— Я сплю, — убежденно побормотал шут.
— Я знаю, — отозвался лекарь, не опуская глаз. Он смотрел вдаль и, кажется, видел не только бездушный вереск.
Шельм тихо вздохнул и даже не подумал подняться, напротив, чуть-чуть перекатил голову по его бедру, устраиваясь удобнее. Лекарь тоже не спешил убирать руку из его волос, все так же осторожно и бережно расчесывая их пальцами и массируя затылок.
— Почему ты оттолкнул её? — тихо поинтересовался он.
Шельм не ответил, тогда Ставрас продолжил:
— Знаешь, она, конечно, немного крупновата для своего истинного возраста. Но уверяю тебя, все еще достаточно юна и неопытна.
— И что мне с того?
— Она не смогла бы распознать даже масочника, не смотря на всю хваленую проницательность драконов.
— Подозреваешь, что я масочник и есть?
— Подозреваю. Правда, с типом маски еще не определился.
— То есть, с видом моей магии ты уже разобрался.
— Конечно. Ты можешь быть только марионеточником.
— Почему им?
— Во-первых, по тем же причинам, которые ты назвал про меня.
— А кроме них?
— Слишком много ты знаешь о всегда скрытных и окутанных тайной масочниках, но это все косвенное.
— А что прямое?
— Например, то, что семь лет назад из одного знатного семейства пропал мальчик. Семейство-то знатное, но в столице его представители бывали очень редко. Опасно им, масочникам, появляться вблизи драконов.
— И что с того? Может, ребенка зверь какой в лесу задрал?
— Мальчика-марионеточника? Ты же сам понимаешь, как глупо звучит твое предположение. Хватило бы одной тончайшей нити, и зверь бы стал игривым и ласковым как обычный котенок.
— Может быть, его застали врасплох.
— Врожденные масочники, воспитываемые внутри клана, слишком хорошо контролируют свои сны, просто так к ним не подобраться и врасплох не застать.
— Но почему этим мальчишкой должен оказаться именно я?
— Не почему. Но должен же я как-то отреагировать на все эти твои бредовые предположения про Радужного Дракона, а? — неожиданно весело возвестил Ставрас и легко дернул его за волосы на затылке.
Шельм фыркнул и расслабился.
— Ну, знаешь, это еще не повод подозревать друга в такой мерзости.
— Друга? О, это что-то новенькое, любовничек, — окончательно развеселился Ставрас.
— Слушай, я вообще-то сплю, — напомнил шут, приподнимаясь и заглядывая в смеющиеся глаза лекаря, стараясь тем самым скрыть собственное смущение.
Друзей у него еще не было. Был кровный брат — Веровек, и все. Один раз, обжегшись с ним, он больше не рисковал хоть кого-то приблизить к себе.
— Я в курсе.
— И, по-моему, это просто наглость с твоей стороны, врываться в мой сон и мешать мне отдыхать! — возмущенно объявил Шельм, но его самого разбирал смех. Так легко и свободно он себя со Ставрасом еще никогда не чувствовал, словно камень с души упал. И с чего бы это вдруг?
— Ты, правда, считаешь дар масочника мерзким? — не поддался на провокацию Ставрас, посерьезнев, но в желтых глазах все еще оставалось тепло.
— Я здесь не причем! — отозвался шут, снова лег так, как лежал, и лишь через некоторое время добавил: — Если бы он не был мерзким и все такое прочее, масочников бы не ненавидели, нет?
— Их ненавидят, потому что боятся. Слишком много власти у них над людскими жизнями, это раздражает. Да, и не все они чисты на руку, были и те, кто подавлял волю и рвался к власти всеми силами.
— Вот видишь… — со вздохом пробормотал Шельм и прикрыл глаза. Однообразность пейзажа стала казаться унылой. — Где мы?
— В моем мире. Возможно, когда-нибудь я расскажу тебе о нем, но не сейчас.
— Тогда зачем ты притащил меня сюда? — из души Шельма улетучилось все благостное настроение.
— Хотел поговорить наедине, да и силой поделиться тоже.
— Так чего ты с Дирлин сам не делился?
— У тебя получается тоньше и естественнее, а мне бы пришлось слишком сильно проявить себя.
— От меня, что ли, конспирируешься?
— Шельм, — неожиданно строго произнес Ставрас.
