, но все еще не то. Кто ждет тебя после смерти и боли, кто ждет тебя сейчас и готов целую вечность ждать. Кто?
— Любимый.
— Проходи, маски встретят тебя.
— И все? — растерялся Арлекин. — Это все?
— Ты задаешь слишком много вопросов, юный Вольто, он же Арлекин. Вы оба такие юные, вечно юные. Поспешите, разве не в этом вся суть юности?
— В спешке?
— В порывах, — откликнулся Тарталья и, закончив разговор, сбежал по ступенькам вниз, к Скарамучча.
Шельм проводил его взглядом, пожал плечами и куда медленней, чем до того, пошел по коридору в сторону еще одной лестницы. Вторая дверь слева была приоткрыта. Он, не задумываясь, толкнул её и заглянул внутрь. Там его ждал Арлекин. Зеленый, хохочущий.
— Ну, здравствуй, двоемасочник, здравствуй. Скучал, скучал. Ко мне, надеюсь?
— К тебе. К кому еще? — Шельм сам не заметил, как улыбнулся.
— Так, чтобы у тебя спросить? — демонстративно почесал тыковку под шутовским колпаком Арлекин, развалившийся в глубоком кресле, перекинув одну ногу через подлокотник. — Как испытать, шельмеца?
— А может, обойдемся без испытаний?
— Э, нет. Не на того напал, халявщик, — развеселился Арлекин и выпрыгнул из кресла, словно мячик. Запрыгал вокруг него, кривляясь. — Мальчик, сыгравший на жизнь и на смерть, сыграй и со мной на потеху для всех.
— Во что и на что?
— Да хотя б на щелбан. Задам я задачку, решишь, в лоб не дам.
— Зато я тебе дам.
— Дашь, дашь, но сначала реши.
— И?
— Дважды три?
— Пять и один, то есть шесть.
— О, как умен. Всех достоинств не счесть, — весело объявил Арлекин и увернулся, когда Шельм потянулся за тем, чтобы, как и договаривались, отвесить ему победный щелбан. — Э, нет, брат, так не пойдет. То был лишь пробный заход.