И бабочка очнулась. Слабенькая, измученная, с темными провалами вместо глаз, бледными запавшими щеками и заострившимися чертами лица. Макилюнь тут же принялся поить её каким-то снадобьем, призванным его магией прямо из-под холма. Эр суетился возле своего масочника и всеми силами пытался помогать. Арно сидел рядом с Шельмом, который, когда таинство закончилось, смахнул пот со лба и, пошатываясь отойдя от кровати, грузно опустился в покинутое Эром кресло. Второе, что стояло рядом с ним, занял Ковьелло.
— Ну, как ты? — Тихо спросил Шлим.
— Жить буду. — Слабо улыбнулся Ландышфуки, — А ты?
— Мне было нетрудно, — Арно с деланным безразличием пожал плечами.
— Я не об этом. — Обронил шут.
— Я знаю, — Отозвался старший масочник, явно не собираясь развивать эту тему. Но не на того напал. Шельм ведь как сядет, так не слезет.
— Так почему вы оба настолько не хотите друг друга? — Осторожно уточнил шут, маскируя серьезный вопрос за легкомысленным тоном дотошного арлекина.
— Потому что я стар, я мечтаю увидеть внуков и умереть спокойно, а не привыкать к жизни с драконом под боком.
— Он тоже стар. Даже старше Ставраса. — Шельм скосил на Арно глаза и заметил, как от этого известия изменилось лицо мужчины, он явно, как и многие до него, обманулся внешним видом своего дракона. Томассо человеком выглядел слишком молодо для настоящего старца. — К тому же, если я правильно понял его настроение, он, как и Ставрас до встречи со мной, планировал в самое ближайшее время уйти из этого мира. Поэтому мир и подсуетился. Не захотел отпускать.
— Но почему для этого ему понадобился именно я? Что у нас молодых и борзых масочников мало?
— Может быть, потому что молодого и борзого Рамират бы легко подмял по себя?
— С чего ты взял, что этот ваш с непроизносимым именем и меня не подомнет?
— Не наш. И даже не ваш. А твой, — Поправил Шельм, бросил взгляд в сторону кровати, с которой на них смотрела окончательно пришедшая в себя Вивьен. — Подумай об этом, — Бросил он Арно и ушел к бабочке.
Ковьелло погрузился в раздумья. Слова Вольто его не убедили.
Часть III
Танец Судьбы
11
Небо было по-весеннему безоблачным, отчего закат, по мнению Ирайсо Бронтехью был не так красив, как если солнце опускалось за горизонт в обрамлении белоснежных облаков, расписанных его последними лучами невиданными оттенками, когда светотени предают кудрявым облачным барашкам особую форму и завораживают, стоит только поднять глаза к нему. Настоятельница Оракула Серпокрылых уже неделю как взяла за правило подниматься на крепостную стену Оракула как только в окно ее кабинета заглядывали первые закатные лучи. Она ждала. Юные куколки, вернувшиеся без своей Имаго, не зря припомнили странную фразу не менее странного мужчины, о том, чтобы сберегли его коня и он обязательно за ним вернется. Мужчина этот оказался связан с драконом. Именно на бронзовых крыльях чудовища ему удалось спастись вместе с Вивьен. В этом сходились мнения большинства приближенных к настоятельнице Имаго. При этом самые молодые из них с горячностью, достойной лучшего применения, утверждали, что юная Имаго Мольтс в плену. И следует немедленно открыть ворота и вместе с ожидающими их решения Имаго из Оракула Мертвой Головы отправится вызволять ее из заточения. То есть, вторгнуться на территорию соседнего государства. Ох, молодость, молодость!