Шут замер. Конечно, все еще можно было притвориться, что не понимает о чем это он, но, задумавшись, понял, что, назвав Ставраса другом, не лукавил, он действительно его таковым теперь считал, а друзьям не врут, правда?
— В Дабен-Дабене появился кукольник и, наверное, на таком расстоянии он смог бы тебя почувствовать, хотя я не уверен.
— Что знаешь об этом ты?
— То, что все, кто был хоть как-то связан с драконами, разлетелись вместе с ними кто куда. Но до столицы не смог добраться ни один.
— Первое ты знаешь от Дирлин и Роксоланы, а второе?
— Я был в Столице позавчера, забыл?
— Когда след продавцов драконьих яиц искал?
— Да. Так вот, там была тишь да гладь.
— Два дня прошло, даже чуть больше, может, уже кто-то и долетел. На драконе это всего несколько часов лета.
— Он отравил драконов.
— Что?! — шут резко приподнялся, чуть не врезавшись макушкой в подбородок лекаря, но тот вовремя увернулся.
— Крыло ей не порвали, а прыснули в воду какую-то гадость, которая проявила себя только после того, как девчонки взлетели, сбегая с подворья баронессы.
— Баронессы? Постой, Дабен-Дабеном, Цыганским Городом, правят баро, а не бароны. Это хоть и созвучно с нашим титулом "барон", но все же подразумевает скорее самого уважаемого человека в таборе, чем хозяина земель и прочей собственности.
— Да. Семь баро. И даже если им является женщина, её тоже называют мужским титулом, но среди семи старейшин вечно кочующего по землям Драконьей страны Цыганского Города всегда есть одна женщина. Поэтому я и назвал её баронессой.
— Надо же, а я не знал, — сидя напротив него, опершись ладонью о бедро лекаря, изумленно произнес шут.
— Теперь знаешь. Кстати, всего в Дабен-Дабене было пять драконов, все они живы, я чувствую, хоть и не могут лететь с поврежденными крыльями, но приземлились они относительно успешно.
— Мы будем их искать?
— Нет. Сначала наведаемся в город.
— А если кукольник попробует и на нас наложить свои матрицы?
— Я ему этого не позволю. Кстати, Дирлинлильтс единственный бронзовый дракон в этих краях. Так что, в человеческом виде она не вызовет подозрений. Плюс ко всему, как думаешь, можно наложить матрицы на всех жителей города?
— Нет, — убежденно отозвался Шельм.
— Вот и я так думаю. Поэтому, скорей всего захватили только правящую верхушку, и тех, кто был запечатлен драконами. Последних изжили и попытались уничтожить в полете как наиболее опасных для всего замысла личностей.
— Потому что драконы, пусть даже не бронзовые, смогли бы предупредить своих людей об опасности?
— И это тоже, но, думаю, в первую очередь потому, что нельзя наложить матрицу на тех, чье сознание соединено с сознанием дракона.
— Если я марионеточник, не боишься делиться со мной чем-то подобным?
— С тобой не боюсь, — просто ответил Ставрас. — Нам пора возвращаться. Роксолана с Веровеком уже приготовили нам ужин.
— Ужин? А обед?
— А обед ты благополучно проспал.
— Но мы же здесь с тобой совсем недавно… — растерянно пробормотал Шельм.
— Я просто дал тебе выспаться.
— А ночью что я делать буду?
— Спать.
— Ага. Как же. И так уже полдня проспал.
— Хорошо. Тогда вместе со мной пойдешь в Дабен-Дабен.
— Как ты ходил в столицу из замка? — загорелся шут.
— Да. Но при условии, что будешь себя хорошо вести.
— Конечно, буду. Но зачем тебе я в этом твоем разведывательном рейде?
— Я все еще думаю, что ты марионеточник, Шельм. Но даже если это и не так, ты достаточно знаешь о них, поэтому мне нужно твое мнение.
— Хорошо. Я постараюсь.
И они проснулись. Точнее, Шельм проснулся и, как и во сне, обнаружил, что его голова лежит на бедре бодрствующего Ставраса. Тот подмигнул ему и перевел взгляд в сторону костра, шут посмотрел туда же.
— Понимаешь, драконов нельзя принуждать, они друзья, равные нам, нет, даже лучше нас, они… — вещала Роксолана внимательно слушающему Веровеку, но стоило тому встретиться взглядом с Шельмом, как он чуть не подпрыгнул.
