— Почему же тогда они за нами бегали, если все про тебя узнали?
— Все, — весело подтвердил Иван, — что я Иван Федорович Гуревич, старший менеджер по связям в крупной компании, вечно в командировках, недавно вернулся из очередной и, ревнуя одну дамочку, поперся проследить, куда это ее на ночь глядя понесло.
— А вчерашнее задержание ты тоже планировал?
— Нет, Александра, это я лоханулся! Уверился в их нерасторопности и не ожидал, что они нас так быстро найдут. Квартиру, где мы были, недавно купил мой знакомый, Корнеев, который действительно работает в этой компании и прописан совсем в другом месте. Они быстро сработали. Их все время вели наши ребята, они и предупредили, но поздно. Извини.
— Я подумаю насчет «извини», — холодно пообещала Сашка. — Но почему ты оказался там, на дороге, ночью?
— Поехал проверить своих ребят, которые следили за нашим замом. Мы тогда о Лиле ничего не знали и проследили его до ее дома. Он лично приехал к ней, выказал уважение. Когда ты прибыла, он уже был там. Ну, я за тобой и поехал, а ребята остались. Повезло тебе.
— Зато тебе не повезло. Я так понимаю, что это была не столько проверка подчиненных, сколько отдохновение от кабинета?
— М-да, — взгрустнул Иван.
— А кто этот Юрий Николаевич?
— Правая рука и помощник нашего фигуранта. Как оказалось, помощник во всех делах.
— Ну что, Александра, мы ответили на все ваши вопросы? — закруглил беседу Бур.
— Почти. Остались еще. Мне теперь всю оставшуюся жизнь прятаться? Ведь если этот наркобарон знает обо мне, ему тоже захочется личного знакомства?
— Прятаться не придется. Он не поведал ни о Митрохине, ни о вас никому. Сдать идею, бумаги и химика — это заранее нарисовать себе смертный приговор. Кому нужен посредник, когда можно обойтись без него?
— Почему Иван опекал меня, бегал со мной? Если речь идет о наркотиках, то это совсем не по вашему ведомству.
— Сначала мы не знали, имеет ли попытка твоего покушения отношение к нашему делу. Я помог, решив потом передать тебя под опеку милиции. Но, когда выяснилось, что ты нужна непосредственно нашему фигуранту, возникло несколько версий такого интереса. Основных версий было две: либо без твоего ведома, либо с твоего ведома какие-то суммы были оформлены и выведены из странны на твое имя и твои документы, либо это связанно с твоей профессией химика. Было еще несколько версий запасных. Мы сразу привлекли к работе коллег из наркоотдела, как только узнали, что ты химик. Они и проделали основную работу по Митрохину, нашли лабораторию. Ну, а я был рядом, тянул время, чтобы наши успели разобраться и тебя обезопасить. Мы же не просто так бегали, за нами все время шли наши ребята.
— У вашего заведения ко мне нет вопросов, планов, интересов, претензий?
— Нет, Александра Владимировна. Вам только надо будет подписать показания.
— А что будет с Лилей?
— Это уже третий вопрос. Ваша подруга будет продолжать свою интересную жизнь. Нет состава преступления, доказать, что она намеренно вас сдала, взяв деньги, возможно, но маловероятно. Ну, и последнее. — Он нажал кнопку на селекторе и приказал: — Введите.
Кабинетная дверь неслышно отворилась, пропуская мужчину. Лет за пятьдесят, лысого, а что не облысело, было сострижено под ноль, сухонького, подтянутого.
— Знакомьтесь, это Михаил Львович Куреев.
— И-издрасте! — не удержалась Сашка.
Вообще-то она устала. И рука болела все сильнее и сильнее, заканчивалось действие обезболивающих. И хотела домой. И все это ей уже надоело, и глубоко пофиг был этот Михаил Львович со всеми своими злодейскими планами обогащения.
— Проходите, Куреев, присаживайтесь! — вроде как пригласил, приказал на самом деле Бур, указав на ряд стульев, стоящих у стены. — Имеете возможность пообщаться с Александрой Владимировной, так вас интересующей.
Санька ни с кем уже общаться не хотела и, оценив настырного «поклонника», мечтала поскорее отсюда убраться.
— Скажите, — проявил любопытство «поклонник», — записи, дневники академика Кохнера у вас?
— Нет никаких дневников. И никогда не было, вас обманули, — устало ответила она.
— Я сам видел формулы, данные! Есть экспертные оценки!
— Это удачно состряпанная липа. Оська это умел. Решил, видимо, на старости лет пристроиться по специальности.
— Это невозможно! Он был умен, хитер и не стал бы играть с такими людьми!
— Да? И где он сейчас? — напомнила Сашка. — Насколько я понимаю, и с вами оказалось опасно играть и сотрудничать. Думаю, говорить нам больше не о чем. Вам вон товарищи объяснят. А я устала, знаете ли, бегала много последние дни, да по лицу наподдавали вашими стараниями, подстрелили вот.
Лев Петрович встал из-за стола, подошел к Сашке, взяв за ручку. Пожал.
— До свидания, Александра.
— До свидания, Лев Петрович.
Светский раут, обхохочешься!
Иван подхватил ее под руку и повел, повел куда-то — коридорами, лестницами, дверьми. И усадил на переднее пассажирское место своего джипа.
— Иван, — устало спросила Сашка, — а моя машина жива вообще? Ты в курсе?
— Жива, стоит у тебя перед подъездом, ребята перегнали.
— Как? А ключи, документы? — шебутнула Сашка и сообразила: — Ах да!
— Вот именно!
Она отвернулась от него, смотрела в окно на летящие мимо улицы, теряющие четкость очертаний в снисходящих сумерках.
А сколько вообще времени? И какой сегодня день?
— Устала? — заботливо поинтересовался Иван. — Рука болит?
Она не ответила и голову не повернула. «Романтические» бега по пересеченной московской и прилегающей к ней местности закончились — чего уж теперь.
— Саш, а ведь ты что-то у Бура недоговорила. Что?
Бура она, может, и могла обмануть — он ее не знал, не чувствовал так, как Иван, не мог уловить нюансов ее поведения. А он мог.
— Ты сразу поняла, что нужна как химик? Об этом молчала, когда я просил рассказать?
Саша не повернулась к нему, не отрываясь от созерцания летящего за окном городского пейзажа, вздохнула.
— Да. Я проанализировала все варианты и решила, что этот самый вероятный.
— Ну и что? Я подозревал это с самого начала, ну, промолчала, ну, не доверяла мне, чтобы поделиться сомнениями? Ну и что? Это единственное, о чем ты умолчала?
Сашка не снизошла до ответа.
— Что, дневники, записи существуют? — продолжил допрос Иван, заводясь понемногу. — Или существовали?
Снизошла. Но молча, покачала головой.
— Тогда что? Кохнер все-таки синтезировал этот гребаный наркотик?! — разозлился Иван уже всерьез и повысил голос.
Вот что сидит тут, дуется, молчит?! Ему от нее тоже досталось по самое «не хочу»! Вытерпеть ее язвительность, уничижительные тона — еще то удовольствие! Молчит она, видите ли!
— Нет, — устало и без интереса к разговору ответила она, — его синтезировала я.
— Что-о?!
Завизжав тормозами, гуровский джип вильнул к тротуару и встал, вызвав истерические сигналы возмущенных водителей машин, едущих сзади.
— И что ты так возбудился удивлением? — ожила Сашка, придя в бойцовское состояние.
— Ты хоть понимаешь, что это значит?! — громыхал Иван возмущением.
— И что? — поинтересовалась она холодно.
— Кто об этом знает? — жестко, с металлом в голосе допрашивал Иван.
— Я, теперь вот ты.
— Кто еще?
— Никто, — огрызнулась Сашка. — Знал только Герман Александрович, но он умер!
— Он мог кому-то сказать?
— Исключено! Что ты орешь на меня?! — проорала в ответ она.
— Я не ору! Я спрашиваю! — орал-таки Иван. Полез в карман, достал сигареты, раздраженными движениями открыл окно и прикурил.
— Рука болит? — спросил неожиданно.
— Болит! У меня уже все болит! — пожаловалась Сашка.
Он выбросил сигарету щелчком, не докурив и до половины, завел машину и не спеша двинулся вперед, вливаясь в поток.
— Те листы, что ты просматривала, твои? — Уже спокойнее, без крика, но напряженно.
— Мои.
— Как они могли попасть к Митрохину?
— Если я правильно поняла, самих листов у него не было, только фотографии?
— Да. Где и как он мог их переснять?
— Только один вариант — в кабинете Германа Александровича.
— Все? Сань, он мог переснять все листы и формулу конечного продукта?
— Нет. Я получила синтез случайно. Ну, не совсем случайно, но работала я над другой задачей. Когда поняла, что немного не туда уехала и что может быть в результате, увлеклась и доделала. Это описание симптоматики и действия на человека предполагаемое, никаких, естественно, исследований на человеческом организме не проводилось, только на мышках. Я описала ожидаемую реакцию на основании других исследований.
— «Раздвоение личности и осознание себя в обеих состояниях одновременно: в действительности — подавляемая личность и в нереальности — доминирующая личность. Нереальность является более яркой, с любыми вариантами проявления подсознательного индивидуального скрытого и подавляемого человеком комплекса, стремления. Достижение безмерной радости, эйфории, гиперудовлетворения, полного физического ощущения свершаемых в нереальности действий». Правильно цитирую?
— Правильно. Хорошая память.
— «Мгновенное привыкание к препарату и длительное, многочасовое воздействие». И это только небольшие цитаты! Ты понимаешь, что за такой продукт тебя на том свете откопают?!
— А нечего копать! — проорала Сашка.
Вдохнула, выдохнула, успокаиваясь, взяла себя в руки.
— Я рассказала Герману Александровичу, принесла ему описание и первую часть эксперимента. Как раз в это время Митрохин уж очень активно стал что-то вынюхивать, соваться везде, мы все, не сговариваясь, прятали от него записи, даже реактивы, он все время отирался возле Кохнера, как я понимаю, готовился к увольнению, крал все, что мог, особенно чужие работы. Но ведь никто и подумать не мог, до какой степени шпионства он дойдет! На следующий день я пришла к Кохнеру со второй половиной описания синтеза, с конечной формулой. Он при мне просмотрел, похвалил за талант и спросил, что собираюсь с этим делать. Я ответила — уничтожить. Он согласился, снова похвалил, напомнил, чтобы помалкивала. Сказал: оставь вот эту интересную находку и эту, пригодится. Я оставила — в голове! И тут же, при нем, в тигле сожгла все бумаги, а реактивы раньше все нейтрализовала, уничтожила! Все!
— Черновики, промежуточные рабочие записи?
— В журнале исследования только те, что были в начале эксперимента, ну а когда я пошла дальше, уже ничего не записывала. Нет ничего!
— Есть, у тебя в голове! — не согласился он.
— И что? Ты хочешь предложить родной конторе использовать меня?!
— Саш, давай без бреда! Лады?
— Давай! А ты что пристал? Орешь как скаженный!
— Испугался за тебя! — продолжать орать Иван.
— С чего бы? — не поверила Сашка.
— С того бы! — огрызнулся он. — Приехали! Идем я тебя до квартиры доведу!
— Я инвалид?
— Нет! Я джентльмен!
— Что-то я не замечала, Ванечка!
— Значит, плохо смотрела! Идем!
«Ну, дамочка! — и восхищался и возмущался он. — Самого Бура провела, и меня, и этого Михаила Львовича! Не баба, а разведчик какой-то!»
Иван никак не мог успокоиться. Проводил ее до двери, чмокнул в щечку, сказал: «Пока!» — и всю обратную дорогу обдумывал услышанное. И поражался себе — с чего бы?
Нечто такое он от нее ожидал, не сомневался ни на грамм, что держит она туза козырного припрятанным в рукаве! Так чего завелся-то?
А вот все того же!
Он чувствовал ноющую, не дающую покоя вину за то, что ранил ее, хотя не должен был!
Он уловил, увидел тот момент, когда Юрик переступил черту. Да все увидели и поняли, что он впал в истерическую прострацию, когда у человека отключается разум и работает только панический, все подавляющий страх и ощущение безысходности — это кранты! Он перестал ориентироваться и соображать, мог просто пальнуть в нее! Видели все, но самая удобная позиция была у Ивана. В лоб не попасть, он не высовывал головы из-за Сашки. Иван не прострелил бы ей руку, задел бы, царапнув, но Юрик чуть-чуть сместился в момент выстрела, и Иван с ужасом представлял себе, что бы было, если бы сместился сильнее!
