Поняв, что мысли ее напоминают сейчас сумбур тихо помешанного, Саша оделась, и уже собралась выйти, когда совесть заставила ее вернуться на короткое время. Так не годится, нужна хотя бы записка… Саша несколько бесцеремонно порылась в столе, нашла его ежедневник, вырвала страницу. Что-то писала, что-то зачеркивала… Сообразив, что вряд ли напишет умнее того, что уже есть, она положила записку на стол — ее тут же сдуло сквозняком из открытой форточки. Саша поискала на столе, что бы можно использовать в качестве временного пресс-папье, но на глаза попадались только чашки. Под чашкой он может и не заметить, подумает — просто бумажка. Саша порылась в карманах, и выудила камешек, гладкий отполированный до белизны морскими волнами, с дыркой посредине. Она посмотрела на него, словно прощаясь, после чего придавила белый листик бумаги.
Александра хотела перед выходом еще раз взглянуть на спящего, но он заворочался во сне, и девушка, испуганно отпрянув, тихо скрылась за дверью. Она не вынесет прощания, возможно, это и отвратительно с ее стороны, но это выше ее сил.
Возле въезда в пансионат уже ждал таксист, с которым она договорилась вчера поздно вечером, багаж быстро погрузили, и все, что осталось от курортницы Александры — лишь примятая трава у ворот.
Константин проснулся словно от толчка, и сразу открыл глаза. Солнце к этому времени уже взошло, создавая розоватые отблески. Он сел на кровати, мотнул головой, отгоняя остатки тревожного сна, после чего осмотрелся — в комнате не было даже следов ночной гостьи. Нехорошее предчувствие закралось в душу, но он отказывался верить в такое вероломство. Он еще раз окинул комнату взглядом, и заметил на середине стола листок, придавленный камнем. «Та-ак… Это уже не звонок — это гудок…», Костя встал и решительно взял записку, по мере прочтения (надо заметить, нелегкого, Саша, видимо из-за спешки и волнения, написала довольно неразборчиво) на лице его проступало недоуменное, затем просто злое выражение:
«Прости мой ‹зачеркнуто› уход „по-английски“, так будет лучше. Долгие проводы — лишние слезы. Не знаю ‹много зачеркнуто› встретимся ли мы когда-нибудь ‹опять зачеркнуто› всегда буду благодарна тебе, ‹почеркано› ты хороший ‹дальше зачеркнуто особенно тщательно›»
Костя скомкал ни в чем не повинный лист бумаги, с силой провел рукой по взъерошенным волосам и выругался. Потом надел джинсы, футболку и хлопнул дверью.
Мерный стук колес никак не хотел оказывать успокаивающее действие, напротив, растравливал душу, она физически ощущала, как расстояние между ними увеличивается, и рвутся нити. Саша отчаянно надеялась, что ей удастся вскоре забыть его. Забыть его улыбку, его терпкий мужественный запах, его поцелуи. Забыть его с легкой хрипотцой голос, его глаза, темнеющие от страсти. Забыть, его ласки, губы, руки… забыть это безумие. Слезы капали из уголков глаз, но она их не вытирала.
В проходе возникла проводница, посмотрела на юную женщину с сочувствием, предложила чаю. Саша полезла в сумочку за деньгами, когда из верхнего кармашка, где она всегда держала мелочь для таких случаев, выпала чья-то визитка. Саша с замиранием сердца взяла в руки цветной прямоугольник. Как она и боялась (читай: отчаянно желала), это оказалась Костина визитка. Фамилия. Отчество. Ледовский Константин Петрович. Действительно, юрист, консультант на довольно известном предприятии. Телефоны: рабочий, мобильный. Первая мысль была, что она должна выбросить этот неожиданный связующий их кусочек картона. Она даже начала движение пальцев, сминая его в руке, но в душе поднялось негодование на саму себя. Кому должна?! Господи, это же всего лишь визитка! Она аккуратно, почти любовно разгладила ее и положила обратно в кармашек. Она не знала, воспользуется ли когда-нибудь этой информацией, но душу этот клочок бумаги грел.
Загорелый молодой человек сосредоточенно шагал по пустынным в столь раннее время аллеям, с каждой минутой ускоряя шаг, в холл корпуса он почти вбежал… Выйдя через минуту с растерянным выражением лица он медленно опустился на скамейку, стоявшую тут же. Только спустя несколько минут он заметил, что не один — на другом конце скамьи примостился явно несовершеннолетний юнец с сигаретой в зубах, по-видимому, наслаждающийся свободой от родительских запретов в такой ранний час. Костя повернулся к нему:
— Закурить не найдется?