Ирайсо несла на плечах слишком большой груз лет, чтобы безоглядно бросаться из крайности в крайность. В отличие от самый ретивых, она понимала, что Оракул в осаде. Конечно, прямо об этом ничто не говорило. Напротив, мертоголовые утверждали, что их лагерь под стенами Оракула Серпокрылых не более чем способ поддержать соотечественниц, в отношении которых была предпринята такая откровенно хамская акция, как похищение одной из Имаго Оракула. Но Ирайсо была склонна верить своим бабочкам, пусть и находящимся на невысокой ступени куколок, нежели Вестнику чужого Оракула, который, как она прекрасно знала, зарекомендовал себя весьма неоднозначным человеком. Почему-то считалось, что Вестником у мертоголовых был мужчина. Но долгое время наблюдая по своим каналам за самым противоречивым из оракулов Верлиньи, Ирайсо пришла к неутешительному выводу. Вестников было несколько, но выглядели они всегда одинаково. Не факт, что сама настоятельница Мертвой Головы знала об этой странности. Бронтехью несколько раз обдумывала возможность послать ей сообщение, рассказать о своих выводах и привести свидетельства очевидцев, но всякий раз отметала эту идею. Причина была проста. Никто, даже самый надежный гонец, не мог бы поручиться, что письмо попадет в руки адресата, а не будет перехвачено где-то на полпути. Поэтому госпожа Имаго не спешила принимать помощь от мертоголовых. Она ждала дракона. Возможно, его появление что-то объяснит?
Конечно, тот мог появиться в небе и не на закате, но ей было приятно думать, что хотя бы в этом она способна предсказать ближайшее будущее. Конечно, при наличии дракона потоки судьбы скручивались, извивались, спонтанно меняли направления, но Бронтехью честолюбиво, как и все Имаго, верила в свой дар предвидения. Именно поэтому она убедила себя, что гости в их Оракуле появятся на закате. И почему-то ей даже в голову не пришло, что прийти они могут по земле, а не прилетят по воздуху, как ей представлялось. Говорят, что Жрицы Имаго не умеют удивляться. Еще бы! Их дар настолько силен, что удается предвидеть на два или три шага вперед. И все-таки, самоуверенных Жрицам, порой, полезно удивляться.
Шут купал дракона. Зрелище было… В общем, Арно Шлим не выдержал и ушел в лес. Подальше от реки, на берегу которой они разбили лагерь. Рамирата игрища Александра и Ставраса, по всей видимости, не смущали. Драконы в целом куда проще относились к прелюдному проявлению чувств. Впрочем, у масочников по этому поводу тоже было мало табу. Но Арно было тоскливо смотреть на все это. Поэтому он ушел. Бригелла понимал, что завидует, так и не сумев объяснить себе, откуда взялась эта неуместная здесь зависть. И на какой объект в конечном итоге она была направлена. На чужое счастье? Вряд ли. Он давно смирился с тем, что в его случае личное счастье стоит искать в детях, в их радостях и невзгодах, но никак в ком-то родном и близком ему.
Когда жена ушла от него… он запретил себе даже думать об этом. Боли давно не было. Точнее, была, просто стала казаться чем-то естественным, без чего уже не представляешь собственною жизнь, несмотря на то, что в ней не было ничего хорошего. Но не было и плохого. Просто боль все еще жила где-то глубоко внутри, и теперь уже страшно с ней расставаться. Если ее убрать, что останется? Возможно, он сам перестанет существовать. Ведь они срослись с ней, стали единым целым. Как можно… да и нужно ли что-то менять? Поэтому ему так не по душе пришлось запечатление.
Больше всего смущало то, что дракон, если верить рассказам детей, при желании смог заглянуть ему в душу. Впрочем, Мята и Гиацинт, который тоже взялся просвещать одраконенного родственника, утверждали, что единение душ обоюдный процесс и при желании Арно сам сможет многое рассмотреть в душе своего дракона. Но упрямый Бригелла не смирился. Не в его привычке было разделять с кем-либо свои переживания. После ухода жены он замкнулся в себе. Поэтому так и не нашлось другого человека, которому ему захотелось бы доверить тайны своей души. Теперь у него появился дракон, и Арно просто не знал, что с ним делать. Он даже пробовал отказаться от навязанной ему миссии, касающейся данного сомнительного путешествия. Но Рамират в любом случае собирался в Верлинью, так что Арно деликатно намекнули, что не дело оставлять своего дракона на поруганье судьбы в такой непростой для всех час. Намекал лично Палтус Третий, которому на карнавале все масочники присягнули, как один. Отказаться не получилось, несмотря на то, что в семье Шлимов наметились серьезные перемены. Когда Арно попытался сослаться на это, высказался Корнелиус, бывший глава семьи, и пообещал, что присмотрит за всеми. Это стало последней каплей. Рамират во время всех этих обсуждений стоял в сторонке и многозначительно молчал. Но, разумеется, все слышал. И от него не могло укрыться нежелание Арно отправляться в путешествие вместе с ним и Радужным драконом, к которому, конечно же, присоединился неугомонный Александр Икуф. Куда же без него? И вот теперь они здесь, на подступах к Оракулу Серпокрылых. И что дальше?
