Эльвира Ананьевна каждый раз хитрила и извивалась как уж на сковородке. Все-таки правильный вывод я сделала зимой (когда ей не удалось поженить нас с Шуриком) о том, что вдовица придавливает окружающих, словно железобетонная плита – она, подобно дорожному катку, медленно, но верно, будто гладким, но жестким стальным вальцом закатывает в асфальт все лишнее и неугодное на пути, достигая конечной цели. А сейчас я поняла, насколько могут быть опасны люди, сочетающие в себе глупость, упрямство, терпение и полнейшую невозмутимость. Нет, это ж надо – у нас на участке нефть?!
Один раз она влетела в сарай, поставила миску с какой-то баландой на стол и, бросив на меня злобный взгляд, ушла, не сказав ни слова. Я поначалу не знала, что и думать, но буквально минут через десять услышала следующие, постепенно удаляющиеся возгласы вдовицы:
– Мерзавка! Так о нас в книжке написать! Всех нас дураками выставила! – Что она там дальше вопила, я расслышать уже не смогла.
И откуда у них могла взяться моя книжка? Мне казалось, они вовсе ничего не читают, хотя, вполне возможно, Шурочка забрела в книжный магазин, увидела знакомую фамилию и купила из любопытства. Наверное, так оно и было, потому что она ко мне ни разу не заходила – обиделась, вот и не заходила… Или не желала вмешиваться в это грязное дело, или, по плану вдовицы, ей нечего было совать нос в их с сыном планы – в общем, у них ничего не разберешь. Лишь раз я видела ее в щелку – она шла мимо с ржавым ведром.
«Мама» периодически посылала ко мне Шурика, предварительно дав ему массу рекомендаций по поводу того, как следует со мной впредь вести себя, чтоб не быть грубо выгнанным.
Как-то «жених» зашел ко мне, по обыкновению робко приблизился и вдруг… Я нашла выход!
– Шурик, – сказала я ласково и как можно приветливее улыбнулась ему: – Подойди ко мне поближе.
Шурик с беспокойством смотрел на меня, однако подойти не решался.
– Подойди, Шурик. Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Ведь за дверью стоит твоя мама. Подойди, я хочу тебе кое в чем признаться.
Шурик подошел.
– Сядь рядом. Она может услышать, что я тебе скажу, а мне бы этого не хотелось.
Шурик недоверчиво посмотрел на меня, но сел.
– Все это время, Шурик, я любила тебя. Я полюбила тебя с того самого момента, как увидела. Помнишь, ты таскал ящики с товаром в тот, еще старый ваш магазинчик?
Он глядел на меня ничего непонимающим взглядом, а потом вдруг спросил:
– А зачем тогда ты меня в своей книжке дураком обозвала?
– Так потому и обозвала, что люблю! Я ведь очень гордая девушка! Я все ждала, когда ты сам позвонишь мне… Все ждала и ждала, а ты все не звонил… Я страдаю, Шурик. Я больше не могу без тебя жить. Я так люблю тебя! Обними меня! Поцелуй меня! – страстно шептала я. – Будь мужчиной, Шурик! – И я буквально завалила его на себя. Мы кувыркались с ним среди влажного сена – «жених» уж было увлекся, и я тут же сказала: – Нет, нет. Эдак можно и до греха дойти, а я до свадьбы не могу! Я девушка порядочная. До вечера, любимый.
– До вечера, – пробормотал он и вылетел из сарая явно не в себе.
Я напряженно прислушивалась, когда от дома отъедет грузовик, когда они все наконец отправятся торговать.
Бр… Бр… Брр-р-жж… Бррр-р-жжжжж… Брррржжжжжжуух! Ух! Ух! Уехали!
Я подождала еще минут пятнадцать (на всякий случай – вдруг вернутся) и вырыла из сена сотовый телефон, который заметила сегодня торчащим из кармана рубашки Шурика, и приложила массу усилий, чтобы присвоить его себе – даже в любви призналась этому дураку!
Черт! Отсюда невозможно никуда позвонить! «Нужно найти волну!» – решила я и заметалась по сараю. Волна не отыскивалась. Я стала пихать телефон в самые широкие щели стен – что-то подсказывало мне, что именно там я найду волну. ХОП! Сердце будто оторвалось и висит на ниточке – телефон чуть было не выскользнул у меня из руки и не упал в дырку по ту сторону сарая. Но именно тут я и нашла волну. Он работал! Работал!
