Внезапно ей захотелось захлопнуть дверцы шкафа и броситься по лестнице на третий этаж, где жили дети, — этот мир всегда казался ей таинственным и недоступным. Глядя на малышей, резвящихся возле шарлоттенбургского пруда, Кассандра всякий раз вспоминала о своих детях и с болью думала, что знает о них почти так же мало, как об этих чужих мальчиках и девочках, с хохотом бегающих по берегу. Настоящей матерью детям была фрейлейн Хедвиг. Она всегда рядом с ними, они постоянно видят ее перед собой. Собственные сын и дочь, так похожие на Вальмара и почти не похожие на нее, были от нее бесконечно далеки. «Не будь смешной, Кассандра, — сказал Вальмар на следующий день после рождения Арианы. — Не станешь же ты ухаживать за ней сама».
«Но я очень этого хочу, — взмолилась Кассандра. — Ведь она — моя дочь». "Не твоя, а наша, — ласково улыбнулся Вальмар, а на глазах у Кассандры выступили слезы. — Ты что же, намерена сидеть рядом с ней ночи напролет, менять ей пеленки? Да тебя и на два дня не хватит. Это невозможно!
Нет, я и слышать об этом не хочу!" На лице у Вальмара появилось раздраженное выражение, что случалось с ним не часто. Но Кассандра знала, что ее желание вполне естественно. Знала она и то, что оно совершенно неосуществимо. В тот же день, когда мать и новорожденная дочь приехали из госпиталя домой, девочку перевели на третий этаж, а в доме появилась няня — фрейлейн Хедвиг. В первую же ночь Кассандра поднялась наверх, чтобы посмотреть на Ариану, но фрейлейн не подпустила ее к ребенку, да еще и строго выговорила зато, что Кассандра якобы «нарушает режим». Вальмар поддержал няню. Он сказала, что Кассандре совершенно ни к чему самой ходить в детскую — когда понадобится, младенца принесут ей на второй этаж. Отныне мать видела свою маленькую девочку только один раз в день, по утрам. Если Кассандра в течение дня наведывалась в детскую, ей всякий раз говорили, что ребенок спит, капризничает, нездоров и так далее. И молодой женщине приходилось отправляться восвояси. «Подожди, девочка подрастет, и ты сможешь видеться с ней чаще», — говорил Вальмар. Но когда Ариана подросла, было уже слишком поздно. Она и мать были чужими друг другу. Фрейлейн Хедвиг победила. Три года спустя родился второй ребенок, но его появление на свет далось Кассандре с таким трудом, что сил возобновлять борьбу не было. Четыре недели она пролежала в госпитале и еще целый месяц — дома, в постели. Оправившись от болезни, Кассандра четыре месяца не могла выйти из состояния глубочайшей депрессии. В конце концов закончился и этот период, но молодая женщина успела понять, что заниматься воспитанием детей ей все равно не позволят — ни при каких обстоятельствах. Никто не нуждался в ее помощи, ее заботе, ее любви… Кассандра должна была довольствоваться ролью очаровательной дамы, навещавшей своих крошек, благоухающей волшебными французскими духами и шуршащей шелками. Единственное, что она могла себе позволить, — это тайком совать детям сладости и тратить баснословные суммы на игрушки. Но Кассандра знала, что материнской любви, в которой так нуждаются ее дочь и сын, она дать им не может, а их ответное чувство уже направлено не на нее, а на няню.
Вытерев слезы, Кассандра надела вечернее платье и подобрала черные замшевые туфли в тон. Таких у нее было девять пар, и она отдала предпочтение самым новым — с открытыми мысками. Кассандра сняла чулки цвета слоновой кости — они не подходили к платью — и выбрала другие, достав их из обшитой атласом коробки. Хорошо, что она успела перед отъездом из Шарлоттенбурга принять душ. Сейчас ей казалось невероятным, что совсем недавно она находилась в ином мире, рядом с Дольфом. Дом в Шарлоттенбурге представлялся ей каким-то сказочным видением, а реальность находилась здесь, в Грюневальде, и принадлежала она Вальмару фон Готхарду. Она, Кассандра, его законная супруга, и отрицать этот факт бессмысленно.
Кассандра застегнула платье — узкое и облегающее, с длинными рукавами и закрытым горлом. Спереди она выглядела очень строго и торжественно, но стоило повернуться, и взорам открывалась спина, обнаженная до самой талии.
Кассандра накинула на плечи шелковый шарф, поправила прическу, заколов волосы длинными булавками из черного коралла. Удовлетворенная результатом, она стерла с ресниц тушь, наложила косметику заново, еще раз взглянула на себя в зеркало, после чего вдела в уши серьги — две крупные грушеобразные жемчужины. На пальцах у Кассандры сияли два бесценных перстня: один с большим изумрудом, другой, на правой руке, — с бриллиантом. Он передавался в их семье от матери к дочери в течение четырех поколений. Мельчайшими бриллиантами на кольце были выложены инициалы ее прабабушки.
Уже выходя из комнаты, Кассандра обернулась и взглянула на себя в зеркало еще раз. Она выглядела так же, как всегда, — прекрасная, очаровательная и уверенная в себе молодая дама. Никто не догадается, что она провела полдня в объятиях любовника.
Кассандра вышла в длинный холл, выдержанный в серых тонах, и остановилась у подножия лестницы, которая вела на третий этаж. Напольные часы в углу пробили семь.
Итак, она даже не опоздала. Гости прибудут через полчаса.
Можно целых тридцать минут провести с Арианой и Герхардом. Полчаса законного Материнства перед тем, как детей уложат спать. Вряд ли эти ежедневные полчаса что-нибудь значат в их жизни, думала Кассандра, поднимаясь по лестнице. Тридцать минут умножить на… Сколько дней? Впрочем, она сама виделась со своей матерью не чаще. Самое осязаемое воспоминание и наследие, доставшееся ей от матери, — это бриллиантовый перстень на пальце.
У дверей в комнату для игр Кассандра остановилась и негромко постучала. Изнутри ее, видимо, не услышали, — оттуда доносились визг и хохот. Детей к этому часу наверняка уже накормили ужином, искупали, и сейчас под руководством фрейлейн Хедвиг они должны были собирать свои игрушки. В этом ответственном и сложном деле детям помогала специальная горничная. Почти все лето Ариана и Герхард провели в загородном поместье, и мать очень по ним соскучилась. Впервые за все годы Кассандра оставалась на лето в Берлине — из-за Дольфа. К счастью, нашелся удобный предлог — благотворительная деятельность.
Кассандра постучала вновь, и на сей раз ее услышали, Фрейлейн Хедвиг открыла дверь. В комнате моментально воцарилась тишина. Дети перестали возиться и смотрели на мать с явным испугом. Этот момент Кассандра ненавидела больше всего. Сын и дочь всякий раз вели себя так, словно видели ее впервые.
— Всем привет!
Она улыбнулась и протянула вперед обе руки.
Дети не шелохнулись. Потом фрейлейн Хедвиг подала им знак, и Герхард первым приблизился к матери. Кассандра видела, что мальчик уже готов броситься ей в объятия, но строгий голос няни остановил его:
— Герхард, осторожней! Твоя мама оделась для банкета, — Ничего-ничего, — поспешно сказала Кассандра, но мальчик боязливо замер, так и не сделав последний шаг.
— Здравствуй, мамочка.
Глаза у него были синие и широко раскрытые, совсем как у матери, но в остальном Герхард больше походил на отца: правильные черты, ясная улыбка, золотые волосы. Пятилетний мальчуган казался младше своего возраста.
— Я поранил ручку, — объявил он, сохраняя безопасную дистанцию.
Кассандра ласково потянулась к нему.
— Ну-ка покажи. Ой, какая ужасная царапина. Наверное, очень больно, да?
На самом деле царапина была совсем маленькая, но Герхарду, судя по всему, она казалась опасной раной. Он с серьезным видом посмотрел сначала на ссадину, лотом на маму в черном платье.
— Да, — кивнул он. — Но я совсем не плакал.
— Молодец. Настоящий мужчина.
— Да, я знаю, — с довольным видом кивнул мальчик и тут же, забыв о матери, помчался за какой-то игрушкой.
Кассандра обернулась к Ариане. Та стояла возле фрейлейн Хедвиг и застенчиво улыбалась.
— Ты не хочешь меня поцеловать? — спросила Кассандра.
Девочка кивнула и медленно, нерешительно приблизилась. Она была очень хороша собой и, пожалуй, обещала со временем затмить красотой мать.
— Как у тебя дела?
— Хорошо. Спасибо, мамочка.
— Ни синяков, ни ссадин? А то давай поцелую.
Девочка отрицательно покачала головой и улыбнулась.
Они с матерью иногда втихомолку посмеивались над Герхардом — он был такой забавный. Ариана же росла девочкой задумчивой, тихой и стеснительной. Кассандра часто думала, что ребенок был бы гораздо живее, если бы жил не с няней, а с ней.
— Чем ты сегодня занималась?
— Читала. И еще рисовала картинку.
— Можно мне посмотреть?
— Она еще не закончена.
Ариана никогда не показывала матери своих рисунков.
— Не важно, я все равно хотела бы на нее посмотреть.
Девочка густо покраснела и отчаянно замотала головой.
Кассандра опять почувствовала себя чужой, посторонней. Хоть бы Хедвиг и горничная оставили их вдвоем, пусть даже ненадолго. Но Кассандра почти никогда не общалась со своими детьми наедине. Хедвиг не отходила от них ни на минуту, чтобы «дети не расшалились».
— Смотри, что у меня есть!
Герхард вернулся уже переодетый в пижаму, таща за собой большую плюшевую собаку.
— Откуда это у тебя, детка?
— Баронесса фон Форлах подарила. Она приходила сегодня после обеда.
— В самом деле? — удивилась Кассандра.
— Да, она сказала, что ты пригласила ее к чаю.
Кассандра зажмурилась и сокрушенно покачала головой:
— Какой кошмар! Я совершенно забыла. Надо будет ей позвонить. А собачка очень красивая. Ты уже придумал, как ее назвать?
— Бруно. А Ариана получила в подарок большую белую кошку.
— Правда?
Девочка сохранила это важное событие в тайне. Наступит ли время, когда она станет делиться с матерью своими секретами? Может быть, когда Ариана вырастет, они станут друзьями. Сейчас же, пожалуй, еще слишком рано. Или уже слишком поздно?
Снизу вновь раздался ритмичный перезвон часов, и сердце Кассандры тоскливо сжалось. Герхард обиженно скривил пухлые губки.
— Тебе уже пора?
Она кивнула:
— Извините меня. У папы званый ужин.
— У папы? А у тебя? — удивленно спросил Герхард.
Кассандра улыбнулась:
— У меня тоже. Но приглашены папины коллеги — его сотрудники и другие банкиры.
— Это, наверное, жуткая скукотища.
— Герхард! — строго нахмурилась фрейлейн Хедвиг, а, Кассандра весело рассмеялась.
Заговорщически понизив голос, она шепнула своему очаровательному сыночку:
— Там и в самом деле будет жуткая скукотища, но никому об этом не говори. Это будет наш с тобой секрет.
— Ты очень красивая, — заявил Герхард, одобрительно оглядывая ее.
Кассандра чмокнула его в пухлую ручонку.
— Спасибо.
Она прижала ребенка к себе и нежно поцеловала в золотистую макушку.
— Спокойной ночи, мой маленький. Ты возьмешь собачку с собой в постель?
Герхард покачал головой:
— Хедвиг говорит, что этого делать нельзя.
Кассандра ласково улыбнулась няне, полной женщине средних лет:
— Думаю, ничего страшного не будет.
— Хорошо, госпожа.
Малыш просиял, и они с матерью хитро улыбнулись друг другу. Потом Кассандра улыбнулась дочери:
— А ты возьмешь с собой в постель свою новую кошку?
— Наверное, возьму.
Девочка взглянула сначала на няню, а уже потом на мать Кассандра почувствовала, как внутри ее все опять сжимается.
— Завтра покажи ее мне, хорошо?
— Хорошо, сударыня, — ответила Ариана.
Это обращение больно задело Кассандру, но она не подала виду — ласково поцеловала дочку, махнула детям рукой и тихо закрыла за собой дверь.
Спустившись по лестнице настолько быстро, насколько позволяло узкое платье, Кассандра появилась в прихожей как раз вовремя — Вальмар приветствовал первых гостей.
— А вот и ты, дорогая.
Он обернулся к ней с улыбкой, как всегда, восхищенный ее красотой. Последовали неизбежные приветствия, мужчины щелкали каблуками, целовали дамам ручки. Пару, прибывшую первой, Кассандра принимала у себя дома впервые, хотя они несколько раз встречались на официальных раутах в банке. Взяв мужа под руку, Кассандра последовала за гостями в салон.
Вечер прошел как обычно — изысканные яства, лучшие французские вина, светская болтовня. Разговор вращался главным образом вокруг двух тем — банковского дела и путешествий. О детях и о политике говорить было не принято. Шел 1934 год, недавняя смерть рейхспрезидента фон Гинденбурга освободила Адольфу Гитлеру путь к безраздельной власти в стране. И тем не менее банкиры считали ниже своего достоинства обсуждать политические вопросы. Гитлер стал рейхсканцлером еще в минувшем году, однако это событие никоим образом не отразилось на состоянии дел германских финансистов. У Гитлера была своя работа, у них — своя, не менее важная для блага рейха. Многие банкиры относились к выскочке-рейхсканцлеру с презрением, считали, что опасаться его не приходится. Живи и давай жить другим — вот золотое правило. Но были, разумеется, и такие, которым идеи Гитлера пришлись по душе.