— Хандришь?
— Медитирую.
— О, какое, однако, мы слово знаем!
— Разумней было бы удивиться, откуда оно знакомо тебе.
— Прежде чем убить моего человек в "честном", — кавычки в голосе дракона прямо-таки чувствовались, — поединке, один из ваших тоже медитировал, как он сказал.
Арно, стоящий спиной к дереву, из-за которого с ним разговаривал неизвестно как появившийся тут Рамират, изумленно открыл глаза. Хотя до этого они у него были закрыты. И опустил руки, которые держал скрещенными на груди. Это было… неожиданно. Жаль, что ему и в голову не пришло, что дракон может пойти за ним. И он не успел подготовиться к этому знаменательному разговору. Который, по логике вещей, должен был произойти между ними уже давно. Но все предыдущие дни своего путешествия, они вели себя друг с другом как совершенно чужие люди. Почти не общались напрямую, предпочитая использовать в качестве посредников Ставраса или Шельма. И даже понимая, что рано или поздно все равно придется поговорить, предпочитали не замечать настойчивой необходимости этого разговора. Чем злили спутников. Но как бы лекарь и шут не пытались спровоцировать их на откровения, оба демонстрировали изрядную стойкость и… очень похожее упрямство.
— И много у тебя было до меня? — чуть помедлив, Арно остановился на этом, весьма нейтральном, как ему казалось, вопросе.
— Семь.
— То есть я…
— Думаю, в пределах первого десятка ты считать умеешь, восьмой ты мой. — С издевкой протянул дракон и задал свой вопрос: — Сколько тебе лет, масочник?
— А ты еще не посмотрел?
— Делать мне больше нечего, лезть в душу, которой я не ко двору пришелся. Предпочитаю спросить, если заинтересует.
— Тридцать восемь.
— Но твоему сыну…
— Это был ранний брак. Кроме того, моя маска… подразумевает раннее взросление. Мы серьезнее, чем Арлекины.
— И хитрей.
— Не всегда.
Помолчали. Арно первым нарушив повисшую паузу:
— Хочешь что-нибудь еще спросить? — подтолкнул он к продолжению разговора. Но Рамират воспринял этот вопрос с иным подтекстом.
— Прогоняешь?
— Еще не решил, — помедлив, ответил Шлим, — Скорее, пытаюсь подготовиться к неприятным сюрпризам.
— И что неприятного было в вопросе про возраст?
— Пока ничего. Но я, действительно, считаю, что тебе лучше подошел бы кто-то помоложе.
— Повторяю в последний раз, — Рамират вышел из-за дерева, и они оказались с масочником лицом к лицу, — ни у одного из нас не было выбора.
— Прискорбно.
— Еще бы!
— Мы ведем себя как дети. Оба. Пора заканчивать, — наконец, решился произнести Арно.
— Тогда начинай, — немного помедлив, заявил дракон и хитро прищурился в ожидании.
— Что именно? — не постеснялся уточнить масочник.
— Извиняться, — расплывшись в широкой улыбке, ответствовал Томассо. Причем дракон имел совершенно арлекинский вид, даже интонации, с которыми это было сказано, были похожи.
Шлим усмехнулся. Конечно, это был неполноценный смех, но вообще-то по сравнению с его вечно сдержанным и даже угрюмым видом, это был большой прогресс. Правда, Рамират вряд ли уловил этот момент, ну да ладно. Вообще, дракон в целом обладал рядом типично арлекиньих черт. Гибискус это для себя давно отметил. Но развивать тему опасался. Он вообще не решался слишком много думать о нем. Боялся, что запечатление вырвется из-под контроля, и он сам того не желая проникнет в непостижимую драконью душу. К такому развитию событий Бригелла был не готов.
— Не стану, — вдруг сказал Гибискус, сам себе удивляясь.
Томассо прищурился, склонил голову к плечу, а потом его улыбка стала только шире:
— Ну и ладно, — заявил он. Встал спиной к дереву бок о бок с Арно и сполз на мягкий мох. Масочник с облегчением последовал его примеру. Теперь они сидели рядом и молчали.
— Все еще любишь ее?
— Не знаю. Вряд ли. Детей люблю, это да.
