– Ах, душенька, и не говорите! Многие, очень многие нарушают закон – только одни по незнанию, а другие из-за злости – знаете ли, из одного упрямства – мол, у вас в Конституции так-то и так-то написано, а я всё наоборот сделаю! И если б вы только могли представить, как мы с моим супругом Пал Палычем переживаем за первых и ненавидим вторых!.. Вот я бы лично или душила этих вторых собственными руками, или, право же, все законы переписала, чтоб они, наоборот, из своей вредности всё делали! – с жаром выговорилась непонятно прокурорша и тут вдруг опомнилась, почувствовала – что-то слишком много болтает она с незнакомкой, которая представилась заведующей отделом по внешним связям с заграничными партнёрами в загадочной фирме «Коркес». «Может, она вовсе и не там служит, может, она ревизорша из Москвы?! Приехала проверить, всё ли у них в районе по прокурорской части в порядке, соблюдается ли высший надзор со стороны Пал Палыча, обеспечивающий соблюдение законности?!» – от этой мысли у Арашковой мурашки по спине забегали и, чтобы как-то исправить ситуацию, она проговорила: – Хотя у нас в городе вообще никаких нарушений закона не наблюдается, у нас в N всё тихо, спокойно.
– О да! Я заметила! Такой милый город, просто диву даюсь! – подпела ей Анфиса.
– Да что мы тут стоим-то? Идёмте на свежий воздух, – и две дамы вышли на улицу. – А знаете ли, Анфиса Григорьевна, что у нас сегодня великий праздник!
– Что вы говорите! – воскликнула Распекаева и навострила ушки. – Какой?
– День города! Да, да. N сегодня исполняется четыреста лет, как наши доблестные предки заложили первый камень той самой крепости, которую можно увидеть сразу, при въезде в город по Московской дороге, – и прокурорша затянула на полчаса самую любимую историю всех энцев без исключения о том, как четыреста лет назад была построена крепость для отражения натиска польской интервенции и как с честью этот натиск был отбит. Поведала и о том, что выбоины на крепостной стене остались от лошадиных подков, железных шлемов, котлов, ножниц и даже чугунных утюгов, потому что ядра у врага закончились, и пришлось им отстреливаться тем, что под руку попадёт. Не забыла Катерина Андреевна поведать новой своей знакомой и о мемориальном столбе, который был поставлен тогда же в честь основания города. – Вам необходимо, просто необходимо взглянуть на наши местные достопримечательности! – стрекотала прокурорша. – А сегодня ровно в семь вечера дома у самого мэра будет банкет, посвящённый этому великому событию. Вам непременно, непременно нужно там быть! У Савелия Дмитрича соберётся весь бомонд нашего города, самые лучшие его представители! Элита! – заговорщицким тоном проговорила она, а у Анфисы запульсировало в голове: «Вот где жениха-то надо искать! Муж сам в руки идёт!»
– Я бы с удовольствием, но меня никто не приглашал! – с ангельским выражением лица заметила Распекаева и вздохнула в расстроенных чувствах.
– Пустяки, душечка! Я сейчас же побегу к Светлане Тимофевне и всё улажу!
– Кто такая Светлана Тимофевна?
– Ка-ак! – удивлённо протянула прокурорша. – Вы ещё не знаете, кто такая Светлана Тимофевна?! Так это ж наша градоначальница! – воскликнула она и зашептала Анфисе на ухо: – Отвратительная особа – развратница старая, вступает в связь со всем, что движется, на банкетах ничего не ест – боится вставные зубы обронить. Понаблюдайте сегодня – ухохочетесь. Но предупреждаю – она очень опасна! Не представляете насколько! – оторвавшись от Анфисиного уха, Катерина Андреевна подмигнула и вслух сказала: – Это между нами, как вы понимаете – без передачи.
– Как можно! За кого вы меня принимаете! – всё Анфисино существо говорило, что дальше неё эта информация никуда не пойдёт, что она умеет тайны хранить – мол, могила и точка.
– Я просто вас предупредила. Итак, сегодня в полседьмого вечера за вами заедет водитель Савелия Дмитрича. Где вы остановились?
– В гостинице. То есть в отеле, – поправилась Распекаева, уже зная, насколько важна для энцев разница между отелем и гостиницей.
