— А если они его…
— Что? Убьют? Не думаю. Обычная деревенская драка из-за девчонок. Ничего с ним не сделают, разве что ребра пересчитают.
— А если покалечат? — взволнованно вопросила Маришка с другой стороны стола.
— Ничего. Вылечим.
— Ты-то, что ли, лечить будешь? — все еще злой и насупившийся, шут явно желал уколоть.
Не получилось. Вместо лекаря ответил Михей:
— А ты думаешь, милок, почему его Драконьим лекарем кличут?
— Потому что драконов лечит…
— Это он сейчас их лечит, а когда-то людей лечил. И был Драконьим лекарем, потому что лекарь от драконов. Понятно тебе?
— Ты мне об этом не говорил! — возмутился шут, повернувшись к Ставрасу.
Тот пожал плечами:
— Ты не спрашивал.
На этом разговор посчитали законченным и принялись за еду. Вот только Шельм все время отрывался от тарелки и застывал, словно прислушиваясь. Дед Михей в такие моменты прятал улыбку за усами, а Ставрас весело с ним переглядывался. Маришка же, все это прекрасно видела и лишь шипела в сторону деда: "Конспираторы! Заговорщики!", и прочие нелестные слова. А потом Ландышфуки неожиданно откинулся на стену, возле которой стояла их со Ставрасом лавка, и довольно улыбнулся.
— Ну, как он там? — спросил Маришка.
— Отлично! — весело объявил шут. — Противник повержен, наш герой возвращается с победой!
Ставрас с Михеем снова переглянулись и вернулись к еде. Веровек и правда, вернулся побитым, но довольным. И даже наливающийся под глазом синяк его не смущал. Ввалившись в горницу, он сразу же плюхнулся на лавку рядом с Шельмом и начал быстро накладывать себе на тарелку разную снедь.
— С боевым крещением тебя, братец! — похлопав его по плечу, радостно возвестил Шельм.
— Угу… фпасифо… — прошамкал тот, польщено.
И больше от еды не отвлекался, пока не насытился. К тому времени все остальные уже поели и просто сидели за столом. Ставрас беседовал с Михеем о возможных последствиях заговора масочников, который, похоже, все же имел место быть. Шельм с Маришкой к ним прислушивались, но в разговор вступать не спешили.
— Ну что, поучишь меня сегодня? — неожиданно нарушил неспешность беседы вопрос королевича, адресованный шуту.
— Ты о чем? — не понял Шельм.
— О магии, конечно. Ты же обещал.
— А, это! — кивнул Шельм. — Ну, давай, поучу.
— Что, прямо здесь? — неожиданно подала голос Мариша.
— А почему нет? — пожал плечами шут, но на Михея, как на хозяина дома, все же глянул.
Тот одобрительно кивнул. Тогда Шельм пихнул в бок Веровека, чтобы он его пропустил, вышел из-за стола и пересел на лавку у противоположной стены комнаты.
— Идите сюда.
Веровек сразу же подошел, а вот Маришка, похоже, не поняла, что он и ее тоже позвал.
— Так ты же, вроде, совершеннолетняя? — вопросил шут, глядя на нее.
— Ну… да, — замялась девушка.
— Значит, можешь уже магии учиться. Так что, иди сюда.
— Но ты же масочник, а дядя… — кротко взглянув на Михея, пролепетала она.
— А почему нет? — откликнулся тот. — Я, как понял, ничему запредельному он этого молодца не учит, так чего же и тебе бы не поучиться, дочка? Может, и правда, смекнешь чего.
Маришка радостно улыбнулась и тоже подошла. Шельм сложил ладони перед собой лодочкой, взглянул сначала на Века, потом на Маришку и снова посмотрел на свои руки. В лодочке из ладоней неожиданно затанцевал лепесток пламени, как на кончике фитиля свечи. И Веровек, и Маришка склонились ниже, чтобы лучше видеть. А потом девушка и вовсе села на колени перед Шельмом. Век покосился на нее и тоже опустился прямо на пол. А шут заговорил:
— Все мы несем в себе тепло. Не знаю, как это называют магистры магии и прочие с ними, я просто это знаю. И вы знаете. Все мы теплые. Люди ли, драконы, хотя ума не приложу, почему они тоже, ну и масочники, до кучи.
На замечание про драконов Ставрас насмешливо хмыкнул, а Михей негромко выговорил ему:
— Мог бы объяснить мальчишке, почему.
