О, вот еще кто-то в полном сознании. Здание еще не до конца отремонтировано, но стены уже беленькие, две веселые тетки в синих халатах докрашивают бордовой краской высокий фундамент, а на крыше — два парня в солдатской форме стучат молотками. Вон, какие нынче спонсоры. Наверное, их командира тут лечат. Вера вспомнила бабушкин дом, цену, которую заломили найденные ею мастера, и подошла к теткам в синих халатах.
— Вы из какой фирмы?
— Да не, мы не из фирмы, — весело откликнулась одна тетка, с готовностью отрываясь от работы. — Мы сами по себе! Тут моего обалдуя починили, совсем бесплатно! Денег-то у нас нет никаких… Сестра говорит: давай хоть стены им покрасим, а то смотреть срамно. Дело-то знакомое, мы всю жизнь любой ремонт в хате сами… А тут еще друзья Славкины домой вернулись, так хорошо помогли! Вон они, на крыше, дыры латают… Тоже, значит, вроде как благодарность за друга. Сегодня уже все докрасим. Доктор тут один смешно-о-ой… Говорит: обращайтесь в любое время, всегда будем рады! Катя говорит: и вы к нам обращайтесь, обслужим в лучшем виде! Она в похоронном бюро работает… Ах-ха-ха… Я говорю: типун вам обоим на язык! Лучше уж вы ко мне обращайтесь! Я в ателье, закройщицей…
— А что с сыном было? — Вера изобразила профессиональный интерес. А то эта тетка сейчас и про соседей рассказывать начнет.
— Поломался… Множественные переломы, — важно сказала тетка, сразу становясь серьезной. — Армию прошел — и хоть бы тебе что. А вернулся — и сразу за мотоцикл свой проклятый, ну, и навернулся на какой-то колдобине. Сейчас уже ходит, обалдуй, хромает только. Доктор говорит, это еще надолго… Ну да и бог с ним, я ж не надеялась, что вообще ходить будет. Хорошие доктора, дай им бог здоровья.
Ага, стало быть, это и есть травматология. Раньше в этом здании, кажется, несколько лабораторий было. Лаборантки орали, что не могут работать, когда батареи фонтанируют, из кранов, наоборот, вода не идет, а на втором этаже пол проваливается прямо под ногами. У лабораторий не было шефов, и чинить было некому. Похоже, сейчас у травматологии спонсоры есть — вон как вокруг все благоустроено. Даже небольшая автомобильная стоянка с разметкой. А на стоянке — четыре очень приличные машинки, все новенькие, светленькие, с темными стеклышками…
Ладно, хватит уже ходить вокруг да около. Она не член инспекционной комиссии, так что нечего делать вид, что ее тут интересует состояние здания и окрестностей. Если уж решила навестить героя-подводника, так и надо навещать, а не резину тянуть. До дежурства на телефоне всего полтора часа осталось. Так что вперед и с песней.
Вера сунула свернутую плотным брикетом нейлоновую сумку в карман халата, вынула из другого кармана растрепанный блокнот, натянула до очков марлевую маску и вошла в отделение.
Похоже, у травматологии солидные спонсоры. Наверное, какого-нибудь крутого авторитета, недобитого при деловой встрече коллегами, собрали по частям, вернули к жизни и к основной деятельности. За что он в знак душевной благодарности без базара… как там?… отбашлял бабок немеренно. Вон какой холл, не хуже, чем в самой дорогой в городе стоматологической клинике. А это что? Лифт на второй этаж. Цветы и аквариумы. Зеркала и кресла. Два телевизора, причем один даже работает. Отпуск бы здесь провести. А она утром еще боялась чего-нибудь поломать! Счастье своего не знала.
— Добрый день. Вы на консультацию? Или к своему? — скороговоркой спросила немолодая, полная, но очень подвижная медсестра с веселыми черными глазами. Заметила, как Вера крутит головой, оглядываясь по сторонам, гордо хмыкнула, заговорила так, будто заранее репетировала: — Вы, наверное, у нас впервые. Или давно не были. Тогда понятно, почему удивлены… Два года назад буквально в квартале отсюда произошла серьезная автомобильная авария. Пострадавших доставили к нам. Одним из них был человек… ну, очень значительная фигура. В аварию он попал совершенно случайно, но пострадал больше всех. Страшные травмы, поверьте мне, я много повидала, но у него — это просто удивительно, как живым довезли! Шесть часов оперировали, буквально с того света вытащили!..
— Вернули к жизни и к основной деятельности, — не удержалась Вера. — А он вам — лифт, телевизор и аквариум.
— Так вы знаете, — немножко разочаровалась медсестра. — Ну да, второй год легенды ходят… Хотя телевизоры, аквариумы, мебель — это уже другие. А он — лифт, да. И ремонт почти полный. А главное — рентген, УЗИ, инструменты по спецзаказу, три компьютера… Что еще? По мелочи чего-то, я уж не помню. Мы тогда обалдели просто, никто поверить не мог. И каждый год в юбилей — это когда операцию делали, — обязательно чего-нибудь присылает. В первый раз — мобильники всему медперсоналу, даже нянечкам, а в этом году кондиционеры привезли, в обеих операционных поставили, и еще два — в общем отделении. А в платном отделении у нас почти все — от пациентов. Контингент денежный. А среди этого контингента процент травматизма очень высокий.
— А крышу чинят пацаны безденежные, — печально сказала Вера. — А стены красят родственники больного.
— Мы разве просили? — обиделась медсестра. — Да и они у нас ничего не спрашивали. Просто пришли, повесили люльки — и давай кистями махать. Мы сначала даже подумали, что плановый ремонт… А за материалы мы им выплатить решили. Из спонсорской кассы. Нам ведь и живыми деньгами иногда… ой, что это я вас задерживаю… Заболталась совсем, извините… Так вы к кому пришли?
Вера наобум открыла блокнот, перелистала пару страничек, исписанных тёзкиным почерком, и сказала официальным голосом:
— Сотников. Александр… э-э… Дмитриевич. Седьмая палата. Как он сейчас?
— Седьмая — это платная, — тут же успокоилась медсестра. — Сотников лёгкий, к нам его и не обязательно было, да брат настоял. Брат очень о нем беспокоится. Мнительный. Наверное, это брат вас вызвал, да?
— Нет, не брат, — ответила Вера честно. — Он сам.
— Странно, — не поверила медсестра правде. Как всегда все не верили. — Он-то как раз совсем не мнительный. Его даже специально пугать пришлось, чтобы раньше времени не вскакивал. Пойдемте, покажу, где тут у нас платные.
Наверное, она специально шла каким-то кружным путем, чтобы показать Вере как можно больше чудес в своем чудесном отделении. Посмотреть и правда было на что, даже общие, бесплатные палаты разительно отличались от тех, которые Вера видела во время практики в других больницах. Если у них здесь в общих такое благолепие, то, что же в платных? В другое время она с удовольствием походила бы за гордящейся своим отделением медсестрой, послушала бы ее радостную скороговорку, но до дежурства на телефоне оставалось уже чуть больше часа, и Вера начала раздражаться. Хотя чего раздражаться — то? Если честно, она же сначала сама время тянула…
— Кира Вячеславовна! — вдруг позвал из глубины «общего» отделения жалобный голос. — Кира Вячеславовна… Больно…
Медсестра остановилась, оглянулась, сказала негромко, болезненно морщась и вздыхая:
— Иван Семеныч … Бомж… Вот бедолага… поправляется уже, а идти некуда. Боится, что скоро выгоним. Симулирует все время. Анальгетики просит. Не нужно ему, боится просто. Я уж ему витамины колю, чтоб поверил, успокоился. А может, фантомные боли. Как вы думаете, сделать ему укол? Или уж лучше просто поговорить… Чайку с ним попить, что ли? А то ведь не отвяжется, так и будет хвостом ходить. Или плакать начнет. А то еще ругается иногда.
— Не мешает он вам? — спросила Вера равнодушно, присматриваясь к расхристанной фигуре в конце коридора. — От работы не отрывает?
Медсестру ее непрофессиональные вопросы явно удивили.
— Да ведь он — тоже моя работа, — холодновато сказала она. — Вам вот сюда, за дверь — и налево, четвертая дверь по коридору. Найдете сами? Пойду, Иван Семеныча успокою. Хоть и симулянт, а ему-то, может, хуже, чем другим, которые не симулянты.
И раздражение Веры мгновенно прошло.
— Удачи вам, — пожелала она вдогонку разговорчивой Кире Вячеславне, торопящейся к своей работе, к бомжу и симулянту Ивану Семеновичу.
В коридоре платного отделения было почти все то же самое, что и в бесплатном, только в закутке слева от входа сидела за столом молоденькая медсестренка и говорила по телефону, а в конце коридора, у самой последней двери, два туловища развалились в мягких креслах. Совершенно недвусмысленные туловища. Медсестренка увидела Веру, оторвалась от телефона и тревожно спросила:
— Вы к Коновалову?
— К Сотникову, — официальным голосом сказала Вера. — Почему он под охраной? Меня не поставили в известность. В чем дело?
— Нет, нет, — торопливо ответила медсестренка, высунулась из своего закутка и помахала туловищам рукой. — Сотников в седьмой, у него никакой охраны… У него сейчас посетитель.
— Не имеет значения, — равнодушно буркнула Вера, повернулась и пошла к седьмой палате.
Идти ей расхотелось. И так-то она себя пинками сюда загнала, всю дорогу перед каждым столбом тормозила, чтобы момент встречи оттянуть, потому что совершенно не представляла, зачем она сюда идет, и что скажет, когда увидит этого Сашку, и что он скажет ей… А тут еще посетитель какой-то. Посетитель имел значение.
Перед дверью в седьмую палату она уронила блокнот, который очень кстати распался на три части и вытряхнул из себя пару пустых рецептурных бланков и календарик за позапрошлый год. Присела, стала старательно собирать весь этот мусор, смущенно пожимая плечами в сторону туловищ в конце коридора и напряженно прислушиваясь к бодрому, но, к сожалению, не очень громкому голосу за дверью. И дверь закрыта плотно. Зато слух у нее — как у кошки…
— Не, тачка классная, — говорил бодрый голос, — Николаич считает, что легковата, а мне — самое то. Я специально на ней прикатил, думал, ты посмотришь. Ну, завтра посмотришь. Завтра-то тебе разрешат вставать? Я опять на ней приеду…
Вера сунула собранный мусор в карман, толкнула дверь и с порога затарахтела приглушенно и будто слегка задыхаясь — голосом испуганной дурочки:
— Ой, извините, господа… Господин посетитель, это не вашу машину на стоянке ломают? Светленькая такая, новая… кажется, бампер откручивают…
Про бампер Вера ляпнула наобум, она не очень представляла себе, что такое бампер и можно ли его открутить. Если он вообще кому-нибудь нужен. Но господин посетитель выскочил из кресла, как катапультированный, с ужасом завопил: «Бли-и-ин!» — и кинулся на выход, забыв сказать раненому другу последнее «прости». Раненый друг валялся на кровати поверх покрывала — не лежал, как положено больному, а именно валялся, как бездельник на пляже, в легких шортах и белой футболке, закинув руки за голову, а больную ногу — на согнутое колено здоровой, — смотрел на нее веселыми глазами и тихо смеялся.
— Опять развлекаешься, — отсмеявшись, сказал Сашка. — Откуда ты знаешь, что у Стаса машина светлая? И что мне с тобой делать?.. Иди сюда.
Он вытащил руки из-под головы и потянулся к ней, даже, кажется, встать надумал.
— Больной, лежать! — Вера приоткрыла дверь, выглянула в коридор и обернулась к Сашке: — Не вставай, тебе правда нельзя. Я через минуту…
Из палаты она выскочила, чтобы скрыть от Сашки смятение. Она не ожидала, что Сашка ее узнает… ну и вообще. Словом, выскочила, чтобы дать мыслям время прийти в порядок, но тут же сообразила, что свое поспешное появление в коридоре придется как-то замотивировать двум туловищам в конце коридора и медсестричке с телефоном. Вера направилась к медсестричке и деловито сказала:
— В седьмую полчаса никого не пускать. У больного Сотникоав психотерапевтический сеанс.
Повернулась и пошла в седьмую, со смятением ощущая, что ни в какой порядок ее мысли не пришли. Так, спокойно. Она просто пришла навестить больного. Причем, пострадавшего по ее вине. Косвенной вине. Вот еще! По своей глупости он пострадал, и пришла она не потому, что ее чувство вины гложет, а из чистого человеколюбия. Надо войти и просто сказать, например, «как ты себя чувствуешь?»
Она вошла, закрыла дверь и сказала:
— Как ты меня узнал?
— Грим ни к черту… — Сашка уже не валялся, а сидел, запихнув за спину две большие подушки, но руки к ней протягивал так же. — Послушай моего совета: как только выйдешь из больницы — немедленно пристрели своего визажиста. Или как они там называются? Доктор, да иди же ты ко мне! А то сейчас встану.