– В «чертогах»? В этом гадюшнике? Ну, да ладно – машина вас будет ждать в полседьмого у отеля, так что будьте готовы, а я помчалась к градоначальнице. До встречи.
Дальнейшие блуждания по городу Анфиса сочла совершенно бессмысленными, поскольку за утро она выполнила то, что не надеялась выполнить и за неделю, и направилась быстрым шагом в «Энские чертоги», дабы пообедать, отдаться на часок-другой послеобеденному восстановительному сну и вплотную заняться приготовлениями к банкету в доме у самого мэра.
Придя в отель, Распекаева Клары Тихоновны на ее посту не обнаружила, Люся сидела в своём номере, уткнувшись в телевизор и уплетая гору плова с огромного блюда. Компаньонка пребывала в состоянии блаженства и сладостного спокойствия – она, может, впервые была по-настоящему счастлива, потому что имела возле себя всё, что ей для этого требовалось – голубой экран и много еды. Мало того, только сегодня её посетило новое, ещё неиспытанное чувство познания того, что раньше ей было неизвестно, и неизвестное это ей очень нравилось – а именно, Подлипкина узнала, что помимо мексиканских и бразильских сериалов существует ещё и просто хорошее кино. Так, она с большим интересом просмотрела за утро, в отсутствие хозяйки, два с половиной фильма и находилась в состоянии, близком к эйфории.
– К машине никто не подходил? – приоткрыв дверь, поинтересовалась Анфиса.
– Не, не, – торопливо ответила Люся, утирая слёзы сопереживания с глаз.
– Да ты, я вижу, и не смотрела! – вспылила хозяйка.
– Как же так, Анфис Григорьна! Как же! Всё время выглядываю! Как реклама – так и смотрю – два раза даже на улицу выходила.
– Ладно. Скажи Тихоновне, пусть обед принесёт, потом я спать лягу. Растолкай меня ровно в половине пятого.
– Ага, ага, ага! – отрешённо проговорила Люся – она вся была в телевизоре.
– Что ага, ага? Смотри, только попробуй меня не разбудить в половине пятого! Если забудешь, я из тебя все кишки повыдергаю и на руку намотаю без наркоза! А потом пешком отсюда пойдёшь и не в Москву, а своё Бобрыкино! – Эти слова сразу перенесли компаньонку из притягательного и волшебного мира кино в мир суровой реальности, где могут «повыдергать» кишки и намотать на руку без наркоза, но главное даже не это, а то, что она опять попадёт в родную деревню Бобрыкино, где ничего интересного нет и никогда не было, а из всех достопримечательностей один лишь затрапезный бар «Дымина».
– Полпятого разбудить. Я всё запомнила, Анфисочка Григорьна, можете быть спокойны. Я вот сейчас и будильник для верности заведу, – и Подлипкина, схватив с тумбочки ржавый будильник, демонстративно поставила стрелку на шестнадцать тридцать. – А что стряслось-то?
– К мэру на ужин иду, – гордо, с некоторым высокомерием молвила Анфиса.
– Ну и ну!
– Так-то. Да, кстати, если тебя кто-нибудь спросит, почему ты на банкет не пошла, скажи, не захотела. И не забывай: пока мы тут, ты мне сестрой приходишься! – Люся на эти слова «агакнула» по обыкновению и помчалась к Кларе Тихоновне за обедом для своей «сестры».
Героиня наша, переодевшись в ночную сорочку с вышитыми на груди невиданными цветами – то ли это были ромашки, то ли астры, может, и хризантемы – не разобрать, одним словом, мифическими какими-то цветами, выдвинула из-под кровати коробку, оклеенную весёленькими обоями с рыбками и утками и, поставив её перед собой на стол, принялась аккуратно перебирать листочки разной величины и окраски. Каких только инструкций и аннотаций здесь не было! И к средствам по уходу за телом, и к разнообразным кремам – ночным и дневным, была даже одна бумажка с пояснением для послеобеденной косметической мази, которую Анфиса использовала лет пять назад и с тех пор не встречала больше ни в одном магазине. Особое место в коробке занимали разнообразные инструкции по медицинскому применению всевозможных лекарственных препаратов – особенную страсть Анфиса питала отчего-то к снотворным и слабительным средствам – аннотаций к этим препаратам у героини нашей было великое множество. «Интересно, что будет, если выпить слабительное и снотворное одновременно? Наверное, эффект будет ошеломляющим!» – частенько размышляла она.
