***
Понятно, что я заболел. Простыл. Температура 39. Мама в панике — ей на работу, а тут я! Врачи на «скорой» недовольны, злые, ставят укол, выписывают кучу таблеток. Мама убегает в аптеку к открытию. Так она опоздает к своему мелкому воспитаннику. Звонок в дверь! Мама забыла ключ?
Тащусь в лихорадке в коридор, звякаю замком. На лестничной площадке — Макс. Мы смотрим друг на друга. Секунд десять. Потом я пытаюсь закрыть дверь, не получается, Макс вваливается в квартиру, хватает меня за подбородок:
— Значит, заболел всё-таки… гадство!
Ведёт меня к кровати. Укладывает.
— Ты один? А где мама? Скорую вызывал?
— А ты с письмом пришёл? — сиплю я. Макс смотрит серьёзно и обеспокоенно. Игнорирует мой вопрос:
— Отвечай! Скорая была?
— Была!
— Лекарства есть?
— Мама ушла, сейчас купит… так что? Письмо-то прочитай!
— Всё понятно с тобой! – высказывается Макс. И уходит в комнату, кому-то звонит. В разговоре постоянно «он», «он», «не знаю», «останусь», «не говори ему», «ладно», «он»…
Потом я очухивался несколько раз. Видел Макса, он меня поил кислятиной и таблетками. Видел врача, тот мне делал укол. Потом опять Макс. Ещё видел Ника, тот пристально, сощурившись, на меня смотрел. Видел Багрона, он изучал мои фотки. Видел маму, она говорила, что «друзья переживают». Опять врач. А вот и Юпи, тот испуганно сидел, поджав коленки, уместившись на табуретке всем своим воробьиным телом.
А через три дня почти бессознанки стало лучше. Прорвало лёгочные шлюзы, я откашливал всю мокроту школьного спортзала до рези в голове. Я стал вставать и тупо сидеть у телевизора, и даже прочитал Булгакова в рекордные сроки за два дня. А когда стало совсем хорошо, решил, что пора и домашку поделать. Сажусь к компу, за свой скрипящий стол. И тут же понимаю, под стеклом четыре белых листочка. Было же три! Достаю все, нахожу лишний. Да нет, он не лишний, он добавочный. Письмо. Напечатано. Мне.
«Адам!
Спасибо тебе за то, что ты не согласился на баскетбол. Конечно, ты очень нужен команде. Но лучше, если ты не будешь так часто среди нас, уродов. Тебе лучше. И мне лучше. Будь дальше от меня. Может, у меня заживет!
Прости, я не смог прийти раньше. Но ведь ты не сомневался? Я бы пришел!
Хотя я понимаю, что такое простить трудно или невозможно. Я это понимаю, но я так же понимаю, что мне нельзя по-другому: не могу оставить тебя, нет сил. Но не могу и сознаться, объявить о своей уродской любви к тебе, нет сил.
Я слабый, я расклеился. Ты меня победил своей красотой, своим упорством, своей ненавистью. И это даже хорошо, что ты ненавидишь меня. Это твоя крепость от меня, трусливого вояки. Укрепляй стены! Не впускай меня!
Но…
Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю.»
Комментарий к Письмо четвертое
========== Письмо пятое ==========
Во вторую неделю моей болезни ублюдки не приходили с визитами. Зато часто был Юпи. Я ему рассказал, сначала о причине простуды (а Руслик не был на физре, он, болезный, освобожден), потом о выступлении в «Бонзе», и напоследок поведал о письмах.
Юпи открыл рот.
— Лю! Ты в какую-то стратегу реально попал. Этот письмовод шпилит с тобой!
Юпи понимали не все, но я уже привык к его геймерскому сленгу.
— Не думаю, что это игра. Он бы уже как-то проявился, чтобы поржать в реале надо мной, уверовавшим в его влюбленность. Но он партизанит! Он не хочет, чтобы я видел его, скрывается. Он, видимо, сам в шоке от себя…
— Мда, ведёт себя как злостный ламер! Дамажит тебя и какой-то флуд несёт.
— Флуд не флуд, но я понял, что он и издевается-то надо мной, чтобы отрезать себе все пути к моей особе. Смотри, в последнем письме он говорит, чтобы я укреплял «крепость», то есть чтобы я крепче ненавидел его.
— Типа себе бан зарабатывает?
— Типа.
— Мда… конфиг сбился у бойца. На фига он вообще с тобой чатиться стал? Килял бы от амуров по-тихому!