Но Шельм, как и Маришка с Веровеком, завороженные звучанием его голоса, не обратили на них никакого внимания.
— И это тепло, можно переродить с пламя, — продолжал шут. — Ведь это так просто, правда? Огонь — это тепло, мы знаем об этом с детства.
— А еще ожоги, — пробурчал Веровек.
Шельм, не поднимая глаз, кивнул.
— Да, и ожоги, и боль и пожары. Мы все это знаем, но в первую очередь, тепло. Все люди изначально позитивны, и в первую очередь мы вспоминаем о хорошем, потом о плохом. Поэтому мое пламя меня не обжигает. Я думаю о нем, как о том, что дарует тепло и завораживает своим танцем. Как о том, что символизирует свет, влекущий заплутавшего путника к выходу из темного, непроходимого леса, из темноты ночи. Такова природная магия, как ты к ней относишься, как представляешь её, такой она и рождается. Попробуйте.
Они попробовали. И, конечно, у них ничего не получилось. Но Шельм призвал не сдаваться с такой мягкой, поощрительной улыбкой, что оба, и драконоборка и королевич, засопели над своими лодочками из ладоней еще усерднее.
— Не так, — увещевал Шельм. — Мягче, добрее. Оно пламя, не слуга вам. Оно проводник, друг, спутник. Веровек, вот представь, что оно, это Ставрас, к примеру. Колючий, вредный, кусачий, но все же добрый и терпеливый, местами. Он тебя учит, оберегает, как может. Ну и ругает порой, как же без этого, но все же он — это он, и он дорог тебе не как слуга или Драконий Лекарь, или Радужный Дракон… — и, словно повинуясь его словам, на ладонях сосредоточенного Веровека затанцевало пламя. Он сам этого сразу даже не понял, а когда, наконец, осознал, вскрикнул, развел ладони, и пламя исчезло без следа.
— Шельм!
— Что — Шельм? Теперь сам давай, а то Ставрас и так на меня вон, как косится.
Веровек обернулся через плечо на лекаря, увидел какое-то странное выражение в желтых глазах и, быстро отвернувшись, зашептал Шельму:
— А не надо было про кусачесть!
— А я что, виноват, если это так?
— Он меня не кусал!
— Зато меня кусал и не единожды.
— Когда это?
— Много будешь знать, скоро состаришься. Рожай давай!
— Кого?
— Пламя, дубина!
— Ой! — вклинился в их перешептывания возглас Маришки.
Оба парня посмотрели на нее и увидели, как в ладонях у девушки танцует не лепесток, а бушует открытый огонь, грозясь вот-вот перелиться через край на деревянный пол. Веровек попытался протянуть к ней руку, в неосознанном желании предотвратить пожар, но Шельм ударил его по запястью и быстро-быстро заговорил:
— Мариш, представь, что в душе не огонь, а свеча. Маленькая, крохотная, как на тумбочке у кровати ребенка, который не может засыпать без света, боится темноты. — И с нажимом повторил: — Представь.
Девушка отрывисто кивнула, зажмурилась, и пламя в её руках начало затухать, уменьшаться, пока не превратилось в лепесток.
— Вот и молодец, — Шельм провел пальцами по ее щеке, а потом тихо прошептал: — А теперь затуши свечу. Сожми пальцами фитилек.
Пламя исчезло. Маришка перевела дух и расслабленно откинулась назад, опираясь за спиной руками. Глаза у нее были растерянными и уставшими.
— Знаешь, по-моему, тебе на сегодня хватит, — произнес шут убежденно.
— Нет-нет, — запротестовала она. — Я еще посижу. Можно?
— Я не…
— Пусть сидит, тебе что, жалко? — бросил из-за стола Михей. Смотрел он при этом на него со странным выражением в глазах, то ли с благодарностью, то ли с недоверием. Шут кивнул и снова повернулся к Веровеку.
— Ну что, еще раз попробуешь?
— Угу, — буркнул тот и снова сложил ладони лодочкой. И все повторилось.
На этот раз лепесток пламени на них родился куда быстрее. Шельм одобрительно кивнул в ответ на взгляд королевича и повторил его действия. Вот только в этот раз на этом не остановился. Лепесток огня в его ладонях замер на секунду, прекратив танец, а потом начал разрастаться, удлиняться и течь прямо по воздуху, изгибаясь и выписывая огненную розу. Веровек засмотрелся и забыл о своем лепестке.