Но удивление, раздражение и чувство было следствие, а не причина.
С причиной все было понятно до прозрачности и мутно, как у черта в пруду!
Он не знал, что дальше!
Что ему с ней делать!
Она знала его и о нем, как не знала ни одна женщина! Она не давала ему спуску и не уступала ни в чем! Она рассуждала, язвила, говорила, балагурила с ним на равных. Раздражала своим аналитическим умом и восхищала. Она отдавалась ему так, что он чувствовал — на нем и их слиянии, здесь, сейчас, в эту минуту, заканчивается жизнь — вся, без сомнений и остатка. Она вывернула его наизнанку, единственная, кто мог достать конкретно, то и дело доводя до белого каления! И заставила смеяться так, как он уже давно смеяться разучился, ощутив себя живым, свободным!
«И что теперь делать с Александрой Владимировной Романовой, доктором наук, успешным предпринимателем, да еще создательницей нового наркотика? Отпустить? Отвалить в сторону — вроде поводов встречаться больше нет? Даже официальных — все протоколы она будет подписывать с ребятами из наркоотдела!»
Неделю спустя Александра сидела в кафе, с удовольствием потягивая капучино и без удовольствия просматривая бумаги. Она сбежала из офиса от кондиционеров, хорошей, но не освоившейся еще новой секретарши, от Филимонова, который собирался отбыть с семьей в отпуск и все время съезжал с обсуждаемых рабочих моментов на ожидаемый отпускной кайф.
Сашка злилась по-тихому — она тоже хотела в отпуск! Но отпустила Филимонова — теперь не уехать! Подумывала, может, съездить в выходные к Николаю, на хутор, посмотреть, как там Ирина, дети. По последним данным выходило: неплохо, можно сказать, отлично! Особенно дети! В баньку сходить, в лес за ягодами, в речке поплавать! Нет, туда она не поедет! Можно неожиданно столкнуться с Гуровым, а с данным господином общение они закончили.
Небрежное «пока!», чмок в щеку у двери ее квартиры и дальнейшее, все расставляющее на свои места, однозначное исчезновение с широт ее жизни.
Все ясно! Все понятно! Даже тупым!
Запел, сдвигаясь по столу от вибрации, ее сотовый. Номер незнакомый.
— Да!
— Как рука? Болит? — вместо приветствия спросил Иван.
Нет, ну надо же — помяни черта!
— Спасибо, болит! — холодно ответила она. И напряглась.
— Я тут в машине, возле кафе, где ты пьешь кофе. Смотрю на тебя.
Любой нормальный человек на ее месте закрутил бы головой, сунулся посмотреть в окно — где это он там сидит, что видит ее!
Другой — да, но не царица Александра!
Не дернулась даже!
— Обнаружил изменения в облике? — Все так же холодно.
— Компанию можно составить?
— Легко! — немного подумав, согласилась она.
— Иду.
Он промаялся неделю!
Измучился и, как ему казалось, нашел приемлемый вариант. Часа в четыре ночи нашел, а к восьми убедил себя в его идеальной и единственно приемлемой правильности.
И полдня дозревал.
А потом нашел Сашку, выяснив у новой секретарши, где она. Подъехал, сразу увидел сидящую у окна, погруженную в изучение документов, и смотрел, и не решался выйти из машины, и такое чувствовал…
— Привет!
Он наклонился, поцеловал в щечку и сунул маленький букетик цветов ей в руку.
— Симпатично, — оценила Санька.
Иван заказал кофе подоспевшему официанту и устроился напротив нее за столом.
— Как рука?
— Ты уже спрашивал. Нормально, почти зажила, болит, если долго за рулем сижу.
— Как твоя работа? — спросил он, чуть отклонившись, давая официанту, принесшему кофе, простор для маневра с чашкой.
— А как твоя? — светским тоном поинтересовалась Сашка. — И кстати, погода отличная, синоптики дождей не обещали.
Он засмеялся — отвык! Забыл, как она его осаживала, вычисляя все его заходцы.