— Наверное, он просто сорвался, написав первое письмо, а теперь остановиться не может. Совесть наружу просится! Как смягчить свою вину, не знает!
— Лю! Этот письмосос ботом-то уже наверное давненько стал…
— Возможно. Терпел, терпел, скрывал, скрывал, маскировался, что есть сил и бах! Прорвало его, пишет письмецо!
— На хрена было терпеть? Влюбился — стартуй к объекту!
— Хм… для него это немыслимо. Посмотри на них — они ж все из себя брутальные мужики: мышцы, бокс, футбол, пивасик, чесотка в яйцах, щипание девок! Признаться себе и всем, что ты влюбился в парня, это смерти подобно! Это исключено.
— Интересно. Кто же этот перс-инвиз?
— Чё? — наконец и я прекратил понимать Юпи.
— Ну, кто этот незаметный письмобол, который завис на тебе?
— Не знаю! Письмо подкинуть мог любой. В последний раз я видел у себя в комнате Макса, Ника, Багрона. Но то, что я не видел Бетхера и Фару, не значит, что их здесь не было…
— Фара только вчера прирулил с чемпионата по мордобитию.
— А когда уезжал?
— Ммм… На следующий день, после твоего выноса из реала.
— Значит, в принципе тоже мог… Хотя быстрее это Макс. Он припёрся утром ко мне, переживал…
— Его Ирина Сергеевна отправила, так как тебя не было на уроке…
— Да? — и я расстроился от этой новости. Значит, Макс здесь оказался не из-за мучений совести. Остался, дождался мамы, отпустил её на работу, пообещав, что побудет со мной, обтирал меня какой-то уксусной хренью, поил клюквенным морсом, вызывал врача – всё это, возможно, и не проявление личного интереса. Его отправили ко мне. — А Ник, Багрон? Они тоже приходили по чьей-то наводке?
— Тут я не в теме! Слушай, а по ощущениям этот письмотрах какой стат имеет?
— Да не разберёшь! Выше меня — так они все выше меня. Волосы короткие, жесткие, не буду ж я каждому в волосы лезть, чтобы ощущения проверить! По комплекции скорее Фара, Ник или Багрон. Смогли бы Бетхер или Макс меня затащить на пятый этаж?
— Макс–то боксер! Он смог бы.
— Да! На шее у него необычный крестик. И одеколон! Я запомнил запах. Но он явно не поливает себя им, запах очень слабый.
— Слабый? У парфюма?
— Да! Даже необычно. Пахнет сама кожа, а не одежда, не волосы…
— Лю! Ты говоришь, он лез целоваться. Фикса-то была?
— Юпи, это он в меня языком залез, а не я. Это он все мои пломбы пересчитал! А я ничего в его рту не забывал…
— Ну хоть курит? Сигареты-то какие?
— Я не разбираюсь в сигаретах. И… вообще, от него ими не пахло. Они ж на физре не курили!
— А в клубе?
— Хм… Я не видел.
— Эх, Лю! Чмок-то хоть зачотный был? В мемориз сохранил?
— Юпи, отвали! Лучше придумай, как его обнаружить?
— На хрена, пусть тихо мучается?
— Хочу ему вмочить!
— Вмочи каждому в личку!
— Все не позволят. Прикинь, я Фаре вмочу. Да и другим тоже. Пока до влюбленного дороюсь, буду ли жив?
Юпи пообещал следить. Дескать, всё равно проявления неравнодушия со стороны должны быть видны. И еще сказал, что попробует порыться в их аккаунтах в инете, вдруг будет какой-нибудь прокол. Например, фотка моя в тайном местечке или оговорочки в сообщениях… А я решил, что начну наступление, что найду этого писателя, сменив свою тактику.
***
В первый же день после болезни начинаю реализацию своего весьма призрачного плана. После второго урока вижу, пятеро пошуровали на выход, курить. Я иду за ними. Стоят кучкой, дымят. Смело подгребаю. Все удивленно разворачиваются, увидев меня, и даже забывают, что нужно что-нибудь мерзкое говорить. Начинаю я:
— Саня! Я ещё нужен тебе в команде?
— Охуеть! — реагирует Бетхер раньше всех.
— Э-э-э-э… а ты все-таки надумал? — недоверчиво вопрошает Багрон. — Это мы так тебя убедили или тебя из танцев выперли?
— Тебе какая разница? Хочу быть ближе к вам, чемпионам! Так что, нужен?
— Нужен… — растерянно отвечает Багрон. — И на тренировку придёшь, что ли?
— Приду. Когда?