— Ну, братец, — недовольно провозгласил Шельм, взмахом рук развеяв огненный цветок перед собой. — Так не пойдет. Либо ты его удерживаешь, даже когда на него не смотришь, либо какая же это магия, так, баловство одно.
Веровек возмущенно засопел, но пламя в ладони вернул.
— А теперь что?
— Представь себе что-нибудь и попробуй уговорить пламя принять его форму.
— Розу, что ли?
— Ну, роза, думаю, для тебя сложновато, возьми что попроще.
— Ага.
В это раз Веровек мучился куда дольше. Шельм только и делал, что снисходительно на него поглядывал. Потом к ним снова присоединилась отдохнувшая Маришка. Придать пламени нужную форму у нее получилось куда быстрее, чем у королевича. Тот завистливо косился на ее огненную ромашку и пыхтел из последних сил. А затем как-то в сердцах плюнул в сторону и, буквально, сразу над его ладонями замерцала пламенем уточка.
Шельм расхохотался:
— Да, брат, недалеко ты от ванночки с утей-утей ушел!
— На себя посмотри! — не придумал, как еще огрызнуться, Веровек.
— Смотрю-смотрю, не сомневайся.
— Да, ладно вам, — вмешалась Маришка, как всегда с миротворческой целью. — Очень даже миленькая уточка.
— А до этого, над чем пыхтел? — полюбопытствовал Шельм у королевича. Тот тяжко вздохнул и хлопнул в ладоши, разгоняя магическое пламя.
— Над драконом, — с неохотой признался он, поднимаясь на ноги, которые от долгого сидения в одной позе изрядно затекли.
— О, ну тебя и занесло, — присвистнул Шельм.
Глянул на Ставраса все это время внимательно наблюдавшего за ними, несмотря на то, что дед Михей давно ушел вместе с бабой Надей, унесшей со стола опустевшую посуду, и у него прямо на ладони возник из огня маленький дракончик, внешне как настоящий. Он шевелился, махал в воздухе крылышками и даже выпускал струйки пламени изо рта. Маришка восторженно захлопала в ладоши, Веровек тоже засмотрелся. А Шельм неожиданно подмигнул Ставрасу и в единый миг, преобразив дракона в огненный шар, швырнул в него. Лекарь с легкостью перехватил его и так и оставил горящим в руке.
— Очень интересная методика: от сложного, но изящного, к простому, но топорному, — улыбнулся он шуту. Затушил огненный шар и поднялся. — Постарайся своими экспериментами не поджечь дом. — И вышел, оставив Шельма тихо злиться, а Веровека с Маришкой растерянно хлопать глазами.
В эту ночь Шельм ушел спать в другую комнату без объяснения причины. Ставрас не расспрашивал, что вызвало такое его решение. Просто принял. А на следующий день к полудню, они отправились в горы впятером, заехав по дороге за Гиацинтом и Муравьедом. Те переглянулись, завидев Шельма в седле перед Ставрасом, но ничего не сказали. Лишь Муравьед бросил на Шелеста взгляд, полный затаенного восхищения, словно перед ним был сейчас не конь, а кто-то куда интереснее оного. Но Вересковый Шелест лишь коротко, по лошадиному фыркнул и поскакал впереди всех, невзирая на двойную ношу на спине.
Потянулись унылые дни, как думалось Шельму, который и теперь старался держаться от Ставраса подальше. Они, как и прежде, тренировали Веровека, причем к тренировкам присоединился и Гиня, который магии не особо касался, а вот мечом помахать был всегда не прочь. Вот они вдвоем со Ставрасом и натаскивали потихоньку Веровека, а Шельм занимался с ним вечерами, показывая, что к чему, объясняя и уча воспринимать магию не как дар или откровение, а как данность, которой можно пользоваться, а можно нет. Но если уж решаешь её использовать, то надо воспринимать не как служанку, а как друга. Тогда она станет верным помощником и спутником, и не предаст в самый неподходящий момент. Шельм верил в то, что говорил, и Веровека учил верить.
Во время одной из таких вечерних остановок неожиданно в небе появился клин из трех драконов. Солнце еще не село и три гигантских ящера были отчетливо видны на фоне подсвеченного алой зарницей неба.
Ставрас прищурился и коротко хмыкнул:
— Ну что, Веровек, похоже, твоя матушка все же убедила короля выслать поисковый отряд за тобой.