— Шельм, ты очнулся! — воскликнул королевич и даже на ноги вскочил.
— Сиди уж! — махнул рукой тот, поднимаясь и потягиваясь всем телом, как кот решивший продемонстрировать всего себя заезжей кошечке.
— Шельм, — неожиданно подала голос цыганская девчонка.
Шут взглянул на нее и понял по хитренькому выражению на смуглой мордашке, что спросить она хочет о чем-то провокационном. Улыбнувшись во все тридцать два зуба, он покровительственно махнул рукой.
— Спрашивай!
— Мне Дирлин сказала, — начала та, покосившись на дракониху, лежащую на животе на расстеленном по траве одеяле в человеческом обличии, разумеется. — Что вы со Ставрасом не просто друзья. Это правда?
— А что, тебя это смущает? Или неприятно?
— Нет-нет, что ты. Просто я еще ни разу не встречала таких, как вы!
— Каких?
— Ну, — девчонка смутилась, хотя на смуглой коже легкий румянец был почти незаметен. — Мужеложцев.
— Фи! — возвестил шут и по-девчачьи сморщил носик. — Какое грубое слово!
— А как вас по-другому называть? — взволнованно поинтересовалась она.
— Возлюбленными, — вместо шута со вздохом бросил Веровек, опускаясь рядом с ней у костра, туда же, где и сидел до того, как шут очнулся. — А вообще, вы больше ему верьте.
— Ты, что же, братец, намекаешь, что я вру? — хитро прищурился Шельм.
— Нет. Всего лишь приукрашиваешь действительность. Скажешь, я не прав?
— С чего же это ты взял, а?
— С того же. Вон, Ставрас молчит, лишь смотрит, как ты тут паясничаешь.
— Почему же. Если тебе так важно мое веское слово, то, как известно, молчание знак согласие.
— Так ты… то есть вы подтверждаете, что вы с ним… — запинаясь, выдавила Роксолана, которая всегда была девочкой любопытной и живой. Поэтому всегда интересовалась всем новым и необычным.
Она, конечно, слышала, что такая любовь бывает, и даже не редкость, когда двое мужчин сначала дружат, а потом переходят на немного иной уровень отношений. И вообще, в некоторых боевых кланах считалось естественным, когда юноша влюбляется и отдает свою первую нежность старшему боевому товарищу, наставнику и другу. Она столько историй об этом читала, столько стихов, адресованных одним воином другому. Но никогда не думала, что сможет встретить воочию. Поэтому и была так назойлива в расспросах. С другой стороны, если присмотреться, то Ставрас и Шельм, по мнению Роксоланы, просто идеально подходили друг другу. Один молчаливый, взрослый, немного угрюмый, второй подвижный, смешливый и легкий, как ветерок. Ну, чем не идеальная пара?
— А, зачем тебе мое подтверждение, девочка? — поинтересовался Ставрас.
— Ну, просто так, — замялась она.
— Просто так, дорогая, о любви не говорят. Не согласна?
— Согласна.
— Кстати, — подсаживаясь к костру и накладывая себе обещанный ужин, обронил шут, — Ставрас, ты, помнится, обещал рассказать о запечатлении.
— Обещал, — не стал спорить тот. — Но не лучше ли тебе спросить об этом у Дирлин?
— А что о нем рассказывать? — проворчала та, положив подбородок на сложенные перед собой руки.
— Как оно происходит, — глаза шута загорелись. Королевич от него не далеко ушел, тоже повернувшись в сторону драконихи.
— Откуда я знаю, — буркнула та. — Могу лишь сказать, как у нас с Рокси было.
— Расскажи, — тут же потребовал Шельм.
— Да, в общем-то, и нечего рассказывать. Я спустилась в человеческий город, потому что мне стало любопытно, как живут люди. Я тогда еще ничего толком не знала, ни что такое гостиница, ни как надо торговаться на рынке, чтобы тебя не обвесили. И, хоть ложь я бы всегда почувствовала, все равно в человеческом городе мне это не очень-то помогло бы. Но мне повезло. Прямо возле ворот я столкнулась с Роксоланой. Знаете, это как искра, неожиданно вспыхнувшая в сердце. И мысль, вытесняющая все прочие мысли и чувства, и даже в тот миг воспоминания. "Это она" — и все. Не как благословение, а как что-то схожее с обречением…
— Судьба, — выдохнула Роксолана, подтверждая слова своей подруги, и добавила: — Я никогда даже предположить не могла, что меня захочет запечатлеть на себе дракон…
— Ты думаешь, драконы запечатляют на себе людей? — вмешался в разговор Ставрас.