— Я не практикующий врач, — на всякий случай предупредила Вера.
И пошла к нему.
Вообще-то она собиралась сесть в то кресло, из которого катапультировался господин посетитель по имени Стас. Скромно сесть, чинно — благородно поговорить о здоровье, о погоде, о книжных новинках, о ценах на нефть, в крайнем случае…
Но у Сашки были длинные жадные руки, он дотянулся своими длинными жадными руками до нее, перехватил на подходе к безопасному креслу, вцепился одной длинной жадной рукой в ее руку, другой — в халат и потянул к себе. Она по привычке дернулась и даже уже почти замахнулась свободной рукой.
— Не трепыхайся, — быстро сказал Сашка. — Потом отметелишь, когда встану… Сейчас меня бить — это негуманно. Сейчас я больной и слабый. Просто посиди рядом, а? За руку меня подержи. И печальные мысли о близком конце хоть на время покинут мою воспаленную голову.
— Больной, да вы симулянт! — возмутилась Вера. И села на край постели. — Сашка, отпусти руку… Сейчас кто-нибудь войдет…
— Ты же предупредила, чтобы не лезли, — возразил Сашка и свободной рукой быстро стащил с нее очки. — Или не предупредила? Все равно… Вер, сними намордник, а то я не знаю, как… Еще поломаю что-нибудь…
— Какой ты грубый… Это не намордник, а маска. Марлевая. Чего там ломать… А зачем ее снимать? — Вера потащила маску вниз, повертела головой, высвобождая подбородок, и привычно соврала: — Мне не мешает. Она удобная. И от эпидемии защищает…
— Не ври, — уже знакомо сказал Сашка и засмеялся. — Какая сейчас эпидемия?.. Зачем ты подстриглась?
— Много всяких эпидемий…
Вера не думала, что говорит, потому что была целиком поглощена ощущением тепла в своей руке под Сашкиной ладонью. Тепло пульсировало, разрасталось, распространялось по всему ее беззащитному организму, а Сашкина рука становилась все горячее и горячее. Ой, что делать-то? Бежать надо, пока не поздно. Так. Без паники. О чем они говорили? Об эпидемии.
— Эпидемия чумы в средние века скосила больше половины населения Европы… А потом еще малярия… и грипп… и болезнь Альцгеймера… Откуда ты знаешь, что я подстриглась?.. Сашка, отпусти руку… Бежать надо.
— Все время бежишь и бежишь… Куда ты от меня убежишь, сама подумай?
Он отпустил ее руку — и тут же обхватил ее за шею, уже двумя руками, и сильно потянул к себе, и сам потянулся к ней, приподнимаясь со своих подушек, и Вера успела только упереться ему ладонями в грудь и пробормотать «больной, лежать», а он успел засмеяться, сказать «хорошо», а она, кажется, что-то еще хотела сказать, но не успела, потому что он откинулся на подушки, опрокинул ее на себя и поцеловал. То есть не один раз поцеловал, а несколько. Много. Он целовал ее и что-то спрашивал, она что-то отвечала, он смеялся и опять целовал ее, а потом опять что-то спрашивал, и опять смеялся, и опять целовал… Она не вдумывалась в его вопросы, и уж совсем не соображала, что говорит сама, — наверное много глупостей наболтала, раз он все время так смеется. Но мысль эта ее нисколько не тревожила. Ее тревожило повышение температуры. Тепло от его рук и губ было уже не просто теплом, а настоящим жаром, который трудно было терпеть, который легко плавил ее, твердоплавкую, и вот сейчас расплавит, переплавит, перельет в новую, незнакомую форму, и это будет уже не она. Это было страшно — почти до паники.
Сашка оторвался от нее, отстранил, придерживая за плечи, странно смотрел в глаза, тяжело дышал, наконец, сказал с удивлением:
— Знаешь, я боюсь. Прямо до паники… Вдруг исчезнешь… Вер, где ты раньше была?
— А ты где был? — машинально спросила она, прислушиваясь к жару, который бродил по ее плечам под его ладонями.
— Да, действительно… — Сашка опять засмеялся и легонько потянул ее к себе. — Сейчас Николаич Витьку привезет. Я тебя с ним познакомлю. У меня классный пацан, он тебе понравится, вот увидишь… Они уже скоро будут, Николаич к двенадцати обещал.