— Но… — пролепетал опешивший королевич, а потом воскликнул. — Но я не хочу!
— Судя по всему, тебя даже спрашивать не будут, — развел руками лекарь.
— Но ты же Радужный Дракон, скажи им, чтобы улетали!
— По-твоему, я для этого от вас с Шельмом, в том числе, так долго скрывал кто я, чтобы открыться перед гвардейцами, а, значит, и перед всем белым светом? — Ригулти нахмурился и плечи королевича поникли.
— Да, ладно тебе, не переживай, — вмешался сердобольный Гиня. — Тоже мне проблема. Слетаешь домой, покажешься мамке и к нам, обратно. Мы даже до гор дойти не успеем.
— Да, не пустят меня! Знали бы вы, какая она. Если что в голову вбила, то все, только по её воле и будет. Я и так отца еле уломал поперек неё пойти, — Веровек горестно вздохнул и покосился на приближающийся клин.
По счастью, ни драконы, ни их седоки еще не успели заметить лагерь, который они совсем недавно разбили на опушке леса, отправив Шельма с Муравьедом за хворостом.
— Слушай, Ставрас, — обратился красный масочник к лекарю, — но, может быть, можно что-нибудь придумать? Не сдавать же мальчишку на руки матушки.
— О чем это вы? — из леса вышел Шельм с охапкой хвороста в руках, а за ним и Мур.
— А ты взгляни на небо, — горько вздохнул Веровек. Казалось, что он даже разревется готов от досады.
Шут последовал его совету, увидел драконов, которые вот-вот должны были их заметить и, отбросив в сторону ветки, резко обернулся к Муравьеду.
— Мур, подсоби, а? — попросил он.
Веровек вскинул голову и растерянным, но полным надежды взглядом уставился на кузнеца. Тот покосился на него, потом перевел взгляд на Гиню, тот улыбнулся и кивнул. И в единый миг не стало вокруг них ни опушки, ни леса, лишь бескрайнее круглое поле молодой, золотистой ржи с яркими пятнами красных маков. Правда, и Муравьед куда-то подевался, но этого Веровек даже не заметил.
— Но они же нас теперь точно увидят! Мы же у них как на ладони!
— Эх, братец, братец, — покачал головой шут, кладя руку ему на плечо.
Гиня и Ставрас так вообще занимались своими делами. Костер разводить не стали, но расстилали одеяла и вынимали приготовленные на сегодня харчи.
— Вот скажи, — продолжил тем временем шут, вместе с королевичем наблюдая, как драконий клин кружит над неизвестно откуда взявшимся полем в явном недоумении, — и в кого ты у меня такой необразованный, а?
— Вместо того, чтобы издеваться, — не выдержал Веровек, — лучше бы объяснил все толком. Они что, нас не видят?
— Не видят, — подтвердил шут.
— Почему?
— Потому что Муравьед Сиявич не хочет, чтобы нас видели, усек?
— Да, но Мур-то здесь при чем?
— При том, дорогой братец, что кто-то совсем обленился, так что, даже книжку, что я ему подсунул, прочитать не соизволил.
— Я не обленился, просто…
— Просто, что? Думаешь, было легко у библиотекаря дворцового этот фолиант выпросить? Я сам, когда его читал, зачитывался. И тебе принес, думал, не лишним будет, а ты…
— Я не хотел, просто… — Веровек смутился, покраснел, но все же пояснил. — Я его по ночам читать пытался, ну, пока ни мамка, ни няньки не видят, а одна из нянек все равно заметила и маменьке рассказала.
— Да, ну и королева у вас, однако, — хмыкнул Гиацинт, поднялся и подошел к парням. Посмотрел на все еще кружащих над ними драконов, и спросил у шута: — А о чем хоть книжка?
— "Книга о тех, кто с человеком схож, но и не человек вовсе", — ответствовал Шельм. — Видел бы ты, как там нас с тобой расписывают! Я, прям, умилялся, когда читал. Но вообще, там не только про масочников. Вот ты, Веровек, до какой главы дошел?
— До буквы "г", — признался королевич. — Даже про вас прочитать не успел.
— Ясно, значит, и про природных оборотней тоже.
— Природных? Это которые в зверей, что ли, превращаются?
— Век, — притворно строго посмотрел на него Шельм, — ну, вот зачем прибавлять к оборотню прилагательное "природный", если это просто зверооборотень, а?