Распекаева вынула из внутреннего кармана замшевой сумочки аннотацию к волшебному препарату растительного происхождения, который никакого вреда организму не приносит, но в то же время позволяет есть все, что душе угодно, при этом не толстеть, и подобно читателю, что слишком долго ждал выхода новой книги любимого писателя в свет, принялась с неподдельным интересом читать показания к применению:
– Запоры, вызванные вялой перистальтикой толстого кишечника, – бормотала она себе под нос, – регулирование стула при... Странно, но тут ни слова нет о похудании! – недоумевала Анфиса и перешла к противопоказаниям. Больше всего, пожалуй, её волновали побочные эффекты и противопоказания. Почему – неизвестно, может, потому, что препарат, который используется при каком-то определённом заболевании, благодаря своим побочным действиям может применяться и при других, диаметрально противоположных недугах.
– Поставь, поставь, – бросила она вошедшей с подносом Люсе. – Иди, не мешай! – и компаньонка выскочила из номера хозяйки пробкой.
Анфиса же, ознакомившись с инструкцией вплоть до сведений, каким образом надлежит хранить кору крушины и как сие растительное сырьё отпускается из аптек, хихикнула отчего-то и, разгладив ладонью бумажку, припрятала памятку на самое дно коробки. Вдруг безымянный палец её скользнул по чему-то острому, будто по игле прошёлся. – Чёрт! Что ещё такое! – и Распекаева нащупала что-то хрупкое, рассыпающееся прямо в руке, – дурацкая роза! И зачем я её сюда запихнула?! – и она выудила со дна коробки то, что осталось от некогда яркого, алого, как гигантский сгусток крови, цветка. Хоть героиня наша, как было сказано выше, не склонна к сантиментам, всё же она засушила на память розу, которую ей однажды преподнес Юрик Эразмов. Но отнюдь не в память о том событии, по поводу которого роза в числе остальных цветов была им подарена, а по причине её несказанной красоты. А красоту Анфиса ценила больше всего на свете после здоровья и материальной обеспеченности. Впрочем, она считала, что без денег не может быть никакой красоты, да и вообще ничего не может быть.
И мысли о Юрике снова заползли в её голову...
Это было в конце прошлого лета. У Эразмова в жизни насупил тот редкий счастливый период, когда ему, проигравшемуся до трусов, улыбнулась фортуна и дала отыграться по полной программе – он у кого-то занял денег и не напрасно – Юрий выиграл солидную сумму и явился к своей зазнобе в шикарном светлом костюме, в шляпе и с охапкой кроваво-красных роз. Прямо на пороге он пал на одно колено и молвил:
– Королева моя! Выходи за меня замуж! Я завязал с прошлой своей беспутной жизнью, встал на путь истинный – обязуюсь быть тебе верным мужем и трепетным отцом наших будущих детей!
Распекаева тогда сразу отказывать ему не стала – она отлично знала, чем может ей обернуться отказ (Юрик снова вздумает прыгать с крыши или с моста) и промычала что-то вроде: «Конечно, конечно, но не сейчас, нужно немного подождать».
– Немедленно! – воскликнул Эразмов и потащил её в тот же день в загс. Они умудрились даже заявление подать, и Юрик начал было усиленно готовиться к свадьбе, растрясая свой довольно солидный выигрыш направо и налево – так, что уж через неделю у него в кармане не было ни копейки, и он снова стоял на коленях перед Анфисой, только совсем по другому поводу. – Фиска! Дай двести долларов! Не дашь – повешусь! – кричал он на весь подъезд.
– Вешайся! Делай, что хочешь, а денег у меня нет и замуж я за такого дурака не пойду! – Наша героиня была непреклонна даже в тот момент, когда Эразмов ползал по кафельному полу возле входной двери её квартиры и осыпал поцелуями Анфисины точёные, хоть и несколько полноватые ноги. – Пусти меня! – кричала она, пытаясь выдернуть свою красивую нижнюю конечность из его цепких рук. – Фантик ты, Эразмов, пустой человек! – она умудрилась высвободиться и захлопнуть дверь прямо перед носом у несостоявшегося супруга.