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
Долгая зима — я все ей отдала,
Чтоб стало у меня такое ледяное сердце.
Юлия Савичева «Долгая зима»Спустя полтора месяца…
Пронзительный звонок будильника вырвал Александру из сонного оцепенения. Она подавила привычное раздражение, и с силой нажала на кнопку. Ну вот. Это уже восьмой день ее новой жизни. А ведь все не так уж плохо. Плохо, конечно, но не так уж. Чтобы очень. Чтобы броситься с моста. «Легкие дышат, сердце стучит…». Жить надо. Во всяком случае, так ее убеждали те сонмы книг, которые она умудрилась вобрать в себя за прожитые годы.
Просыпаться этим утром не было особой надобности, спешить было совершенно некуда. Собственно, такой надобности не было уже больше месяца. Саша сама толком не задумывалась, зачем это делает… Некая иллюзия упорядоченности, смысла, нужности… Нет, это не был самообман, от него она излечилась. Просто, оказалось, что это так важно, когда ты нужен. Хоть кому-нибудь, хотя бы дорогу спросить…
Нельзя сказать, чтобы Саша совсем уж была никому не нужна. Конечно, в первую очередь, маме. Но от ее сочувствия было только больнее, тем более что еще и саму маму приходилось утешать — та пребывала в твердой уверенности, что за всем этим — ее вина, и, если бы она не настояла на ее с Эдиком свадьбе, возможно, ее, Сашина, личная жизнь сложилась бы не в пример удачнее. Поэтому, когда маме представился случай поехать в командировку. Саша настояла на ее согласии, постаравшись убедить мамочку в своей самостоятельности и необходимости побыть одной.
Да и, несмотря на то, что после ухода от Эдуарда от нее отвернулись многие, так называемые, друзья-подруги, оказалось, что настоящие друзья все-таки есть. И, даже, настоящие подруги. Удивительно, но факт. Например, Светка, так даже взяла отпуск за свой счет, и жила у Саши целую неделю, пока та не оклемалась после всего пережитого. Вот и верь после этого во всякие инсинуации про женскую дружбу. Но, они всего лишь жалели ее, спасали…
Саша со стоном выбралась из постели, привычным жестом нацепила очки и прошлепала в ванную. Посмотрела в зеркало — «странно, это все еще я», почистила зубы, умылась. «Ну, что ж… Жизнь налаживается. Ведь сплю уже? Сплю. Прогресс! Ну и что, что мало, зато сколько сновидений!»
Дежурная чашка любимого мокко. Надо бы что-то съесть. А хотя бы и шоколадку, поправиться ей бы сейчас не помешало… «Ничего, у меня все получится. Я сильная» — эти слова она повторяла про себя постоянно, словно мантру, убеждая свой страх в его ничтожности, а волю в несгибаемости. Она продолжала жить по рабочему распорядку, с упорством, достойным ее великих тезок. Возможно, именно благодаря этому упорству она выдержала и не сломалась за эти несколько жутких, словно кошмарный сон, недель. Да, она догадывалась, на что идет, но действительность настолько превосходила самые смелые ожидания, что иногда хотелось плюнуть и просто отойти в сторону, оставив все, как есть. Ей пришлось нелегко, зато теперь у нее есть неоспоримое достижение — свобода. Свобода от предрассудков, от жалости, от ложной дружбы, чужого мнения, от вмешательства в свою жизнь со стороны родственников, «доброжелателей», друзей и врагов. Она, наконец, свободна от призраков прошлого… И от призрачного брака.
Прошла уже неделя с тех пор, как суд расставил все точки над i. Собственно, расставлять особо было нечего. Совместное имущество стало мифом (по документам, естественно), дочернее предприятие самоликвидировалось, и так далее, и тому подобное. Вдобавок она наслышалась о себе столько мерзостей, что ее до сих пор тошнило при воспоминании о пережитых разбирательствах и не отпускало ощущение, что ее вываляли в грязи. А еще ей было очень больно и обидно. Наверное, для нее самой было открытием, что к своему мужу она питала искреннюю привязанность, и, видимо, подсознательно, приписывала ему душевные качества, которыми он, возможно, никогда не обладал. Друзья поддерживали ее, как могли, взывая к гордости и самодисциплине. Света не уставала повторять, что этот судебный процесс можно рассматривать, как будто вскрыли застаревшую рану — вначале больно, но потом все будет хорошо.
