— Насте нельзя иметь детей, — произнесла она четыре слова, от которых по спине Кирилла прошёл озноб. — Она еле выносила Вовку и врачи запретили ей заводить ещё малышей, а теперь…Теперь она с какой-то маниакальной настойчивостью хочет выносить этого ребёнка. Твоего ребёнка.
Кирилл слушал всё это, силясь поверить. Сомнения в том, что он бесплоден, закрались в его голову только сейчас, и он удивлялся сам себе, и своей способности так быстро поверить той женщине, которая в итоге так подло его обманула. А Настя…Настя рисковала своей жизнью или как минимум здоровьем, чтобы выносить и родить его ребёнка, если всё же допустить нереальную мысль, что это действительно его ребёнок. Причём рисковала, абсолютно не надеясь на то, что он примет её с ним, будучи уверенным, что это ребёнок не от него. Да и зачем он ей был нужен? Она была абсолютно независима, самодостаточна, целостна. Она прекрасно обходилась и без него до момента их встречи, так что, по сути, она ничего сверхъестественного не приобретала из материальных ценностей. И всё же…
— Почему ей нельзя иметь детей? — спросил он севшим голосом, чувствуя, как весь мир внутри него переворачивается с ног на голову.
Туся поморщилась и бросила быстрый взгляд на мужа, который, очевидно, знал эту самую причину и тот кивнул, как бы давая своё согласие на то, чтобы она поведала историю Насти.
Туся откашлялась, мысленно попросив прощения у подруги и говоря себе, что это всё только во имя её же блага, начала говорить.
— Это случилось, когда она ждала Вову. Его отец, Егор, он не хотел ребёнка, — Наташа скользнула быстрым взглядом по лицу Кирилла, и тот сжал челюсти, — В общем, я не знаю, что там у них происходило, может, он бил её, может, ещё что-то, она не рассказывала…
Туся сделала глубокий вдох, с некоторым удовлетворением наблюдая, как Кирилл дёрнулся при слове «бил» и продолжила.
— В общем, почти всю беременность Настя провела в больнице на сохранении, и врачи не давали никаких гарантий на то, что Вова вообще когда-нибудь появится на свет, причину я не знаю, да и Настя не особо стремилась поделиться. Знаю только, что Вовка достался ей чуть ли не ценой собственной жизни, а ещё знаю, что врачи запретили ей иметь детей под страхом смерти. И сейчас эта её глупая уверенность, что она должна родить этого младенца, который по сути нужен только ей, ничем хорошим не окончится.
Наташа поднялась с диванчика и оправила платье.
— Кирилл, если у тебя есть хоть капля разума, помимо твоего упрямства и твердолобости, хотя бы пересдай анализы на бесплодность. И если диагноз подтвердится, только у тебя будет выбор, забыть о Насте или поверить в то, что случилось чудо. Но если нет… — Она развела руками, не говоря больше ни слова. Да это было и не нужно, в случае если диагноз неверный, Кирилл отчётливо понимал, какой новый, самый трудный выбор встанет перед ним.
Глава 17
Кирилл вышел из кабинета врача, к которому его направил отец Дениса, имеющий самые хорошие связи в этом направлении, не в силах поверить в то, что гласили результаты анализов. Объявление о том, что он абсолютно здоров и может иметь детей, ввело его в такое состояние растерянности и прострации, что он даже не понимал, какую радость испытывает вперемежку с этими чувствами.
Это было не то что невероятным, это было то самое, что возвращало ему уверенность в том, что чудеса существуют. Его вера в то, что ему суждено умереть бездетным оказалась полным абсурдом, не имеющим никакого отношения к правде. И то, как он быстро поверил в это, как принял это как норму своей жизни, сейчас выглядело просто ужасающей глупостью с его стороны.
И всё же это было так, и с этим Кирилл уже ничего не мог поделать. Он уже натворил то, что натворил, а теперь ему предстояло расхлёбывать все последствия своего импульсивного поступка.
Первое, что ему немыслимо захотелось сделать — это немедленно увидеть Настю. Что он мог сказать ей сейчас? Просить прощения? Попытаться всё объяснить? Рассказать всё то, что сподвигло его принять такое решение?
