– Ага. И скромная, – заржал Пузиков.
– Затихни, Вася. – Таня треснула его по плечу. – Я вообще думаю, что это Зогинов.
Вася с Надей молча переглянулись.
Вадик Зогинов считался первым красавцем в классе. То есть, конечно, красавцем его назвать было весьма сложно, просто он был самым высоким и хорошо учился. Кроме того, парнем Вадим был веселым, компанейским, играл на гитаре и неплохо пел – видимо, набор этих положительных характеристик и возвел Зогинова в ранг лучших.
В любом классе всегда есть самый красивый мальчик и самая красивая девочка. Их не выбирают, они начинают таковыми считаться по общему молчаливому согласию, никто особо об этом не говорит, но по умолчанию имеется в виду, что вот этот вот – да, самый клевый. И со стороны, может быть, даже странно, что одноклассники делают такой выбор, но в каждом коллективе свои порядки и свои вожаки. Кстати, самой красивой девочкой класса считалась, как ни странно, не Таня, а Алиса Николаева. Алиса тоже была блондинкой, но более крупной, ярко накрашенной и нагловатой барышней со здоровенной грудью – предметом зависти всех одноклассниц.
Почему-то именно такие – громкоголосые, хабалистые барышни, которые могут себе позволить и нецензурные слова, и хамство в адрес учителя, считаются самыми крутыми. Они заняты не учебой, а какими-то своими делами, направленными на поддержание авторитета и веселую жизнь. Это потом, когда детство и юность проходят, вдруг оказывается, что серые мышки, которые корпели над учебниками, делают карьеру благодаря знаниям, находят хорошую работу и живут в свое удовольствие, а грубоватые и не по возрасту взрослые девочки становятся обычными хамоватыми тетками, в которых уже на первой встрече одноклассников с трудом можно распознать бывших первых красавиц. Хоть взрослые и нудят все время «учись, без нормального образования в жизни не устроиться», но кто ж их слушает? И то, что эти доставучие взрослые были правы, станет ясно много-много лет спустя, когда уже ничего нельзя будет изменить.
Само собой, первый красавец обычно крутит роман с первой красавицей. Проще говоря, Зогинов уже давно и прочно был закреплен в качестве кавалера за Алисой, поэтому в том, что это именно он был дарителем цветка, и Вася, и Надя сильно сомневались.
– А я вот уверена почему-то, – стояла на своем Таня.
– И почему? – хмыкнул Пузиков.
– Потому, – кратко и не совсем доходчиво пояснила Татьяна.
С таким доводом и не поспоришь!
– Давайте пока считать это рабочей версией, – предложила Надя. – А то вдруг мы ошиблись?
– Мы? – возмутился Василий. – Да я вообще думаю, что кто-то куртки перепутал!
– В глаз хочешь? – доброжелательно поинтересовалась Гусева.
– Нет. Не хочу.
– Тогда молчи или говори, но что-нибудь умное и полезное, – посоветовала Татьяна.
– Куда уж мне, дураку, умное-то говорить…
– А я думаю, надо ко всем теперь присматриваться, – сказала Надя. – Рано или поздно тот, кто тебе эту гвоздичку сунул, как-то проявится. Либо еще что-то подарит, либо намекнет. Такие дела без продолжения не делаются.
– Вы тоже присматривайтесь, – строго сказала Гусева. – Вдруг я что-то пропущу? А ты, Васька, с парнями поговори, разведай.
– Вы меня в свои бабские дела не впутывайте, – запротестовал Пузиков.
– Вася, – проникновенно заглянула ему в глаза Таня и для верности даже взяла за руку. Видимо, чтобы не на шутку разволновавшийся Пузиков не сбежал. – Ты нужен родине! Ты, вообще, мне друг или огрызок яблочный? Представь себя на моем месте. Какой-то мальчик положил тебе в рукав цветок…
– Гусева, иди в баню! Мальчик мне цветы подарит! С ума сойти!
– Не придирайся к словам! Предположим, это будет девочка…
– Танька, это девочкам дарят цветы, а не девочки. И вообще, правильно про блондинок говорят. – Пузиков от злости раскраснелся и даже сжал кулаки.
– Ой, не надо штампов, – процедила Таня. – Не все блондинки дуры.
– Да, – с чувством подтвердил Василий. – Наверное, где-то ходят и умные. В глухих таежных лесах.