Я набрала Пулькин номер – никого, Анжелкин – никого! Я в неистовстве набирала все номера подряд, которые помнила наизусть – даже Любочке позвонила – без толку! Никого и нигде! Закон подлости! Оставалось только одно – позвонить «Лучшему человеку нашего времени». Не раздумывая, я набрала его номер.
«Абонент временно недоступен», – ответил стальной голос, который, словно топором, разрубил мое сердце надвое. Наверное, отправился в Тибет лечиться у тамошних монахов от мужской немощи.
У меня оставался еще один шанс, который в такой ситуации, в какой я оказалась, грех было бы не использовать. И я снова набрала номер.
– Влас! – завопила я от радости (никогда не думала, что буду так рада слышать его голос). – Спаси меня, пожалуйста! – и без лишних слов первым делом продиктовала ему приблизительный адрес Эльвиры Ананьевны (я его знала еще с зимы, когда вдовица хотела устроить помолвку), потом сказала, что они меня похитили и издеваются.
– Машенька, как же так, любимая, дорогая?! Я без тебя с ума схожу! Пиши в своих книгах все, что тебе заблагорассудится и…
– Влас, если ты решил меня спасать, не теряй времени! Я тут сижу в сарае с крысами, они уже сожрали мои туфли и скоро примутся за пятки!
– Я выезжаю немедленно! Лечу! – крикнул он на прощание.
Душа моя ликовала! Я ходила по свинарнику кругами, подпрыгивая от радости и предвкушения близкого спасения. Радовалась я около часа. Представляла опрокинутые физиономии Эльвиры Ананьевны с сыном, когда они обнаружат сарай пустым. Шурик, наверное, скажет: «Говорил я, что нужно было ее в речке потопить!» Потом увидела сидящих их в суде за решеткой. В зале полно народу: я – как жертва, мама с Николаем Ивановичем, наша соседка Попова (эта уж ни за что не пропустит такого события, а потом всем косточки перемоет на своем ломаном языке), Шурочка – она сидит вся в слезах, Влас, который постоянно вскакивает и, перебивая адвоката, кричит, что защищать тут некого и эти нелюди за решеткой заслужили самого сурового наказания, конечно же на суд приедут все мои друзья ну и прочие.
Внезапно радость и ликование исчезли из моей души, и я около двух часов сомневалась в правильности своего поступка. Теперь Влас возомнит, что я без него и чихнуть не могу, что первая пошла на мировую… А ведь это он бросил меня! И я унизилась до того, что сама позвонила ему, да еще молила о помощи. Хотя, с другой стороны, у меня просто не было выхода! И этого может не понять только очень ограниченный человек! Вот такие противоречивые чувства овладели мною в период второй фазы томительного ожидания.
В период третьей фазы я вдруг подумала, что Шурик в любой момент может обнаружить пропажу и вернуться. Это только теперь пришло мне в голову, и я начала по-настоящему нервничать и трястись от страха. Что тогда будет? Одно из двух: либо вдовица с сыном перепрячут меня, либо привяжут на шею камень «потежельше» и утопят в речке. Я заметалась по сараю, шепча: «Скорее бы приехал Влас, скорее бы он приехал!»
Прошло очень много времени с тех пор, как мне удалось найти в дырке стены нужную волну и я дозвонилась до Власа. По моим подсчетам, он должен быть уже здесь. И тут я задумалась о том, как ужасно, как отвратительно, должно быть, выгляжу сейчас. Это, конечно, понятно – плен, крысы, издевательства, но не мешало хотя бы соблюсти элементарные правила личной гигиены. Сегодня мне было не до этого! Столько переживаний!
Наконец наступило время их выполнить. По утрам помимо прогорклой овсянки мне ставили кувшин с водой – вода была ледяная, из колодца, но что ж делать! И стоило мне только присесть, чтобы выполнить правила, как снаружи с диким лязгом был сбит замок, дверь открылась… Передо мной стоял Влас – я сидела на корточках (ужас!).
– Любовь моя! Машенька, что ты там делаешь?
– Крысы обступили меня плотным кольцом, спастись от них можно сидя на корячках, не шевелясь, – нашлась я.
– Кошмар! Изверги! Что они с тобой сделали! Бежим отсюда немедленно! – Влас подхватил меня на руки и бережно усадил в машину, и мы поехали к маме с Николаем Ивановичем.
– Тебе не звонила моя мама? – поинтересовалась я, после того как назвала наш деревенский адрес.