Возможно, и в то же время абсолютно нереально. Точнее, рассказать-то он просто обязан, да вот только шансов на то, что она его поймёт, поймёт, почему он так быстро решил поверить не ей, хотя на кону стояла жизнь его же ребёнка, не было. Или просто Кирилл их не видел.
Быстро положив результаты анализов в «бардачок», Кирилл завёл мотор, некоторое время просто сидя в машине и решая, что же ему дальше делать.
Вот так оно обычно и бывает — совершенно внезапно приходится принимать какое-то важнейшее решение в своей жизни, и эта необходимость настигает тебя в самый неожиданный момент. Например, ты должен это сделать, стоя в пробке, или в очереди в магазине, или выбирая сорт кофе в соответствующем отделе. К принятию таких решений никогда нельзя быть готовым, просто потому что подготовиться к тому, чего не ждёшь, невозможно.
Кирилл закурил, глубоко затягиваясь и решая, как ему лучше поговорить с Настей: приехать прямо сейчас и будь, что будет, или поразмышлять над тем, что он ей скажет и пригласить её куда-то.
Справедливо решив, что в случае второго варианта, Настя, скорее всего, просто проигнорирует его приглашение, Кирилл снял машину с режима «парковки» и двинулся в сторону её квартиры.
— А Насти нет, — устало потирая переносицу, сообщила её мама, и погладила по голове прижавшегося к ней Вовку.
— Вы не знаете, она скоро приедет? — тихо спросил Кирилл, абсолютно уверенный в том, что Настя строго-настрого запретила своим родным говорить, что она дома, и тем более, пускать Кирилла в квартиру.
Мать Насти снова устало покачала головой.
— Нет, Кирилл, она будет нескоро, — то, что она назвала его по имени, придало ему уверенности, хотя причину этого он озвучить не мог, — Возможно, её не будет пару недель.
Смутные подозрения, охарактеризовать которые Кирилл был не в силах, заставили его голову работать с утроенной силой.
Какие могут причины её столь длительного отсутствия? Командировка? Отпуск? Или?..
— Где она? — глухим голосом спросил он, пытаясь гнать от себя страшные картины. Правда, услышал он совсем не то, чего боялся.
— Маму утром доктора увезли, — подал голос Вовка, и по личику его промелькнула тень. — Когда она вернётся, мы не знаем.
Кирилл сделал глубокий вдох, стараясь держать себя в руках и не позволить всем тем страшным мыслям, что роились у него в голове, одержать над собой верх.
— Доктора? — тупо переспросил он, переводя взгляд с лица Вовки на лицо его бабушки, и мать Насти медленно кивнула, словно решаясь открыть ему правду.
— Да, у неё утром кровотечение открылось, она в Снегирёвке, — эти слова она уже кричала в удаляющуюся спину Кирилла, который, не задерживаясь у лифтов, бежал в сторону чёрной лестницы.
— Я сказала: «нет»! — раздался звонкий голос Насти, в котором отчётливо проступали нотки истеричности.
Ей что-то отвечал врач, монотонно бубня себе под нос какую-то речь, из которой Кирилл понял только слова: несовместимость, жизнь, угроза…Да он и не вслушивался особо, сосредотачивая своё внимание на Насте, которая полулежала на кровати, качая головой чуть ли не на каждое слово доктора и стараясь не смотреть в его сторону. Он тихонько вошёл в палату, до этого долго выясняя фамилию Насти, потом, где именно она находится и кто её лечащий врач. Столкнулся с какими-то жуткими архаизмами а-ля СССР, а так же с безукоризненным бюрократизмом вперемежку с отвратительной безалаберностью и равнодушием персонала больницы. Причём он заметил, что чем нижу статус у человека, тем больше он о себе мнит. И, казалось, что уборщица на этаже в миллион раз превосходит по значимости главного врача больницы.
Стараясь сдержать себя в руках в ответ на некоторые слова, напоминая себе, что он здесь только ради Насти, он дошёл-таки до её палаты, и, осторожно приоткрыв дверь, вошёл внутрь, где и услышал эту вполне неоднозначную фразу и слова врача, которые ему ничего не разъяснили.