– Сейчас получишь, – предостерегающе нахмурилась Гусева.
– Ребята, да не ссорьтесь вы из-за ерунды, – примирительно сказала Надя. – Давайте просто попробуем выяснить, кто это. Типа – детективное расследование. Потренируем логику и интуицию. Заодно и проверим, кто у нас самый проницательный. Вась, ты как считаешь, сможешь угадать?
Татьяна удивленно покосилась на подругу, но та лишь многозначительно округлила глаза. Ну чем еще можно купить Пузикова? Да и любого парня? Взять на «слабо».
Конечно, Василий купился моментально.
– Запросто, – легкомысленно согласился он. – Раз плюнуть.
– Вот и отлично. С завтрашнего дня начинаем плевать, – обрадовалась Татьяна. – Я буду проверять Зогинова, а вы пока всех остальных.
На том и порешили.
Но, как говорится, человек предполагает, а судьба располагает. Мы можем планировать что угодно, но часто случается так, что непреодолимая сила вмешивается в наши планы, и то, что только что представлялось жутко важным, кажется ерундой. А то, о чем еще вчера даже и не помышлял, становится наиглавнейшим. Это как с неожиданной двойкой по контрольной. Вот сидишь ты, планируешь на выходные кино, погулять, дискотеку, а тебе в пятницу – бац! – пара по какой-нибудь химии. А на носу конец четверти или триместра. И итоговая оценка по этой самой химии выходит какая-нибудь неожиданно пакостная. И кино с дискотекой резко перестают казаться важными. Проще говоря – про них вообще забываешь, и все выходные мучаешься в надежде исправить трагедию с таблицей Менделеева и каким-нибудь невыученным тетрагидроксоалюминатом натрия.
Всю ночь Надя ворочалась, перебирая в памяти старшеклассников и прикидывая, кто из них мог стать Таниным кавалером. Но мысли как-то сами собой виляли в сторону, и Надя сбивалась, представляя себя на месте подруги. Вот почему всем нравятся красивые, и только единицам – умные? Как математику списывать – так в очереди стоят, а как цветы подарить, так сразу Гусевой! За Таньку вроде и радостно было, а вот за себя – как-то горько. И в результате в душе бурлила какая-то непонятная смесь из чувств и мыслей.
Утром Надя Черемушкина брела в школу озадаченная, невыспавшаяся и недовольная жизнью.
За ночь намело столько снега, что после того, как по улицам проехала снегоуборочная машина, сугробы вдоль дорог стали высотой почти в человеческий рост. Надежда шла и представляла, что она принцесса в лабиринте. И вот идет она, вся такая, в белоснежной собольей шубе до пят… Нет, в короткой размахайке с большим капюшоном. Или лучше без капюшона и с распущенными волосами. А что, помечтать-то можно. В мечтах никакие сопли и ангина не страшны, можно и с голой головой.
Тут Надежда поправила вязаную шапочку, натянув ее поглубже на лоб, который начал мерзнуть от пронизывающего декабрьского ветра, и сунула руки в карманы. Мороз стоял такой, что даже в перчатках пальцы леденели.
Так вот… На ногах белые сапожки со стразами. И ладно – даже на каблуках. В мечтах-то можно и на каблуках ходить – не свалишься. В волосах диадема. Бриллиантовая…
Если бы кто-то узнал, о чем думала сейчас эта сосредоточенная, насупленная гордость школы в роговых очочках, ни за что бы не поверил.
А у серой мышки, Надежды Черемушкиной, была вторая жизнь. Тайная. В которой было все так, как хотелось. Там она была прекрасна, как богиня, фигуриста, как Анна Семенович, и умна, как вся семья Друзь вместе взятая, в связи с чем все принцы штабелями падали к ее ногам. Принцы тоже были прекрасными и умными. Никаких конкретных черт внешности у этих красавцев не было, более того, образы их были расплывчаты, собирательны и разнообразны, как фауна Красного моря. Если бы Надя писала книги, то у нее было бы уже громадное собрание сочинений на пару шкафов. Она придумывала всякие мыслимые и немыслимые фантастические приключения с хеппи-эндом, где прекрасный и галантный рыцарь спасал принцессу Черемушкину на воде, на земле и даже в космосе. Эти фантазии помогали ей жить веселее и создавали иллюзию того, что все не так уж плохо.