— Э-э-э-э… сегодня, в шесть…
Я разворачиваюсь и иду назад в школу. За спиной слышу возгласы:
— Охуеть! — вновь Бетхер.
— Чё это было? — Макс.
— На хрена ты его позвал? — Ник.
Весь день — блаженство — офигевшие ублюдки меня не трогают и не достают ни записками, ни толканием, ни чупа-чупсами. Когда после уроков спросил у Юпи, как продвигаются его наблюдения и изыскания, тот предоставил подробный отчет:
— Пялятся на тебя Багрон и Макс. И ещё Ник. Но этот со зла! У него аж губешки трясутся! Практически не увидел никаких движений от Бетхера и Фары. Ну, первый — с тёлками перестреливается, а второй с разбитой губой ваще — лаггер! Далее… У Бетхера вконтакте выложен ролик, где ты танцуешь под Джексона. Всякие хвалебные комменты под ним. Покровский там же состоит в гомофобской группе, правда, не светится особо, в молчанке. И главное, вскрыл Сальникова. Он общается с какими-то неизвестными юзерами, из наших — в основном с Бетхером. Макс диалоги чистит, так что сообщения все недельной давности. Они разругались, по-моему, из-за тебя. Макс считает «что всё это надо заканчивать», и ещё загадочная фраза – «всё равно это не помогает». Бетхер в основном отвечает: «Не ной! Не сипуй! Всё получится!» И ещё: «Я сам от него прусь.» Может, это вообще не про тебя уже? Видишь, как–то всё обтекаемо.
— А остальные?
— Багрона и Фары в контакте нет. До других сетей я еще не дошёл.
Значит, Макс? Хм, ничего это не значит! Да и Бетхер – мастер интриг и разводов. Может говорить одно, а делать другое. А Ник? Ник-гомофоб или это способ удержать себя от кривой дорожки? Буду наблюдать дальше.
Вечером пошёл на тренировку. Там мне ничего не грозит, Сергей Иванович по роду профессии на тренировке присутствует. Парни встретили меня молча. Даже не пели во время моего переодевания. Там было еще два игрока — Кирилл и Сашка из 10-го класса. Настоящие баскетболисты — только Бетхер и Багрон. Именно они здесь командуют.
Сначала Багрон проводил разминку: беговые и прыжковые, потом суставные и мышечные движения. Основная часть разминки направлена на дриблинг — искусство ведения мяча. Багрон заставлял бегать с мячом, ведя его низко и высоко, бег с мячом с разворотом, бег с мячом через скамейку, ведение с обводкой мяча за спиной, бег в парах, ведение с разными командами (сесть, лечь, встать, поворот), ведение с броском по корзине, бег с сопротивлением. Были еще парные упражнения на пасы. Багрон всегда был в паре со мной и нет-нет да выкрикивал:
— Вот пиздёныш! Во даёт!
Это такой комплимент по поводу умения «водиться».
— Ты откуда так умеешь? – тяжело дыша, говорил он мне.
— У нас был стомп-танец с баскетбольными мячами во Львове. Там и натренировался, – тяжело дыша, почему-то кричу я.
— Что это за танец такой?
— Это дворовый, танец с четким ударом, обычно ногой, но у нас были разные предметы – хлысты, трубки, и вот с мячами!
— Танец с хлыста-а-ами? — влезает Эрик. — Круто! Научи меня!
Основная часть тренировки — игра. Мы разбились на две команды — четыре на четыре — и погнали друг другу ноги оттаптывать. В нашей команде только один бугай — Багрон, все остальные напротив.
— Обводи! Проскальзывай! Вокруг! Выше! — командуют нами Сергей Иванович и Багрон, который не стесняясь физрука орал матом.
— Блядь, Фара! Ты же убьешь его!
— Очко! Из-под корзины! Живее! — понятно, что это Сергей Иванович
— Пиздёныш! Пасуй мне! — это у меня сейчас такое имя будет?
— Были ноги! Покровский, это не футбол!
— Хоп! Макс — ты раззява!
— Эрик! Не водись, давай трёхочковый! Вау! Отлично!
И так целый час. Блин, баскетбол выжимает так же, как танцы. Только тут за синхроном не нужно наблюдать, наоборот, задача запутать и рассинхронировать противника. Пару раз улетал от бугайских наскоков Ника и Фары. В конце тренировки все пошли в душ. Что-то они такие все напряженные? Не ржёт никто, пахабных анекдотов не рассказывает. В тишине намыливаем тела и ловим лицами струны душа.
В раздевалке Багрон велел мне на игру в кроссовках приходить, так как тенниски — смешная обувь. Он так и выразился.