Он с замиранием сердца ожидал, когда же она, наконец, увидит его и что за этим последует и её реакция, когда она вдруг произнесла следующую фразу, поразила его своей неожиданностью.
— Я сказала «нет»! — снова повторила Настя, а потом подняла глаза и, увидев вошедшего мужчину, воскликнула, — Кирилл! Скажи им!
Глава 18
Этот её взгляд, полный надежды и страха, который она усиленно прятала за своей мужественностью, заставил Кирилла мобилизовать все свои силы на то, чтобы не начать свой монолог о том, каким дураком он является. Сейчас он был ей нужен и был нужен явно для чего-то другого, чем для всех тех объяснений, которые он мысленно приготовил.
— Что здесь происходит? — спросил он твёрдым голосом, обращаясь сразу и к врачу и к Насте.
— Они хотят убить моего ребёнка! — воскликнула Настя, и Кирилл испугался не того, что именно она ему сказала, а того как она это произнесла. Так мог бы говорить загнанный зверь, если бы Господь вдруг перед смертью послал ему возможность объясниться с преследователями на доступном им языке.
Кирилл шагнул к её постели, присел рядом с ней на стул и, взяв её ледяную ладонь в свои руки, посмотрел на врача и повторил свой вопрос:
— Что здесь происходит?
Очевидно, тон, которым были произнесены эти слова, заставил врача забыть вопросы типа: «Кем вы являетесь для больной?» и всякой прочей ерунде, которой врачи уделяют большое значение.
Врач снова заговорил, и Кириллу только оставалось пытаться сосредоточиться на этой речи, улавливая отдельные слова: «ингибиторы, плазминоген», и ничуть не понимая того, о чём ему говорят.
— В общем, мы рекомендуем прерывание беременности, — закончил врач и Кирилл перевёл взгляд на Настю.
— Это что, никак не лечится? — просто спросил Кирилл, который искренне удивлялся тому, что врачи так просто предлагают женщине отказаться от сохранения жизни её ребёнку. Для него же возможность взять на руки своего ребёнка была вообще сродни чуду, и за эту возможность он был готов отдать всё на свете.
Новый монолог доктора, который называл какие-то буквы и цифры, не внёс никакой ясности в то состояние, в котором пребывал Кирилл.
— Подождите-подождите, — запротестовал мужчина, видя, что Настя держится из последних сил. — Могу я переговорить ещё со специалистами?
Врач нахмурился и стал что-то усиленно искать в папке, которую держал в руках. От того, как быстро он её листал, у Кирилла даже замелькало в глазах.
— Ты как? — тихонько спросил он у Насти, и та пожала плечами, видимо, не зная, что ответить на это.
Врач, не найдя в карте того, что искал, ни слова не говоря вышел из палаты и оставил Кирилла и Настю наедине.
Такое привычное молчание, которое часто распространялось между ними, сейчас было каким-то невыносимо мучительным, как будто это молчание было в ожидании казни. Страшной, беспощадной и неминуемой. Кирилл молчал, молчала и Настя. Каждый молчал о своём, не желая начинать разговор первым и в то же время ощущая огромную потребность выговориться.
Наконец, дверь в палату распахнулась, и вошёл невысокий седовласый мужчина в сопровождении уже знакомого Кириллу доктора. Кирилл поднялся им навстречу, и встал перед кроватью Насти, как будто желал защитить её от того, что врачи неминуемо должны были сделать.
— Простите, Вы…
— Я отец ребёнка, — непререкаемым тоном проговорил Кирилл, предвосхищая вопрос пожилого доктора и увидел, как от кивает, очевидно, и ожидая услышать именно этот ответ.
— Что же, если у вас есть какие-то вопросы, я готов на них ответить, — произнёс врач, снимая очки и протирая их носовым платком, который он извлёк из кармана.
— Давайте уже дадим Насте отдохнуть и поговорим об этом не здесь, — тихо ответил Кирилл, направляясь к выходу из палаты и почти сразу слыша за спиной шаги.
Разговор с этим врачом ничего не дал. Похоже, они все сговорились, чтобы ввести пациентов в состояния недопонимания, путём перечисления одним им известных цифр, буквенных обозначений и слов, которые Кирилл даже будучи в трезвом состоянии явно бы не выговорил сходу.