– Нет, но она, наверное, не знает мой сотовый и номер рабочего телефона, а дома меня не бывает.
– Почему? – спросила я, решив, что у него наверняка кто-то появился.
– Потому что не могу находиться в квартире, где мы с тобой жили, хоть и недолго. Мне там все напоминает о тебе. Зачем ты положила обручальное кольцо в горшок с хемеропсом? Это ведь подарок.
– Если ты так мучился, то почему ни разу мне не позвонил?
– Я считал, что поступил правильно, а когда перестал так думать, ты уехала.
– А ты перестал так думать? – допытывалась я, получая при этом ни с чем не сравнимое удовольствие.
– Я понял лишь одно – без тебя я жить не могу, – выдавил из себя Влас, и мы подъехали к нашему дому.
На обочине дороги стояла машина отчима и (вот кошмар-то! они точно с мамашей заодно!) грузовик семейства вдовицы.
– Тихо, – шепнула я Власу.
Мы пробрались к забору, на котором повисли мама, Николай Иванович и совершенно незнакомый мне мужчина; все они затаив дыхание наблюдали за тем, что происходило на нашем огороде. Они так были увлечены, что не заметили, как мы с Власом встали неподалеку и тоже стали наблюдать. А происходило на нашем огороде следующее.
В центре между туалетом и клубничными грядками была установлена нефтяная вышка – та, что я видела у вдовицы во дворе. Вокруг нее сновали какие-то мужики, видимо, бурильщики, Шурик стоял рядом, с любопытством глядя в землю, Шурочка притулилась на бревне, Нонна Федоровна Попова что-то объясняла рабочим – она пыталась перекричать скрежет бурильной машины, и, естественно, Эльвира Ананьевна – эта скакала по клубничным грядкам в состоянии крайнего возбуждения и орала:
– Глубже! Первые поисковые скважины бурят на максимальную глубину! Лоботрясы!
И тут произошло нечто, что не поддается никакой логике! Из скважины вдруг с силой взвилась струя, а потом забил фонтан темной бурой жидкости высотой в метр.
– Нефть! Нефть! Нефть! – кричали все, но громче всех слышался восторженный голос вдовицы – она не знала, куда деть свою радость и что с нею делать, поэтому ничего лучшего, чем закрутиться в неистовом диком, перемежающимся то «яблочком», то кадрилью танце, не придумала.
Эльвира Ананьевна, одетая все в ту же допотопную трехъярусную юбку и школьный пиджак с пионерским значком на лацкане, плясала, подбегала к фонтану, умывая лицо бесценной жидкостью, крича во всю глотку:
– Нефть! Нефть! А вы не верили!
Она с наслаждением подставляла под струю ладони и ноги, запрокидывала клокасто подстриженную голову, выкрашенную «перышками» – так, что через две минуты вдовица стала похожа на негра.
Фонтанчик на глазах терял силу, делаясь все меньше и меньше, и наконец превратился в тщедушный булькающий ручеек.
– Будем бурить глубже! – в экстазе воскликнула «шоколадная женщина».
– Чо я вама говорила! Чо я говорила! Неуть у них тута! Неуть! – закричала Попова своим базарным, переходящим в визг голосом, обнажив гнилые, торчащие в разные стороны зубы, что тот забор, который я лицезрела не знаю сколько дней, будучи в плену.
Тут моя мама наконец уверенно открыла калитку и стремительно зашагала к клубничным грядкам.
– Я не понимаю, что здесь происходит? – спросила она у «нефтяников», и я мгновенно поняла, что родительница моя пребывает в полном неведении и немало слез пролила в поисках единственной и любимой дочери (то есть меня).
– Поленька, здравствуйте, ну как, Машеньку нашли? – спросила Эльвира Ананьевна маму.
– Нет, не нашли. В Москве ее нет. Мы привезли с собой друга Николая Ивановича, он частный детектив. Так я все-таки не понимаю, зачем вы перерыли весь огород?
Я стояла как вкопанная и слова не могла произнести, пораженная хамством вдовицы.
– Я, Поленька, хотела к вашему приезду сюрприз сделать. Мы нефть обнаружили!
– Да, Полин, – надув от важности щеки, заговорила Попова – сейчас она напоминала хомяка. – У тебя на учавостке неуть! И ты таперича миллиондерша!
И Эльвира Ананьевна на радостях полезла было целоваться с мамой. Я незаметно приблизилась к «нефтяной вышке».