Потом, сидя на кровати, она представила себя в свадебном платье цвета топлёного молока с открытыми плечами и с бриллиантовым колье на мраморной шее, которое ей обещал подарить Юрик, да так и не подарил, погоревала минут двадцать, но не по поводу расстроившейся свадьбы, а из-за неподаренного колье и, взглянув на ещё не успевшие увянуть розы, восхитилась их красотой и решила засушить одну на память опять же не из-за своей несостоявшейся свадьбы, а по причине отсутствия неземной красоты колье на своей прекрасной шейке.
Анфиса взглянула на плов – блюдо показалось ей в высшей степени непривлекательным – так в дешёвых затрапезных столовых подают, к тому же от воспоминаний об Эразмове у неё пропал аппетит, что само по себе было явление редкое, даже исключительное, пожалуй, для нашей героини. Распекаева задвинула коробку обратно под кровать, сама же с тревожными мыслями забралась под одеяло подремать перед ответственным мероприятием – банкетом у мэра, где она обязана присмотреть для себя достойного мужа – не то что Юрик, который проиграет тебя и глазом не моргнёт. Но неспокойно, мерзопакостно было на душе у нашей героини – она всё прыгала в постели, переворачиваясь то на правый, то на левый бок, как ночью, и как ночью её то и дело одолевала, сводила с ума одна и та же мысль: «Вдруг Эразмов всё-таки пойдёт к Уткиной? Конечно же, эта старая клюшка расскажет, что я уехала в N за женихом! И расскажет это с удовольствием! Что тогда? Конец. Тогда всему конец! Не плыть мне в канонерской лодке по медовым рекам меж кисельных берегов! Не видать мне тёткиного наследства, как своих ушей в отсутствии зеркала! Всё достанется уткинской церкви! Всё!» На этом «всё» Анфиса наконец погрузилась в беспокойный, зыбкий сон, в котором Эразмов, выкатив в недоумении и удивлении свои глаза-вишни, гонялся за ней со скалкой в руке, крича: «Анфиска-аферистка, стой! Стой! Или я тебя ща убью!»
Полпятого вечера, когда за окном уж почти стемнело, Люся разбудила хозяйку, которая во сне, как ей показалось, отмахивалась от комаров, надрывно всхлипывая.
– Анфис Григорьна! Половина пятого! Анфис Григорьна! Как просили! Да что с вами?
– Ах! Ох! Что такое? Что случилось? – ничего не понимая, Распекаева вскочила с койки и, схватившись за голову, Проговорила: – Всё хорошо. Половина пятого, говоришь? Ладно, ступай, машину сторожи. Мне нужно привести себя в порядок.
Героиня наша долго потягивалась, зевая и потирая глаза, потом подошла к зеркалу и, высунув язык насколько это возможно, минуты две-три с большим вниманием рассматривала его. Осмотрела дёсны, зубы, оттопырила нижнее веко, будто проверяя, надёжно ли вставлен глаз и не вылетит ли он, повертела носом, словно опасаясь, не отвалится ли он в самый ответственный момент, на банкете у градоначальника. Затем кинулась к допотопному полированному двухстворчатому шкафу и, перевернув в нём всю свою одежду, выудила вечернее атласное платье густого тёмно-зелёного цвета с открытой спиной чуть ниже линии талии, со стойкой, что крепилась к платью спереди посредством четырёх тоненьких перемычек, с камушками под изумруды. При этом с довольно глубоким соблазнительным декольте спереди – настолько, что если сделать в таком вот платье глубокий вдох, то, уверяю вас, далеко не у одного энца на банкете закружится голова при виде пышной, высоко поднимающейся, подобно дрожжевому тесту, Анфисиной груди. Платье хоть и было несколько откровенным, но сидело на Распекаевой великолепно, облегая её не толстую и не худую фигуру и открывая все прелести нашей героини (прямо скажем – на грани разумного). На уши она нацепила подаренные ей два года назад воздыхателем Эразмовым висячие серьги на английских запорах с изумрудными вставками, на ноги – туфли на шпильках, на голове соорудила огромный классический пучок (убранные волосы чрезвычайно шли к её лицу, подчёркивая правильные его черты), не забыла надушиться сладко-терпкими французскими любимыми тёткиными духами, конфискованными у Варвары Михайловны после её же поминок. В полной боевой готовности Анфиса посмотрела на себя в зеркало и, оставшись чрезвычайно довольной своим отражением, не могла удержаться, чтобы не воскликнуть: