«Спасибо, Господи!» – подумала она и почти побежала на цыпочках к выходу.
Спустившись по центральной лестнице на свой этаж, остановилась перед входом, переводя дыхание. Теперь ей предстояло самое сложное.
«Самое сложное на этом этапе, – поправила себя Вика и попросила: – Господи, помоги!»
Все ее чувства и ощущения орали: беги!!! Бери ребенка в охапку и мотай отсюда! Если тебя сейчас застукают – все! Кранты! Никаких шансов у вас больше не будет!
Но она понимала, что просто так уходить нельзя. Никак нельзя просто бежать!
Ей надо было попасть в ординаторскую, которая находилась за второй дверью, теперь слева, от входа на той же стороне, где и пост.
Вика прислушалась.
Видимо, медсестры пили чай – чуть слышно звякала ложка о чашку.
«Где же этот Витя? И где дежурный врач?»
Она услышала приглушенный мужской голос, что-то говоривший девушкам.
«Будем считать, Витя нашелся. Врач вполне может быть в комнате. Придется рискнуть. Ну, с Богом!» И торопливо перекрестилась на всякий случай, не помешает. Ей сейчас любая помощь не помешает!
Она прошла к ординаторской, двигаясь возле самой стены, и очень осторожно, миллиметр за миллиметром, стала нажимать на ручку двери. Дверь оказалась незапертой. Слава Богу, и Ему же еще раз – в ординаторской царила темнота. Вика проскользнула в комнату, прикрыла неплотно дверь и постояла, привыкая к темноте. Когда очертания предметов стали различимы, подошла к письменному столу, который занимал Вениамин Андреевич в день их поступления и задавал теперь ставшие понятными ей вопросы, включив настольную лампу, осмотрелась.
Открывая один за одним ящики стола, Вика быстро просматривала бумаги, лежавшие в них, в поисках Степкиной истории болезни. Ничего не найдя в боковых ящиках, попробовала открыть центральный, но он оказался запертым на ключ. Она подошла к книжному шкафу, на полках которого стояли истории болезней. К каждой полке была приклеена полоска бумаги с фамилией лечащего врача, но полки Вениамина Андреевича здесь не было, наверное, потому, что он работал на полставки. Вернувшись к столу, Вика попробовала подобрать ключ из связки, которую прихватила с собой.
Бесполезно!
– Ну нет! – прошептала она. – Так просто я не уйду!
Она осмотрела комнату и увидела на небольшом журнальном столике чайную посуду возле электрического чайника.
«Значит, должен быть и нож», – удивляясь своей спокойной рассудительности, продолжала поиски Вика.
Открыв сначала одну, а потом вторую из стоявших возле столика тумбочек, осмотрев их содержимое, нашла-таки то, что искала: стеклянную банку, из которой торчали вилки, ложки и в том числе два ножа. Взяв нож, она метнулась назад к столу, торопясь осуществить действие, именуемое в милицейских протоколах банальным взломом.
И услышала приближающиеся шаги в коридоре!
Не успев осознать, что делает, Вика хлопнула по кнопке, выключая лампу, и присела на корточки, спрятавшись за столом.
Дверь стала открываться.
«Господи боже мой, нет! Только не сейчас! Иди, иди дальше!» – умоляла она.
– Света! – спросил негромкий мужской голос. – Вы там что, чай пьете?
Вика не расслышала, что ему ответили, но дверь закрылась, и шаги стали удаляться.
«Спасибо тебе! Спасибо! Спасибо!» – выдохнула она, чувствуя выступивший на лбу холодный пот, поняла, как сильно испугалась.
Ну, пугайся не пугайся, а теперь уж точно она просто так не уйдет! Вика поднялась, включила лампу и, немного повозившись, открыла ящик. Степкина история болезни лежала сверху всех бумаг. Вика схватила ее и уже собиралась закрыть стол, когда обратила внимание на белый конверт без всяких надписей. Прижав к груди драгоценную папочку, она открыла конверт и достала из него три знакомых цветных листочка с теми самыми анализами ее сына, за которые она заплатила кучу денег. Быстро сунув и конверт и бумажки в историю болезни, она задвинула ящик и с помощью ножа заперла его.
Обратный путь, с теми же предосторожностями, Вика проделала в два раза быстрее, неслышной ласточкой пролетев по этажам.
Не зажигая света в палате, Вика оделась, сложила в рюкзачок все их вещи и переодела спящего сына.
Степик если спал, то спал, и разбудить его невозможно, практически без вариантов!
– Нормальный, здоровый, богатырский сон! – радостно шептала Вика, натягивая на него курточку.
Степкины вещи не забрали при поступлении, как положено в больницах, хоть и пытались, но она сказала, что отдаст их маме, чтобы та все постирала, да как-то за своими переживаниями и думами тяжкими забыла.
Хорошо, что забыла!
Соорудив из ведра и швабры подобие спящего человека на своей кушетке, Вика надела рюкзак на плечи, подняла Степку и, перехватив его одной рукой, второй побросала в его кровать какие-то банки, фрукты в пакетах, все, что было в тумбочке, накрыла сверху одеялом. Отойдя к двери, присмотрелась к сооруженной имитации на обеих кроватях.
– Вполне! – решила Вика.
Она устроила спящего сына поудобней на своем плече, вздохнула глубоко, как перед нырком в воду, медленно выдохнула. Так! Теперь, пожалуй, самое сложное!
«Господи! Помоги еще немного! Пожалуйста!» – попросила она.
Выглядывать в коридор со Степкой на руках было очень неудобно, но за дверью ничего не изменилось: в коридоре никого не было, только слышались тихие голоса от медсестринского поста.
Осторожно спускаясь по черной лестнице, она вспомнила, как мама ворчала в пятницу, когда Вика обувалась, собираясь утром в лабораторию.
– Заморозки уже, что ты такую холодную обувь надеваешь.
– Они очень удобные, и не так уж и холодно пока, – ответила Вика.
«И бесшумные, – добавила мысленно она, осторожно спускаясь по темной лестнице. – Наверное, правы те, кто считает, что случайностей не бывает. Вот ведь думала же сама, что не стоит их надевать, замерзну, но надела же! Как бы я сейчас стучала каблуками или шлепала тапочками, бегая по этажам! И белье это не случайно у санитарок в лифте упало!»
Но обдумывать мистику жизни и философские материи ей было некогда.
Теперь главное – проникнуть в бельевое хранилище!
Конечно, оно было закрыто, спасибо, что не опечатано! Впрочем, никакие печати сегодня для нее не имели значения.
Она смотрела на обычный английский замок и думала, как его открыть.
«Может, выбить на фиг? Ну как я его открою, я же не домушница? – И усмехнулась: – Ну да, не домушница, а ящик вскрыла влегкую!»
Вообще-то выбить было вполне подходящей идеей – продуктивно и пар выпустила бы по ходу, но, увы, шум поднимать не стоит, так что…
Она осмотрелась, длинный темный коридор был еле освещен двумя тусклыми лампочками: одной над входной дверью и второй над лифтом, метрах в десяти от нее валялся деревянный ящик. Вика подошла к ящику и, толкая его ногой, подогнала к двери бельевой, поставив на ящик левую ногу, усадила на нее Степку, прижав к себе одной рукой, достала из кармана связку с ключами. Ключей, подходящих к английским замкам, было два – один от старого замка, который она так и не выбросила, второй от ныне действующего.
– Попробуем самый простой путь, прежде чем принимать радикальные меры! – подбодрила она себя.
Один ключ даже не вошел в скважину, второй вошел, но не поворачивался. Она пробовала еще и еще раз, пытаясь как-то расшевелить замок.
Черт! Ничего не получалось.
Понимая, что придется сажать Степку на грязный ящик и долбить дверь ногой, Вика в последней, безнадежной попытке перебрала ключи на брелоке и, наткнувшись на небольшой, простецкий ключик от почтового ящика, ничего не ожидая, скорее от безнадеги, сунула его в замочную скважину. Ключик вошел и даже поворачивался в замке, не то от своей хилости, не то от глупости. Она проворачивала, проворачивала его и вдруг услышала щелчок, еще один щелчок, и дверь открылась.
– Бардак какой-то, а не больница! В коридорах никого нет, все замки открываются черт-те чем! – вместо того чтобы обрадоваться, ворчала Вика.