Чтобы совсем не оторваться от реальности, Надя не часто позволяла себе фантазировать. Но когда рядом с тобой у кого-то появляется настоящий принц, надо же как-то себя порадовать.
И вот вся такая белая-белая она идет по ледяному лабиринту. Принцесса уже совершенно умирает от холода и голода, в ее прекрасных глазах алмазными льдинками застыли слезы, они сверкают…
– Ой, извини. – На Надю налетело что-то крупное и ярко-синее. Это крупное сильно ее толкнуло, моментально крепко схватив за плечи в попытке удержать. Но они не удержались, и оба рухнули в ближайший сугроб.
– Прости. – На Надю смотрел… принц. Самый настоящий. При одном взгляде на него сразу становилось ясно, что только он мог быть героем ее фантазий. Просто раньше у него не было лица, а теперь оно появилось. Высокий лоб, идеальной формы нос, красивые брови вразлет, ресницы, которым позавидовала бы любая девица, серо-стальные глаза с веселым прищуром. – Я не нарочно. Снега нагребли – как в лабиринте идешь…
…Ну вот, он тоже шел через хрустальный лабиринт! Разве это не потрясающее совпадение…
– Сильно ударилась? Вставай. – Он легко, словно пушинку, выдернул Надю из сугроба, поставил на ноги и осторожно отряхнул. – Чего молчишь? Больно?
А Надя молчала, потому что у нее перехватило горло, воздух застрял где-то в легких, и сама она, словно шарик, готова была сию минуту либо лопнуть от переполнявших чувств, либо улететь. Щеки предательски покраснели, да так, что, казалось, еще чуть-чуть, и брызнут слезы от смущения.
– Эй, – принц слегка потряс ее, как грушу, словно надеялся, что из девушки вывалятся хоть какие-нибудь слова. Но она только глупо улыбалась и счастливо моргала.
Парень тоже улыбнулся в ответ, махнул рукой и… ушел.
– Дура! Идиотка! – простонала Надя, прикусив губу. – Надо же быть такой тупой! Что он про меня подумал? Да я его больше никогда в жизни не увижу! Вот ведь бестолочь! Хорошо хоть слюни не пустила, стояла и лыбилась, как последняя дебилка! Надо было познакомиться!
– Чего мычишь? – Ее довольно чувствительно ткнул в спину Пузиков. – Привет! Пошли, чего встала-то?
– Пузиков, ты веришь в любовь с первого взгляда? – вместо ответа спросила Надя. – Вот увидел ты принца и влюбился!
– Обычно у психов обострения осенью или весной. Что-то вы с Гусевой из графика выбиваетесь, – озабоченно пробормотал Вася и, уцепившись за Надину руку, потащил одноклассницу в школу.
Но Черемушкина просто так столь животрепещущий вопрос оставлять не желала. Ей нужно было немедленно выяснить, что думают по этому поводу мужчины. Все же Пузиков, хоть и был лопоухим и крайне невзрачным, но относился скорее к сильной половине человечества.
– Василий, ты мне не ответил. – Она сурово дернула Пузикова и для пущей убедительности слегка треснула по спине пакетом со сменкой.
– А вопрос не был риторическим? – хмыкнул Вася. – Нет, я никогда бы не влюбился в принца, Надька! Я тебе больше скажу. Я б даже в принцессу не втюрился.
– Это почему еще?
– Потому что если бы я встретил на улице принцессу, я, как человек вменяемый, заволновался бы и побежал к психиатру. Ясно?
– Ясно. Ты приземленный, Васька. И никогда в твоей жизни не будет чудес и настоящей любви, – грустно констатировала Надежда.
– Да куда уж нам, убогим, – неожиданно обозлился Пузиков. – Все же странный вы, девицы, народ. Вроде ничего особенного не говорите, а хамите хуже, чем в трамвае.
– А ты обиделся?
– Нет!!!
– Ну и не ори, – вздохнула Черемушкина. – Вась, а где мне теперь его искать?
– Кого?
– Принца! – рявкнула Надя. Ей страшно хотелось разреветься, но при Василии было стыдно.
– В палате дурдома. Где-нибудь между Наполеоном и Петром Первым, – огрызнулся Пузиков. – Пошли быстрее, на урок опаздываем.
В гардеробе было шумно, тесно и весело. Мелкие, как обычно, пытались ввинтиться между старшими, пристраивая на свободные квадратные сантиметры свои тощие попы и разваливая по полу мешки, портфели и одежду. Средняя школа сбивалась в шушукающиеся девчачьи стайки, а мальчишки в этой давке еще и умудрялись бегать, драться и даже тырить вещи у девчонок, чтобы те потом с визгом и деланым возмущением их искали. Старшеклассники вели себя солидно, степенно переговаривались и флиртовали.
Это было обычное школьное утро. Для всех, кроме Нади Черемушкиной. У нее началась новая жизнь – волнительная и необыкновенная. В душе нарастал ураган чувств, и хотелось то ли смеяться, то ли плакать, то ли чего-то еще.
– Почему так поздно? – возмущенно подскочила к ней Таня. – Нам же надо начинать действовать! Перед первым уроком теперь вообще ничего не успеем. Вот вы, две черепахи! Васька, ты тоже хорош. Когда ты с парнями разговаривать будешь?
– Я, Гусева, вообще надеялся, что ты передумаешь, – честно признался Василий.
– А у меня такое, – невпопад заявила Надя и многозначительно посмотрела на Татьяну. – Офигеть!
– Чего? – тут же с готовностью поинтересовалась подруга.
– А я почему не знаю? – тут же в унисон с ней удивился Пузиков.
– Да чего два раза одно и то же рассказывать? Вот сейчас обоим и расскажу, – пожала плечами Надя. – Только это страшный секрет. Тайна. Ясно? Чтобы – никому!
Тут она с сомнением посмотрела на Татьяну. В том, что Васька будет молчать, как партизан на допросе у фашистов, можно было не сомневаться, а вот лучшая подруга, из которой все секреты высыпались, как горох из дырявого мешка… Хотя что такого, если о том, что в ее жизни появился принц, кто-то узнает? Наоборот, этим можно гордиться! Даже нужно гордиться. Вот, и у очкастой Черемушкиной появился кавалер! Обзавидуйтесь все.
– В общем, иду я сегодня в школу, – начала было она, но продолжить не успела.
– Домашку сделала? – налетел на рассказчицу Лешка Терехин. – По алгебре! Дай списать!
Алексей Терехин был симпатичным, очкастым и немыслимо хулиганистым. Диана Романовна называла его «шилопопым». В этом она была права. День, прожитый без приключения, был для Терехина личной трагедией. От него стонали учителя, обалдевали родители и тащились одноклассники. Он умудрялся своими подвигами так расцветить школьные будни, что скучных дней почти не бывало. Не успевал народ дообсуждать последний Лешкин фокус, как фонтанирующий идеями Терехин уже устраивал школе новое потрясение.
В сентябре, решив отметить конец первой учебной недели, он украсил шариками здоровенную березу, стоявшую в школьном дворе. Снимали его оттуда пожарные.
Диана Романовна, держась за сердце, бегала вокруг дерева и причитала, что «девятый класс, – взрослые люди, а ума нет». «Взрослые люди», обрадовавшись возможности прогулять урок, толпились рядом и хихикали. О том, что герой дня мог просто брякнуться вниз и остаться инвалидом, почему-то никто, кроме смешно ахавшей классной руководительницы, не подумал.
В октябре Алексей нарядил фикус, стоявший в раздевалке, в стащенные из гардероба вещи. Взял он их в «потеряшках» – маленьком закутке, где собирали всю потерянную школьниками одежду. В результате его усилий фикус превратился в подобие огородного пугала, обряженного в куртку, пару шапок, несколько шарфов и с бусами из варежек и перчаток. Подслеповатая гардеробщица, узрев эдакое громадное чучело, чуть не заработала инфаркт и орала так, что было слышно не только на первом, но и на втором этаже школы.
В ноябре гений креатива арендовал в фирме, занимающейся катанием горожан на лошадях, гнедую кобылу и прокатился на ней под революционную музыку под окнами школы. На башке при этом у него была буденовка, в руках красный флаг, а на плече макет винтовки, позаимствованный из школьного музея.
– Зато дети хотя бы запомнят историческую веху, – сказал историк Павел Семенович на педсовете, когда фиолетовая от гнева и переживаний Диана Романовна клеймила Лешку позором. – Теперь они все в курсе, что революция была в ноябре. И именно тогда солдаты и матросы пошли штурмовать Зимний дворец. А то у меня выпускной класс до сих пор путает Великую Отечественную войну и революцию 1917-го.