Те же друзья заставили ее не просто выстоять, но даже противостоять. Они помогли доказать, что ее машина — это ЕЕ машина, честно заработанная, и, даже не подаренная мужем. Хотя, Эдик до сих пор не отдает ключи от машины и гаража под разными предлогами, но адвокат Дима сказал, что все уладит сам. Одежду она тоже не могла вернуть себе, даже самую повседневную. Правда Эдик звонил пару раз по ночам, похоже, в лоскуты пьяный, и говорил, что она может приехать прямо сейчас и забрать свои «шмотки», а заодно и «попрощаться». Саша не рискнула. Слишком живо было воспоминание об их последнем «разговоре» еще в статусе «супругов»…
Эдик вышагивал по комнате, словно дикий зверь в клетке. К тому моменту они не виделись уже три недели, только разговаривали по телефону, если разговором можно назвать бесконечный поток ругательств, к чему, собственно, сводилось восемьдесят процентов эфирного времени. Пока длился процесс, он угрожал, настаивал. Даже просил. Но чем дольше длилось их противостояние, тем больше Саша убеждалась, что принятое решение — верное, и назад дороги нет.
— Шура, ты не можешь вот так все бросить и разорвать наши отношения.
— Эдик, наших отношений нет. И не было никогда.
— Ты даже не дала мне шанса…
— У тебя был миллион шансов. Но тебя хватает только на амбиции и девиц, — Эдик начал закипать, но Саша не дала прервать себя, — я честно старалась, я надеялась, что когда-нибудь все переменится. Теперь я хочу лишь одного: уйти от тебя и обрести покой.
Ее упрямство привело Эдика в бешенство.
— Никуда ты не пойдешь! — Он схватил Александру за плечи и яростно встряхнул, — я не позволю тебе уйти от меня!
— Отпусти меня. Немедленно, — она сама удивилась невесть откуда взявшемуся самообладанию.
Эдик, сделав над собой явное усилие, отпустил ее, после чего сжал кулаки так, что они побелели. У Саши мелькнула дикая мысль, что он ее сейчас ударит, но он как-то механически развернулся, и ушел, хлопнув дверью. Тем же вечером он звонил ей, видимо надравшись в хлам, проклинал ее, на чем свет стоит, унижал, запугивал…
В течение последнего времени он пребывал в немом изумлении. Его жена вдруг открылась совершенно с новой, непривычной стороны, стойкость ее характера была поразительна и оттого еще более неприятна. Хотя… Он и раньше знал об этой ее черте, и, ощущая где-то на подсознании ее глубинные резервы, пытался задавить авторитетом, убедить в ничтожности, и почти преуспел в этом; но в какой-то момент Александра неожиданно вышла из-под его влияния, стала активной и деловой, постепенно превращаясь в расчетливую бизнес-вумен. Теперь эта «стерва» вывернула все так, что он чувствует себя последним идиотом, который теряет что-то важное, что не успел вовремя спрятать, закрыть, в крайнем случае — уничтожить.
Откуда у нее эта твердость духа? Как смогла она противостоять его натиску, напору, сравнимому по силе накала эмоций с тайфуном, сметающем все на своем пути? Александра сама порой недоумевала… Она черпала душевные и физические силы в общении с друзьями, книгами, в музыке, длительных прогулках в лесу. В воспоминаниях… Когда-то, еще «в прошлой жизни», один психолог научил ее несложному приему: у каждого человека есть момент жизни, говорил он, который ничто не омрачает, можно сказать, момент абсолютного счастья, и нужно постараться вспомнить то душевное состояние, задержаться в нем. Раньше она всегда вспоминала свое детство, поездки с бабушкой на море, в Карпаты… В последнее время проверенный прием почему-то не срабатывал, на ум упорно приходили не те воспоминания. Когда она пыталась думать «о хорошем», в голове назойливо возникал образ высокого статного мужчины… А по ночам, свернувшись калачиком на своей кровати, она долго лежала без сна, мысленно воссоздавая все то же красивое, уверенное лицо с прищуренными серыми глазами, ощущала прикосновение уверенных рук, слышала исступленный шепот. В такие моменты Александра зажмуривалась, не желая возвращаться в реальный мир, но в следующую минуту, досадуя на свою глупость и зависимость, решительно гнала мучительные воспоминания прочь, и в сотый раз клялась себе, что больше не будет забивать голову ненужными, болезненными эмоциями. Однако, несмотря на все усилия, мимолетный образ настойчиво преследовал ее, вызывая смятение и бессонницу.
Иногда она даже мысленно обращалась к Косте за советом, поддержкой, в уме проговаривая мучившие ее неразрешимые вопросы… Со временем, правда, все реже и реже, возможно, от нехватки времени, а возможно, и даже, скорее всего, она просто начала забывать. Вот как сейчас — уже целую неделю ну просто масса свободного времени. И никаких воспоминаний. Ну… почти.
Хотя, порой, желание позвонить ему, услышать знакомый насмешливый голос, получить поддержку, становилось нестерпимым. В такие минуты Саша брала в руки телефон, набирала номер, который знала уже наизусть, и размышляла о том, как мог бы состояться их разговор. Но кнопку вызова ни разу так и не нажала.
Сегодняшний день мало, чем отличался от череды предыдущих. Ну, может, немножко, совсем чуточку, легче, светлее, проще… Александра с утра занялась повседневными заботами, созвонилась с мамой, убедив ее в очередной раз, что с ней «все в порядке». После чего отправилась за город к друзьям, которые настойчиво приглашали ее к себе на дачу.
Вернувшись поздно вечером, она обнаружила у подъезда машину Эдика, и сердце тревожно сжалось от недоброго предчувствия. Саша поднялась наверх, отперла дверь, пребывая уже в полной уверенности, что у нее незваные гости. Как же она забыла, что у него остался дубликат ключей от маминой квартиры… Свет в квартире не горел, но уже с порога довольно отчетливо был слышен запах дорогущего одеколона, сигарет и, (О, нет!), запах спиртного.
Она все же пересилила страх и зашла в квартиру, оставив входную дверь незапертой. Свет из прихожей выделил силуэт у стола в комнате.
— Почему ты не предупредил меня о своем приходе? И почему ты сидишь в темноте?
Эдик повернулся к ней, вид его оставлял желать лучшего: небрит, лицо, опухшее от алкоголя. Но костюм, как всегда, выглажен, сидит отлично.
— Ты что, пьяный сел за руль?
— Я прекрасно владею своими рефлексами. Я привез тебе ключи от твоей машины, — слово твоей он выговорил, кривляясь, — но за своими шмотками тебе придется приехать домой. — Саша хотела добавить «к тебе домой», но промолчала, — Ты натравила на меня исполнителей, зачем это, Шур? Разве я не отдал бы тебе ключи?
— А разве отдал бы? — Она не стала уточнять, что все его неприятности — Димина работа, — ты устроил из-за них в суде настоящую бойню…
— На! — Он небрежно бросил их на стол, — подавись!
— Спасибо, — Саша прошла через комнату, взяла ключи и отошла на безопасное расстояние — мог не трудиться, мой адвокат заехал бы за ними.
— Твой адвокат? А… этот твой… ротвейлер… Откуда у тебя деньги на адвоката? А-а-а… ты, наверное, спишь с ним?
— Это не твое дело! Он мой друг, если тебе знакомо такое понятие, как дружба.
— Друг… Видали мы таких друзей… Он просто хочет трахнуть тебя, дурочка!
Александра поморщилась.
— Ты отдал мне ключи, тебя еще что-то задерживает? Гадостей я наслушалась предостаточно — хватит на всю оставшуюся жизнь…
— Хорошо, я ухожу… Только, еще один вопрос: как ты теперь собираешься жить? Подумай, что ты можешь, что ты умеешь? К какой жизни ты привыкла? Признайся себе, ты теперь не найдешь работу, ты даже не сможешь выжить без моей помощи. — Он самодовольно выпятил подбородок. — И я согласен оказать ее тебе. Например… за услуги определенного характера.
Александра с удивлением покосилась на него — неужели он и вправду думает, что после всего, что ей пришлось вынести по его воле, после всей той грязи, в которой ее вываляли по его указке, после той чуши, которую нагородил он сам, она захочет лечь с ним в постель? А она-то считала, что это у Кости непомерно раздутое самомнение… При воспоминании о Косте, его легкости, шутливой небрежности, в душе шевельнулось что-то светлое, ей и самой вдруг стало легко и смешно, она еле сдерживалась, чтоб не улыбнуться, и, тем самым, не вызвать у Эдуарда дополнительное раздражение.