«Ясно, что ничего не ясно», — такой вывод сделал Кирилл, снова направляясь к палате Насти, и начиная повторять про себя все те слова, которые с завидной регулярностью произносил то один, то другой врач.
Настя лежала на кровати, прикрыв глаза, и Кирилл было решил, что она заснула, но стоило только ему сделать шаг к выходу из палаты, как девушка открыла глаза и, прежде, чем закрыть их снова, прошептала:
— Спасибо тебе за всё.
Кирилл прикрыл дверь, которую было открыл для того, чтобы выйти из палаты и подошёл к Насте, не зная, как понять то, что она ему сказала. То ли хотела, чтобы он ушёл, то ли, чтобы остался.
— Что они ещё сказали? — устало проговорила она, снова открывая глаза и находя взглядом Кирилла.
Кирилл пожал плечами, пытаясь выглядеть как можно более спокойно.
— Ничего нового, — он усмехнулся, решив говорить о том, что ему разъясняли врачи с долей сарказма, — Всё как обычно, какие-то цифры, неясные термины, буквы.
Он откашлялся и подошёл к окну, заложив руки в карманы и глядя, как за прозрачностью стекла течёт жизнь. Снежинки кружатся в воздухе, падая вниз, и становясь сплошным белым ковром, куда-то спешат автомобили, превращаясь в неиссякаемый поток, люди неспешно бредут по своим делам, не обращая внимания на снегопад.
Для него же жизнь сосредоточилась вот здесь — в этой самой палате, рядом с этой женщиной, перед которой он был так виноват и которую…любил…
Да, наверное, раньше он бы сам рассмеялся, представив, что сам не будет знать, как объяснить себе то, что он чувствует к женщине. Ему казалось, что он любит Алёну, по крайней мере, по началу, он так интерпретировал те чувства, которые она в нём вызывала. С Настей же всё было совсем не так. Она была сильной, независимой, самодостаточной. Она была с ним на равных, и, возможно, это и вызывало в нём не только восхищение, но и желание доказать, что он её стоит.
А вот любовь ли это, он не задумывался, просто принимая чувства, как должное. Он хотел испытывать эти чувства к Насте, он наслаждался ими, а как они назывались, ему было по сути всё равно.
А вот сейчас мысленно произносить три слова «Я тебя люблю», по отношению к Насте, было чем-то неизведанным, новым, но в то же время странно будоражащим кровь.
Кирилл медленно повернулся к Насте и сделал глубокий вдох, намереваясь, наконец, объясниться с ней, хоть он понимал, что сейчас было не время и не место.
— Насть, я очень виноват перед тобой, — начал он, присаживаясь возле её постели на стул и поднимая руку, когда увидел, что она собирается с ним спорить. — Дослушай меня, прошу, не перебивай.
Она прикрыла глаза, не имея сил с ним сейчас ругаться, и Кирилл начал говорить. Он говорил долго, пытаясь объяснить все свои поступки, которые совершал под влиянием того или иного фактора. Он старался, чтобы это не выглядело как оправдание, и в то же время был честным перед ней, рассказывая всё без утайки, хотя не знал, поможет ли ему это заслужить её прощение. Он рассказал про Алёну, про их короткую совместную жизнь, которая наложила на его судьбу неизгладимый отпечаток. Рассказал про безумное желание иметь ребёнка, которое сначала было придумано им для того, чтобы сохранить брак, изначально не имеющий морального права на существование. Он говорил и говорил, а Настя слушала, думая о том, как всё это неважно для неё сейчас, когда самое главное — это сохранение жизни её малышу. Их малышу, над которым нависла такая страшная угроза.
— И я не знаю, как мне заслужить твоё прощение, — закончил Кирилл свою речь, не зная, слушает ли Настя и не уснула ли от его монолога. И в то же время чувствуя, как ему стало легко от того, что он, наконец, смог выговориться и рассказать то, что тревожило его долгое время.
Настя распахнула глаза, и повернулась к Кириллу, снова растворяясь в стальном блеске его взгляда. Всё то, что он рассказал ей, было сейчас неважно. Неважно было всё, кроме одного, о чём она и сообщила ему, слегка приподнявшись на локтях.