— Переживаешь за дочку?
Очень подходящий вопрос. Собственно, это был один из основных аргументов, за счет которых Гибискусмилш пытался отказаться от навязываемого ему путешествия. Когда одной из добровольцев в поход на земли серпокрылых вызвалась Мята, мотивируя тем, что уже знает их стиль боя, и сможет защитить спутников, Ставрас неожиданно уперся, как баран. Масочники Иль Арте посмотрели на него с осуждением. Шельм тоже занял позицию сородичей, недоумевая, почему это Драконий Лекарь все еще пытается считать Кэт ребенком, хотя по меркам своего народа Скарамуча уже вполне совершеннолетняя и самодостаточная особь женского пола и все такое. Даже Дормидонт попытался встать на защиту возлюбленной. Вот на его-то высказывании многозначительно молчавший лекарь и сломался.
— Потому что последнее дело отправлять на войну беременных женщин, будь они трижды Скарамучча. Уверен, даже эта суровая маска не станет для такого оправданием.
Арно до сих пор дословно помнил слова лекаря, даже сами интонации, с которыми они были произнесены. Это было очередное маленькое чудо, такое важное для их народа. Похоже, теперь даже этот рубеж был преодолен. Если у масочников и людей этого мира начнут рождаться дети… что же будет с кланом? Перспектива полной ассимиляции Совет Иль Арте не обрадовала. Но их всех успокоил Палтус, который только внешне создавал впечатление этакового брюзги, на самом деле Его Величество был просто незаменим в ходе напряженных дипломатических переговоров.
— Еще неизвестно, кто кого ассимилирует, — сказал король, подмигнув все еще ошарашенной Мяте, — Более того, я считаю, что от связи с драконами ваша магия только выиграет. Вот он… — и Палтус указал на Шельма, — живое тому подтверждение. К тому же, если в качестве примера брать тех же цыган, вполне реально сохранить обычаи и особую природную магию даже имея возможность рожать детей от других обитателей мира.
— Так скоро и драконы от людей рожать начнут, — в сторону высказалась леди Бригелла из Совета Иль Арте.
— Но ведь покамесь за полторы-то тысячи лет не начали, — стариковским голосом прокомментировал Томассо, на тот момент уже скромненько сидевший в уголке, хотя потом Арно рассказали, что до его появления в Зале Советов, древний дракон бурно дискутировал с масочниками и не только.
Отогнав от себя непрошеное воспоминание, Гибискусмилш ответил вопросом на вопрос:
— А ты как думаешь?
— Ну… я уже и сам забыл, когда в последний раз после меня яйца откладывали.
— А ты сам… — Арно запнулся, прикидывая, уместно ли спрашивать о таком, — когда-нибудь сбрасывал жен… самок на скалы?
Томассо долго молчал. Но масочник не жалел, что спросил. Это было важно. По крайней мере, почему-то казалось таковым. Поэтому он ждал.
— Я старше Радужного, если тебе еще не сказали… — произнес Рамират раздумчиво. И, придав голосу твердость, наконец, признался: — Да, сбрасывал.
Снова помолчали. Арно переваривал, Томассо с любопытством ждал, что он на это скажет. Дракон, не смотря на все прожитые лета, только сейчас, вдруг, осознал, что строптивый масочник — это, как минимум, интересно. Еще любопытнее, чем гордая бабочка. Ведь Арно, как бы вежливо не беседовал с ним сейчас, все равно не собирался так просто сдаваться и открываться своему дракону. А что может быть веселее и увлекательнее укрощения строптивого? И почему ему это раньше в голову не пришло? Они же почти неделю пробирались по Верлиньским лесам. И он, оказывается, столько времени упусти в пустую! Нет бы сразу развить бурную деятельность. Возможно, к сегодняшнему дню, уже бы удалось одержать победу над строптивостью некоторых масконосящих. Так нет же, обуяла его недостойная дракона обида на мир. Зря-зря. Теперь вот неизвестно, что дальше будет. Как только столкнуться с Серпокрылыми или другими бабочками, вряд ли найдется время для завоевательных миссий. Эх, старость не радость! Надо было раньше соображать!
— А сейчас ты смог бы?.. — задал масочник очередной вопрос.
— А ты как думаешь? — спародировав его интонации, откликнулся Рамират.
Арно снова хмыкнул.