– Да какая нефть! Вы в своем уме! – воскликнула мама. – От вас же дерьмом несет!
– Нет, Поленька! Сероводородом! Так и должно быть. Это знак того, что нефть совсем рядом, – уверенно заявила вдовица.
– Да от вас навозом воняет, Эльвира Ананьевна! – настаивала мама и, надо сказать, справедливо – от вдовицы действительно разило органическим удобрением животного происхождения, но каким-то особо едким и удушливым. И только она это проговорила, как Попова незаметно так начала пробираться к калиточке вдоль кустов смородины.
– Как так? – в ужасе пролепетала вдовица.
– Ма, это правда навоз, – подтвердил Шурик и вдруг заметил меня. – А чо это она тут делает? – промычал он.
Мама, вдовица, вся с головы до ног перемазанная в нечистотах, Попова – одним словом, все разинув рты смотрели на меня.
– Мам, это твоя милая и добрейшая женщина со своим сыном меня похитили и все это время держали в холодном сарае!
И тут началось нечто неописуемое – похитители с Поповой бросились наутек, но им преградили путь Влас с другом Николая Ивановича, частным детективом.
Мама заключила меня в объятия и заревела белугой.
– Я думала, тебя убили, изнасиловали, в асфальт закатали! Я вообще не знала, что думать, деточка моя, кровинушка! – после этих слов она резко прекратила реветь и накинулась на вдовицу: – Лицемерка! Мерзавка! Вместе со мной мою дочь искала, а сама ее в заточении держала! Где мои коты? – неожиданно спросила моя родительница.
– За котиками, Поленька, в тот день, как вы в Москву уехали, сразу… Да, Шурик? Почти сразу после вас машина прибыла и всех их забрала. Для приюта, сказали.
– Как забрали? И моих? И Рыжика, и Дашку, и Яшку, и Пуську, и… Ах ты дрянь! – Мама была в ярости, а Попова как заржет:
– Ой, не могу! Ха! Ха! Ха! И Пусику, и Яндрыгу! Ой! Весех забрали! Ха! Ха! Ха!
– Я на вас, Эльвира Ан… короче, я на вас в суд подаю за похищение моей дочери!
– Не советую, Поленька, не советую. У меня на вас компромат имеется. Отойдем?
– Никуда я с вами не пойду!
И тут вдовица показала из-под полы пиджака уголок моей книги и, подойдя совсем близко к маме, сказала, улыбнувшись:
– Вы ведь не хотите, чтобы я рассказала Николаю Ивановичу о вашем любовнике Вене – охраннике ювелирного магазина? А?
– Да не приближайтесь вы ко мне! – Мама заткнула нос и, видимо, прикинув, что подавать в суд ей же дороже выйдет, крикнула: – Убирайтесь все к черту!
Вдовица с чадами вроде бы хотела удалиться, но что-то ее удерживало, и она вдруг выпалила:
– А навоз тоже можно продать! Сейчас ни у кого коров нет! Еще как купят для удобрения!
И до сих пор молчавший Николай Иванович прорезался:
– А что, мобыть, это и неплохая идея. А коко будем брать за литр?
Мама смотрела на него непонимающим взглядом и не могла вымолвить ни слова.
– Я думаю, шесть литров по семьдесят рублей. А что! Встанем у меня в магазинчике, прибыль пополам. Согласны?
– Хорошая мысля всегда приходит опосля, – согласился отчим.
– Может, Машеньку-то с моим Шуриком все-таки поженим? – простодушно спросила навозная муха.
Терпение Власа лопнуло, и он обрушился на вдовицу: мол, таким, как она и ее дети, не место на свободе. В заключение он пообещал показать им кузькину мать, а мне велел немедленно собрать свои вещи.
– Ну, если вы нами брезгуете, то вот, возьми, Маша, свой паспорт, – и карга протянула мне мой паспорт.
– Откуда он у вас?
– Так, порылась на досуге в твоих вещичках.
– Воровка! – взорвалась я и отправилась собирать вещи.
Пока я ковырялась в доме, произошло еще много событий. Во-первых, мама поругалась с Николаем Ивановичем, потому что он оказался предателем, согласившись торговать застоялым навозом в магазине на центральной, и единственной, площади райцентра, и потому что ему совершенно безразлична судьба собственных пушистиков. Во-вторых, родительница моя от Нонны Федоровны Поповой узнала всю историю с нефтью с самого начала.