— Ну, не люди же! — убежденно воскликнула Роксолана.
— Конечно, люди, — откликнулась Дирлин со своего одеяла. — Кто еще? Я ничего такого не делала. Просто посмотрела на нее.
— А я вообще думал, — подал голос Веровек, — что запечатлеть можно только новорожденного дракона.
— Теперь вот знаешь, что не только, — растерянно пробормотал Шельм, который тоже так думал.
— Ни те и не другие, — со вздохом произнес Ставрас.
— А как тогда? — взяв в руки свою тарелку и пересев под дерево к Ставрасу под бок, спросил Шельм. Лекарь покосился на него, но ничего не сказал, зато ловко подцепил с тарелки кусочек жареного мяса. Шут усмехнулся и потянулся губами к его уху, нарочито громко зашептав: — Хочешь, с рук покормлю?
— Эй! — воскликнул от костра Веровек. — А мы вам не мешаем?
— Тоже мне, блюститель нравственности нашелся, — с видом возмущенного до глубины души человека, воскликнул шут.
— Будешь паясничать, — придержал его за локоть нахмурившийся Ставрас, — больше рассказывать не буду.
Шут обиженно засопел, но смолчал. И даже как-то умудрился сдержаться, расслышав от костра сдавленный шепот Дирлин, адресованный Роксолане и Веровеку: "Вот видите, а вы еще сомневались. Лекарь не стал бы терпеть, если бы не любил".
В любовь Ставраса Шельм не верил. А все почему? Да, потому что просто представить не мог, что такое древнее существо, как Драконий Лекарь мог заинтересоваться обычным человеком, даже таким душкой и язвой, как он. Нет, Шельм ни о чем таком не думал, ему все еще нравились девушки, а не один желтоглазый угрюмый мужик, хотя про угрюмость это еще вилами на воде писано. Это в Столице он был угрюм и не общителен, а здесь, за ее пределами, полностью преобразился. Но это не отменяло предпочтений Шельма. "Пока не отменяло", поймал себя на мысли шут, и вздрогнул.
— Замерз? — тут же спросил лекарь, все еще не приступивший к рассказу.
— Нет. Просто подумал кое о чем, не обращай внимания, — пробормотал Шельм и поднял на него свои глаза, в сгущающихся сумерках завораживающие необычной глубиной. — Так ты расскажешь?
Ставрас едва заметно изогнул губы в улыбке и начал свой рассказ.
— Слышали о том, что такое судьба? — поинтересовался он у притихшей возле костра троицы. Те, как болванчики, закивали. — Так вот, даже она здесь не причем. Драконы изначально существа магические, рождаются из магии и в нее же возвращаются, умирая.
— То есть, запечатляет особая магия драконов? — уточнил Веровек.
— Нет. Запечатляет одного на другого сам мир. Природа. Сущее. Заметьте, о Богах и прочих прихлебателях, я не сказал ни слова.
— Прихлебателях? — заинтересовался шут, доедающий свой ужин.
— А ты думаешь кто они?
— Высшие существа.
— Вот именно что существа, а высшие или нет, это еще как посмотреть. Лжецы, прихлебатели, энергетические паразиты.
— Звучит просто мерзко.
— Вот-вот. По сути своей, все они лишь существа, проникшие в наш мир из других миров более развитых либо магически, либо технически, и поэтому способные на нечто большее, чем люди и нелюди, обитающие в нашем мире. Вот и все.
— А как они к нам попадают? — спросила Роксолана.
— По-разному.
— А драконы и запечатления? — напомнил об основной теме разговора Веровек.
— Так вот, только наш мир решает, кого на кого запечатлеть. Но, как известно, мир и природа непостоянны. Смена времен года, погода, лунные циклы и прочее, прочее, прочее. Поэтому-то если дракон родился, к примеру, осенью, то его может запечатлеть на одного человека, зимой на другого, в дождь, град, яркое солнце на третьего, десятого, пятидесятого.
— Но разве не судьбой обеспечивается появление того или иного человека в нужном месте в нужное время? — тихо поинтересовался шут, похоже, уже медленно, но верно, начиная клевать носом.