Убрав ключи в карман и перехватив Степку обеими руками, она пнула ни в чем не повинный ящик, улетевший от такого удара на пару метров, вошла в комнату и захлопнула дверь.
Здесь была вообще кромешная тьма, но свет зажигать было нельзя.
Упершись рюкзачком в дверь, она закрыла глаза и попыталась вспомнить, как они сюда входили с санитарками и в каком направлении ей надо двигаться.
Пребольно стукнувшись обо что-то сначала левым, а потом и правым бедром, Вика все-таки добралась до транспортной ленты.
– Так, маленький, сейчас кое-что посложнее будет, – сказала она спящему сыну.
Уложив его на стол, она забралась на транспортер, открыла задвижку и распахнула железные створки окна. Спрыгнув вниз, переложила Степана со стола на ленту к самому окну, сняла рюкзачок, кинула его на улицу, снова забралась на транспортер, перелезла через сына и вытащила его наружу. Немного повозившись, ей удалось прикрыть створки окна. Это надо было сделать обязательно, чтобы никому не бросилось в глаза распахнутое окно. В криминалистике это, кажется, называется: заметать следы.
– И в кого ты такой соня? – улыбнулась она. – Ничего тебя не разбудит, даже побег через бельевое окно.
Надев рюкзак и взяв Степку на руки, она двинулась к забору. Выйти через ворота, естественно, нельзя, они охраняются, но, как обычно, для большинства больниц, в заборе имелась рукотворная дыра, через которую посетители сокращали путь от автобусной остановки к корпусам. Вика провожала маму именно к этой дыре, которой и воспользовалась сейчас без всяких осложнений.
– Полвторого. Хорошо, – посмотрев на часы, порадовалась она.
Этот район Москвы Вика знала очень хорошо: на соседней улице жила ее подруга Ольга, с которой они в детстве облазили вдоль и поперек как эту местность, так и тот район, где жила с родителями Вика. Пройдя через переулок, она вышла на соседнюю улицу и почти сразу поймала такси.
«Теперь все будет хорошо! – уговаривала себя Вика. – Раз я смогла выбраться и такси поймать, значит, все будет хорошо!»
Таксист, к счастью, оказался неразговорчивым и, спросив, куда ехать, так и молчал всю дорогу, за что Вика была ему очень благодарна.
Она вдруг осознала, что дрожит мелкой противной дрожью, начинающейся откуда-то изнутри и распространившейся по всему телу. За все свои тридцать лет ей не приходилось испытывать ничего подобного. Она подняла руку, растопырила пальцы, с удивлением рассматривая дрожащую ладонь, перевела взгляд на спящего у нее на руках сына, которому передавалась ее дрожь, такой сильной она была.
«Да что же это такое?!»
Она несколько раз сжала и разжала кулаки, стараясь справиться с дрожью.
«Это просто страх! Страх в чистом виде, вернее, запоздалая реакция на него, „отходняк“, как сказала бы Ольга! Нет, нет, нельзя мне так бояться! Не сейчас! Давай, Шалая, соберись! Думай, что дальше делать! Очень хорошо думай!»
Вика позвонила в дверь и стала нашаривать ключи в кармане. Мама не Степка, и спит она весьма чутко. Чтобы не напугать ее ночным «вламыванием», когда будет открывать дверь, она и позвонила.
Она еще ковырялась в кармане, доставая ключи, когда замок щелкнул и дверь распахнулась.
– Олег Николаевич! – обрадовалась Вика и переступила порог. – Вы же на выставке в Швейцарии.
– Был, – ответил он, забирая у нее из рук Степку. – Но когда Вера рассказала, что у вас здесь происходит, бросил все и прилетел.
– Это замечательно! Вы даже не представляете, как это замечательно!
Вика сбросила рюкзак, перегнулась через Степку и поцеловала будущего отчима в щеку и чуть не расплакалась от облегчения и радости.
Мама познакомилась с ним на какой-то там выставке, куда затащила ее подруга, тетя Галя, которая где-то достала пригласительные на две персоны. Олег Николаевич был архитектором, и довольно известным, и выставка, на которой они встретились, соответственно, была архитектурная.
Все было ужасно романтично! Он разлил кофе на мамины новые туфли, надетые по случаю такого бомондовского выхода в свет. Маму кто-то толкнул, когда они с тетей Галей шли к свободному столику в кафе, мама толкнула сидящего за столиком Олега Николаевича, он толкнул чашку с только что принесенным официантом кофе, чашка упала маме на ноги.
Цепь счастливых случайностей!
Кофе был горячим и липким от сахара. Мамуле пришлось спешно покинуть выставку достижений современной архитектуры, сопровождаемой галантным Олегом Николаевичем, который бросил там все свои достижения и поспешил на помощь даме.
И больше они не расставались.
Мама позвонила Вике поздно вечером и, страшно смущаясь, лепетала что-то о том, что не придет ночевать.
– Мам, – перебила ее Вика. – Ты что, у мужчины?
– Да, – после долгой паузы призналась мама.
Вика опешила. После развода с отцом у мамы было два продолжительных романа, но она всегда ночевала дома и никогда не оставалась у мужчины на ночь.
– Мам, – осторожно спросила Вика, – он хоть стоит того?
– Он стоит гораздо большего, – серьезно ответила мама.
– Ну и прекрасно! Чего ты тогда смущаешься!
– Ты лучшая дочь в мире! – молодо и звонко рассмеялась мама.
– Вспомни об этом, когда будешь меня за что-нибудь ругать.
Они пришли вдвоем на следующее утро, с цветами, шампанским и кучей сладостей. Оба смущались и старались незаметно держаться за руки. Когда вся семья, в том числе, естественно, и Степан, устроилась за быстро накрытым столом, Олег Николаевич обратился к Вике:
– Виктория Борисовна, я сделал предложение вашей маме. И она согласилась. В ближайшее время мы поженимся. Очень хотелось бы, чтобы вы не были против.
– Да господь с вами! Я очень рада!
– А жениться – это когда муж? – спросил Степан, отвлекаясь от куска торта, который старательно запихивал в рот.
– Да, – ответила Вика.
– У Вовы муж бабушки его дедушка. Значит, ты мой дедушка?
– Да, дедушка, – подтвердил Олег Николаевич, улыбаясь.
– Хорошо! – оценил Степка. – А то без дедушки неправильно. – И принялся за свой торт.
Олегу Николаевичу было шестьдесят один год, но выглядел он очень молодо – высокий, подтянутый, спортивный, с озорными темными, почти черными глазами и седой шевелюрой. Он был спокойным, мудрым, с замечательным чувством юмора и как-то сразу вписался в их семью, будто прожил с ними всю жизнь.
– Вика, что случилось? – Мама влетела в прихожую, надевая на ходу халат.
– Вера, – успокаивая ее, сказал Олег Николаевич, – давай дадим ей возможность раздеться и уложим Степана.
– Не раздевайте его, снимите только ботинки и куртку, – попросила Вика.
Она прошла в кухню, плюхнулась на стул, расстегнула куртку, вытащила руки из рукавов, на большее у нее сил не оказалось, и посмотрела на встревоженную растрепанную маму, стоявшую в дверях, прижав ладони к груди.
– Мам, свари, пожалуйста, кофе, – устало попросила Вика.
– Я сварю, – сказал, входя в кухню, Олег Николаевич.
Он нежно взял маму за плечи и усадил ее за стол.
Рассказав о том, что услышала ночью, как поняла, что разговор о Степке, сопоставила факты и решила убегать, исключив подробности, как именно они со Степкой выбрались из больницы, Вика устало потерла ладонями лицо и попросила:
– Можно еще кофе?
– Тогда обязательно с бутербродом, тебе силы нужны, – утвердил, вставая, Олег Николаевич.
– Этого просто не может быть! – возмутилась мама тем же тоном, каким пару часов назад возмущалась медсестра Света в больничном туалете.
– Может, – ответила Вика.
Олег Николаевич поставил перед ней тарелку с бутербродами, чашку кофе и сел рядом с мамой.
– Викуля, тебе надо отдохнуть, – сказал он. – Ложись поспи, а утром я позвоню своему приятелю, высокому чину из МВД, и еще кое-кому. Они помогут разобраться.
– Нет, – решительно покачала головой Вика, – это, как говорится «не катит». Часов в шесть-семь обнаружат наше исчезновение и сразу придут сюда. Высокий чин, как правило, на работу раньше десяти не приходит, они просто не дадут нам никуда позвонить.