— У меня нет кроссовок.
— Такого не бывает! — изумился Багрон.
— У меня есть только зимние кроссовки для улицы. На тренировку и на физру я в теннисках хожу.
— Так купи!
— Прости, не миллионер!
И опять все напряглись. Что? Не слышали ни разу, что у людей бывают проблемы с деньгами? Я гордо застёгиваю куртку и сваливаю из раздевалки.
Игра с сороковой школой будет послезавтра, а завтра тренировка в Born-dance. И я честно предупредил Багрона, что на баскетбол вечером не приду, но на матче буду.
На следующий день задержался в школе. Сдавал долги: зачет по геометрии, да еще и химичка оставила на дополнительное индивидуальное занятие, чтобы объяснить мне задачки по электролитам. Так-то я не дурак, учусь сносно, но провалялся больше двух недель с бронхитом, и сразу зияющая дыра в познании! А с вузом еще и не определился: мама в меня не верит, говорит, чтобы поступал в пед на спортфак, а сам бы я хотел быть хореографом, в кулек хотел поступить. Опять-таки Дэн Лу (Денис Лужбин) сетовал, что профессия нестабильная, неденежная. Наша класснуха — Ирина Сергеевна — впаривает, что мне нужно химию-биологию выбирать на будущее. Можно, например, быть спортивным врачом. Или в фармацевтику удариться. Короче, разрываюсь между мечтами, действительностью и общественным заказом. Иду домой и размышляю об этом, представляю, как бы здорово было танцевать всю жизнь, создавать страстные или шутливые истории в движениях. Ощущать себя хозяином своего тела, испытывать восторг от сцены, улицы, подиума, от лиц удивленных и прекрасных, поддерживать ритм сердца ритмом музыки – такой разной, такой жгучей и бешеной, сонной и трагичной, развеселой и… Что это?
Около двери нашей квартиры — коробка в целлофане. Я даже присел и прислушался — не тикает? Потом прислушался к подъезду: нет ли где шагов, дыхания, шуршания? Ведь я никого не встретил, когда поднимался по лестнице. Это посылка? Снимаю оболочку. Коробка с надписью «Nike Air Jordan». Раскрываю. В шуршащем мягком пакетике красно-белые кроссовки. Сороковой размер. В коробке еще лист, свернутый вчетверо. Раскрываю. Письмо. Напечатано. Мне.
«Адам!
Ты не должен был соглашаться. Я тебя люблю. Мне тяжело видеть тебя чаще. Я тебя люблю. Или ты это сделал из-за меня? Я тебя люблю. Это ты так ищешь меня? Я тебя люблю.
Пожалуйста, прими мой подарок… Я тебя люблю. Я знаю, у тебя 39-ый размер, но я купил чуть больше, должны подойти. Я тебя люблю. О деньгах не думай, это мои деньги, это не проблема. Я тебя люблю. Пожалуйста, носи их. Я тебя люблю.
Адам, я пьяный сейчас, и я пьяный уже год. Я тебя люблю. Я так хочу видеть тебя. Я тебя люблю. Мне плохо от этого капкана. Я тебя люблю. Прости… Я тебя люблю. Просто видеть… Я тебя люблю. А я не умею любить… Но я тебя люблю. Если бы ты… согласился встретиться. Я тебя люблю. Но вслепую. Я тебя люблю. Я бы пообещал, что только поцелуй и ничего больше, потому что УЖЕ НЕВЫНОСИМО».
Блин, почему у меня слёзы? Я же его ненавижу! Сижу по-турецки прямо в подъезде и обнимаю кроссовки. Что же ты за идиот, писатель?
Кроссовки как раз, можно с носком потолще. Обувь пахнет вкусно. Так пахнет любовь? Или это запах сумасшествия? Он написал, что деньги не проблема, что деньги его. Такие кроссовки стоят около четырех-пяти тысяч. Для меня это деньги. А для кого из пятерых это мелочь? Для Ника! У него отец богатей, моя мама работает у ПОКРОВСКИХ. Нянчит младшенького. Еще Эрик из обеспеченной семьи, у него всегда есть деньги, после школы собирается в Берлин учиться. Макс? Ничего не знаю о нём. Багрон? Обычная семья, отец тренер, мать в гостинице работает. Фара? У него, по-моему, только мама, вряд ли они богаты. Неужели это Ник?
***
И вот игра. Пришли за час. Тренировались. Играли три на три на одной половине поля. Я надел новые кроссовки. Странно, но никто этого не заметил, даже Багрон.