— Ну, если надо…
— Надо, Булат. Есть у нас замечательный специалист. На МРТ уже лет пятнадцать работает. Специализируется именно на менисках — собаку на них съел, простите за сравнение. Если хотите…
— Хочу.
— Но только платно. К нему бесплатно очередь на год вперед расписана. Да и платно тоже на месяц-два забито.
— А раньше никак?
— Попробуем. Позвоню завтра, попробую договориться.
— Спасибо.
* * *— Глеб Николаевич, можно? — Сабанаев заглядывает в кабинет.
— А, Булат… Добрый день, проходите, конечно. Ну что, удачно съездили?
— Ну, как сказать…
— Не попали к Коробейникову?
— Почему, попал. Вот, — Булат протягивает упакованные в мультифору результаты обследования, — только время неудобное, три часа, посреди дня. Еле вырвался…
— Булат, вы занятой человек?
— Разумеется!
— Вот и доктор Коробейников — очень занятой человек. Нам повезло, что вообще сумели попасть так рано, — тон у Глеба резкий. — Ради собственного здоровья стоит один раз пренебречь интересами бизнеса!
— Да, конечно, — Булат слегка огорошен таким тоном собеседника. — Извините, вы правы.
Глеб хмурится, читая результат и разглядывая снимок с томографа. Булат не выдерживает:
— Доктор, что там?
— Вам Сергей Павлович разве не сказал?
Булат вздыхает.
— Разрыв, говорит.
— Разрыв, все верно. Да нехороший такой, — ощупывает ногу. — Как колено? Болит? Динамика есть — больше, меньше?
— Болит, доктор. И стало хуже.
— Сейчас явно жидкость в суставной чаше. Кровь же была? Откачивали?
— Да.
— Много?
— Эээээ, — морщится, вспоминая, Булат, — два шприца вроде.
— Я сейчас уберу жидкость — посмотрим, что там… Но, судя по характеру разрыва и вашему самочувствию — думаю, надо оперировать.
— Как скажете, доктор. Я вам целиком и полностью доверяю. Кстати, сколько я вам должен?
— Нисколько. Операция платная будет, но это через кассу, — между делом, Глеб готовит инструменты.
— Глеб Николаевич, ну так нельзя! Вы на меня время тратите! Давайте я вас как-то…
— Нет! — резко. — Так, Булат, лежите спокойно. Сейчас будем жидкость убирать.
* * *— И все-таки, доктор, примите вознаграждение. А то мне неловко…
— Я сказал — не нужно! Вы же от… — сбивается ненадолго. И потом, вполголоса: — Как… она?
— Кто «она»? — Сабанаев осторожно опускает ноги с кушетки.
— Юля…
— А… да мы с ней уже несколько месяцев не виделись. Вроде бы все в порядке у нее…
И я ее не видел несколько месяцев. У нее все в порядке? Я рад. Нет, я не рад! Я хочу, чтобы она страдала — так же, как и я! Чтобы не спать по ночам, и чтобы так же вокруг все параллельно, а тебе говорят — «Не валяй дурака», а ты можешь только в ответ пару слов без падежей. Как ей? Так же? Как оно живется — когда вокруг только ты?..
Булат задумчиво смотрит на стоящего у окна доктора Самойлова. Мрачный, небритый, глаза красные, воспаленные — видимо, от бессонницы. Да, умеет Юлька мужиков до цугундера доводить.
— Глеб Николаевич! Вы волшебник!
— Угу. Гудвин великий и ужасный. Ну-ка, еще пройдитесь… Так, ну что ж… Неплохо. По-моему, уже можно и без трости ходить.
— Можно, — улыбается Булат, — но жалко такой красоте пропадать. Опять же, не поверите, но — девушки внимание обращают.
Глеб скупо улыбается.
— Ну, что, доктор, я имею намерение с вами рассчитаться!
— Стреляться будем? — Глеб усмехается, параллельно что-то размашисто записывая в историю болезни.
— Ну, Глеб Николаевич?! Вы меня в неловкое положение ставите. Вон сколько времени на меня угробили.
— Денег не возьму. И давайте не будем об этом.
Булат театрально вздыхает.
— Без ножа режете… А если нам в ресторан закатиться, а, Глеб Николаевич? Посидеть, выпить? За здоровье, так сказать?
Глеб задумчиво морщит лоб. Выпить?.. Даже не так — напиться. Он ведь себе не позволял, ни-ни… Знал: начнет — остановиться не сможет. А вот так… в компании человека, который знает Юлю. С которым о ней можно поговорить. А, помирать — так с музыкой!
— Согласен. Но с условием — никаких суши-баров.
— Да упаси Бог, Глеб Николаевич! Что ж я, враг какой! Будем кушать хорошо прожаренное сочное мясо. Под водочку. Вы как, пьете водочку?
— Пью.
— Ну, вот и договорились!
Рукопожатие.
Которое спустя семь часов превращается в крепкое мужское объятье.
— Хороший ты мужик, Глеб. Вот хороший прям… вот какой!
— И ты хороший мужик, Булат, хоть и казах.
— Я не казах.
— Ну, киргиз.
— Николаич, але! Я калмык.
— Угу. Друг степей… и шахматной короны…
— Ах ты ссссука… Дай поцелую.
— Лучше налей.
А вторая бутылка заканчивается, между прочим…
— Булат, скажи… у тебя было с ней что-то? Только честно!
— Честно… Да нет… Ухаживал за ней, было дело… еще в студенчестве, — Булат задумчиво подпирает рукой голову. Мечтательно: — Эх, было времечко…
— И что?!
— Что, что… Безо всякого намека на взаимность, увы. Даже поцеловать себя не дала ни разу, не говоря уж о большем.
— Я тебе дам «большее»! — демонстрирует Глеб кулачище. — Убью!
— Чего граблями размахался? — недовольно морщится Булат. — Не жалко будет результаты собственной работы угробить? Только-только на ноги меня поставил?
— Жалко… Хорошо мы с Максом тебе колено починили.
— Вот-вот. А ты — «Убью». Да и не все ли тебе равно? Теперь-то, когда у вас все…
— Нет!!! — орет и кулаком по столу. Дружно подпрыгивает, звеня, посуда, падает на пол вилка. За соседними столиками тоже — кто-то подпрыгивает, кто-то просто вздрагивает. Возле столика молниеносно материализуется официант.
— Просим прощения за шум, — извиняется, подняв руки, Булат. — Товарищ погорячился. Мы больше не будем.
— Глебыч, ты чего?! Чего буянишь? Чего «Нет»-то?
— Не все!
— Ты ж сам сказал, что у вас все кончилось…
— Но мне не все равно!
— Из-за чего хоть?
Глеб наливает еще водки, выпивает, не закусывая. Не берет его сегодня. Или это ему кажется?
— Козел я…
— Ну, да, конечно…
— Не, правда, Булат, козел… редкий…
Роняет голову на руки.
Булат меланхолично жует последний маринованный груздь и размышляет. Редкий, ага. В красную книгу занесенный. Юльку он неплохо знает, и характер у нее… Красавица, умница… и при этом стерва редкостная. Что там у них случилось, он, конечно, не знает, а Глеб не рассказывает, но без Юлькиного активного участия не обошлось, это точно.
Булат смотрит на рыжую макушку Глеба. Нажрался, подлец… Как же я тебя, такого лося здоровенного, домой потащу?
Глава 13. Верхом на радуге или зачем Хеймдаллю золотые зубы
Хеймдалль — страж богов, охраняющий мост-радугу Биврёст на границе Асгарда и Мидгарда от великанов-ётунов. Он видит и днем и ночью на расстоянии ста миль и слышит, как падают листья, как растёт трава в поле и шерсть на овцах. Он надежный стражник, поскольку совсем не нуждается во сне. Также, возможно, он был «прародителем человечества».
Его зубы из чистого золота, а у его пояса висит золотой рог Гьяллархорн, звук которого будет слышен во всех уголках мира. Звук его рога возвестит о начале Рагнарёка.
— Что, это так просто?
— А это кажется простым?
— Ну, ты ничего не сделал и… Ты, правда, за день заработал пятнадцать тысяч?
— Это немного.
Глеб неверяще качает головой и потрясенно смотрит на экран ноутбука.
— Да за что? Как?
— Деньги должны работать — это же азы экономики.
— И много у тебя там работает?
— На РТС? Трешка крутится.
— Три тысячи?
Булат хохочет.
— Чудак-человек. Три миллиона. Российских деревянных.
— Ну, да, конечно… Как всегда… Нужны миллионы…
— Иначе никак, Глебыч. Без старт-апа нельзя. Это ж азы экономики…
— Что все заладил — азы да азы… — морщится Глеб. — Что, простым смертным это недоступно?
— Почему? Доступно. Мы вон семинары проводим регулярно. По обучению игра на бирже.
— Семинары… А мне нельзя… персональных занятий? — смущенно спрашивает Глеб. — Как особо… «одаренному»… лоху?
— Глебыч, да для тебя — все что угодно! Что, попробовать хочешь? Научиться?
— Хочу.
— Да не вопрос. Но старт-ап все равно нужен.
Глеб в задумчивости трет лоб.
— Есть у меня… идея.
* * *Мать была только рада, что он переехал жить к ней. А вот от идеи продать квартиру Глеба пришла в ужас. Да еще чего ради — в какие-то авантюры ввязаться! Но Глеб уперся и сделал по-своему. Продал квартиру, продал мотоцикл. И засел за компьютер.
Булат стал у них дома частым гостем — уж больно душевные пироги пекла Валентина Ивановна. Так вот, под пироги и пиво, и проходило обучение доктора Самойлова совсем не медицинской науке — игре на бирже.
* * *— Глеб, вот скажи мне — почему?
— Ну, мне показалось…
— Перекрестился?
— Сабанаев, чего пристал?!
— Я! Не! Понимаю! Откуда ты знал?!
— Ну… я почитал аналитику… потом по телевизору в новостях услышал… а еще к матери соседка приходила…они там на кухне говорили…
— Ты покупаешь акции, исходя из того, что сказала ваша соседка?!
— Да нет! — Глеб с досады от невозможности объяснить запускает руки в волосы. — Ну, просто… Все как-то вместе сложилось… И я подумал… и купил.
— Что ты подумал?
— Не знаю, бл*дь! Подумал, что нужно купить! Именно эти фьючерсы.
— Ты собака, Самойлов! Натуральная собака! Рыжая! Все понимаешь, а сказать не можешь! Ну, что, поздравляю тебя…
— А что голос такой похоронный?
— Ты, падла, гений! Без всякого образования… Интуит хренов. Я завидую.
— Правда?
— Нет. На самом деле, я за тебя очень рад, Глеб. Если это то, что тебе действительно нужно.
Откуда он знает — нужно ему это или нет? В материальном плане — безусловно. И так — адреналина он хапнул, когда в эту авантюру ввязался… Зато теперь… Увлекательное это дело, нервы щекочет. И получается ненадолго забыть…
* * *— Глеб, здравствуй!
Его тошнит уже от одного звука ее голоса. Выдыхает шумно, пытаясь справиться с собой. В конце концов, в первую очередь, виноват он сам. Взрослый мужик, понимал, что делал. Но слышать ее не хочет!
— Что тебе нужно?
— Глеб… — Оксана растеряна. Тот эпизод был, конечно, весьма неприятен, но уж столько времени прошло, пора бы и забыть… — Ты сердишься на меня, что ли? До сих пор? Из-за того?..
Он закрывает глаза. Кулаки сжать, разжать, несколько раз. Только бы не сорваться.
— Просто… скажи… что тебе нужно!
— Ну, знаешь ли! — не выдерживает она. — Хамить не надо! Что ты о себе возомнил? Сережка приезжает, собираемся встретиться группой, узким составом. Выпить, пообщаться. Не желаешь?
— Я твоим обществом сыт! По горло! Того раза хватило!
Бросает трубку. Почти сразу становится стыдно. Ну что он, в самом деле. Как ребенок. Разбил свою жизнь он самолично: мог все это тогда прекратить, сразу. А Оксана виновата лишь в том, что присутствовала при крушении его мечты. Но ему остро нужно кого-то еще ненавидеть. На его одного этой ненависти, жалости и презрения слишком много.
* * *— Глеб Николаевич, за старшего в лавке остаешься. Я уезжаю. Симпозиум костоломов.
— Сергей Ильич, — привычно заныл Глеб, устраиваясь напротив стола заведующего отделением, — ну что сразу я? Вон Алексей Михайлович — он и старше, и опытней.
— Так! Объясни-ка мне, любезный! — Колесников-старший обошел стол и, подойдя к двери кабинета, щелкнул замком. Ничего хорошего такое начало разговора не сулило. — Ты у нас холостой? Холостой! Живешь с матерью, стало быть — накормлен, обстиран. Женской лаской не обделен, я не слепой. Куда тебе энергию девать, коню такому?
Глеб молчит, ошарашенный таким поворотом разговора. Потом собирается с мыслями и пытается снова высказать то, что пришло в голову.
— Ну, Алексей Михайлович во всей этой бюрократии всяко лучше меня разбирается…
— Может, и разбирается. Но не он же будущий заведующий травматологическим отделением.
Смысл сказанного до Глеба доходит не сразу. А потом — поток бессвязного:
— В смысле? Как? Когда? А кто?.. Я не понял…
— Все ты понял, — досадливо морщится Сергей Ильич, — не включай дурачка, все равно не верю.
— Я, правда, не понимаю…
— Глеб, то, что я тебе сейчас скажу, должно остаться между нами. Что-то потом станет известным само собой, а об остальном, надеюсь, ты не станешь распространяться. Верю в твою порядочность.
Самойлов медленно кивает в ответ. Ему категорически не нравится тон заведующего и общее направление беседы.
— У меня диагностировали деформирующий артроз кистей, — неожиданно, как обухом по голове. — Как сам понимаешь, оперировать мне с таким диагнозом нельзя. Да я и не могу уже. Не хочу рисковать. Сам, наверное, заметил, что я в операционной уже несколько месяцев не появляюсь.
Глеб мычит что-то неразборчиво. Занятый своими внебольничными делами, он как-то упустил из виду все, что не касалось его непосредственной работы в отделении. А ведь правда… Раньше он регулярно ассистировал старшему Колесникову — у него стоило учиться, хирург-травматолог от Бога.
Собирается наконец-то с мыслями.
— А это точно деформирующий артроз? Может, ревматоидный артрит?
— Не учи батьку детей делать! — рявкает заведующий. — Мне диагноз поставили специалисты в этом деле, не чета тебе!
— Извините…
— Да, ладно, ты тоже… извини меня. Я… Впрочем, не о том сейчас речь. Работать заведующим травм. отделением, не будучи при этом оперирующим хирургом — это не по мне. Неправильно. И… так тут обстоятельства сложились… Кадровые перестановки там наверху, слышал, наверное?
— Слышал.
— В общем, ухожу на административную работу. Мне предложили должность зам. главврача по лечебной части.
— Них**себе!! — непроизвольно вырывается у Глеба. Такое развитие событий в отделении не предполагал никто. Все были твердо уверены, что только-только отметивший пятидесятилетие талантливый врач и хороший организатор Сергей Ильич Колесников просуществует в должности заведующего отделением еще с десяток лет. Зачем что-то менять? От добра добра не ищут. И вот вам, пожалуйста…
— Самойлов, за базаром следи, — не зло осаживает Глеба заведующий.
— Извините, — в который раз повторяет тот.
— Так что, возвращаясь к нашим баранам — учись принимать дела.
— Да почему я?! — уже взвыл Глеб.
— Я так решил.
— А Алексей Михайлович?..
— Да что ты заладил — Алексей Михайлович, Алексей Михайлович… Он человек… консервативный… и медленно думающий… При нем тут болото будет.
— А при мне — фейерверк!
— Так, Самойлов, не вынуждай меня начинать петь тебе хвалебные оды!
— Я не…
— Глеб Николаевич! Ты врач хороший, сам же тебя всему учил. И человек ответственный. В голове у тебя порядок. А самое главное, знаешь, что?
— Что? — мрачно переспрашивает Глеб.
— Человек ты неравнодушный. За дело болеешь.
— Вот так всегда… Ни одно благое дело не должно остаться безнаказанным.
— Не ной! Раз до сих пор не ушел, значит, не можешь по-другому.
Глеб вздыхает. Колесников знает его как облупленного, не обманешь.
— Не могу.
— В таком разе, прекрати ломаться, как девственница на первом свидании.
— А Макс? — с угасающей надеждой спрашивает Глеб.
— Не смеши меня, — морщится Колесников. — Если он мой сын, это еще не значит… Парень он толковый, но ветер еще в голове.
— А у меня, значит, нету ветра в голове?
— Так, все хвалить тебя больше ну буду. Надоело. Давай уже, Глеб, принимай по-мужски то, что тебе положено.
— А и вправду — не положить ли на это все?..