– Это так тонко с вашей стороны замечено... Вы бы показали ей наш заводик по изготовлению ножных перчаток... Это было бы так мило... – Восторженно пролепетала Ульяна Прокоповна и минут на пять в комнате воцарилась мёртвая тишина.
– Я вот что подумал, душечка... Как бы хорошо было открыть нам ещё один заводик... – молвил Никанор Иванович – Ульяна Прокоповна смотрела ему в рот: ей было интересно, какой заводик на сей раз вздумал выстроить её гениальный супруг. – Даже не заводик, а скорее, типографию организовать... Как бы это было чудесно!..
– Великолепно!.. – воскликнула Коноклячкина и благоговейно замолчала, ожидая длинных и подробных описаний будущей типографии.
– И не простую типографию... А такую, чтобы книги печатались... Задом наперёд!.. Ведь есть же на свете, душечка, люди... – промурлыкал он, и на лице его отразилось чувство наивысшего душевного удовлетворения, – люди, которые читают слова и предложения задом наперёд... Подобно арабам...
– Действительно... И как им, таким людям, наверное, тяжело живётся... – проникновенно проговорила Ульяна Прокоповна и промокнула носовым платком глаза, которые вечно у неё находились на мокром месте.
От поистине наполеоновских планов о создании типографии для несчастных людей, которые не могут по природе своей читать, как вся нормальная публика нашей необъятной России-матушки, супругов Коноклячкиных отвлёк шум машины, притормозившей недалеко от окна той просторной комнаты с мебелью из красного дерева, где они чаёвничали.
– Что это за звук, душечка?.. – Никанор Иванович прищурился, повернувшись лицом к окну.
– Будто бы подъехал кто-то... – Ульяна Прокоповна вскочила с кресла и повисла на подоконнике. – Голубчик!.. Да это ж Анфиса Григорьевна!.. – взвизгнула вне себя от радости она и прямо в халате понеслась на улицу. Никанор Иванович тоже будто с цепи сорвался и как был в халате выбежал на крыльцо.
Встречу описывать нет смысла: эти крепкие объятия, радостные возгласы, слёзы умиления, затем обмен любезностями, как то:
– Пройдите вы первыми – ведь вы наши дражайшие гостьи!.. – уговаривают хозяева.
– Нет, нет, нам неловко, не затрудняйтесь, пройдите первыми вы!
– Нет, вы!..
– Нет, вы! Мы настаиваем!
– Мы тоже настаиваем!..
– Позвольте, позвольте!
– Позвольте вам не позволить!.. – и т.д. и т.п. Чем заканчивается подобный обмен любезностями, многоуважаемый читатель и сам прекрасно знает.
Когда же нашим путешественницам, наконец, удалось, хоть и с большим трудом войти в дом Коноклячкиных, им отвели по отдельной роскошной комнате (замечу в скобках, что Люсе никогда не приходилось до сих пор жить в подобной шикарной обстановке) и оставили на полчаса в одиночестве, дабы «сёстры» приуготовили (именно так и выразилась Ульяна Прокоповна – мол, приуготовьте себя) к скромному, незатейливому ужину.
За незатейливым ужином, который состоял из индейки с абрикосами, зайца, приготовленного по-французски и который ещё утром был цел и невредим (перебегая тропинку, ведущую от леса к дому, он и предположить не мог, что станет жертвой конюха Гаврилы и украшением стола супругов Коноклячкиных), из запечённых в молочном соусе телячьих языков, корейки с черносливом, фаршированной форели, блинчиков с чёрной паюсной икрой, сметанных крендельков, выглядевших очень аппетитно, клубничного мороженого и суфле с миндалём, поданным со сливками, Анфисе с «сестрицей» были представлены дочери радушных хозяев.
– Анфиса Григорьевна, Людмила Григорьевна!.. – с сахарной улыбкой, произнес Никанор Иванович.
– Позвольте представить вам наших... – продолжила Ульяна Прокоповна.
– Дочурок...
– Это... – и Коноклячкин довольно манерно выкинул руку в сторону отроковицы лет двенадцати в точно таком же, как и у родителей, халате с запахом, нежно-розового цвета, – Ноябрина.
– А это... – Ульяна Прокоповна сделала идентичный жест и указала на отроковицу лет девяти, – Августина.
– Какие миленькие девочки! – умилилась Анфиса.
– Да, да... – пропел отец семейства, – наша Августина имеет необыкновенный, редкий дар...
– Может без труда закинуть правую ногу за левое ухо... – не без гордости заявила госпожа Коноклячкина.
– Да что вы говорите! Это надо же! – Анфиса от удивления всплеснула руками.
– Да, да... А Ноябрина умеет шевелить крылышками носа и ушами, – похвастался Никанор Иванович.
– Ноночка, покажи нашим дорогим гостьям, как ты это делаешь... – и Ноябрина, выплюнув в тарелку кусок телячьего языка, запечённого в молочном соусе, продемонстрировала к всеобщему восторгу и удивлению свои необыкновенные способности.
– Ах! Какие чудесные детки! И какие у них красивые имена! – щебетала Анфиса, в то время как Люся поставила себе цель – набить свою утробу до отказа.
– Это потому что Августина родилась в августе...
– А Ноябрина в ноябре... – объяснили родители.
– Надо же, как оригинально! Просто поразительно! – умилению Распекаевой не было предела.
За десертом хозяин затронул тему своего перчаточного резинового заводика, после чего плавно перешёл к новой, посетившей его сегодня идее о создании собственной типографии по производству книг для тех, кто читает исключительно задом наперёд и по-другому, хоть ты его убей, никак не может. После ужина, в сладком полусне от обильной, калорийной пищи супруги Коноклячкины, отправив девочек к себе в комнаты постигать науки, пригласили Анфису с «сестрой» поиграть конок, другой в излюбленную игру энцев – настольное лото. Просидев за игорным столом до часу ночи, Анфиса умудрилась обыграть хозяев на семьсот рублей, а Люся так и не поняла в чём, собственно, заключается смысл этой глупой игры – всё порывалась уйти к себе в комнату и посмотреть очередную серию о Кончите и Хуане, но Распекаева в знак протеста отдавила ей под столом обе ноги. Лишь во втором часу гостьи, пожелав «спокойной ночи» супругам Коноклячкиным, разошлись по своим комнатам. И стоило им только оказаться в постелях, на воздушных, взбитых перинах, да укрыться пуховыми одеялами, как они мгновенно заснули младенческим сном.
– Какие они милые, добрые, умные, интеллигентные..., – блаженно говорил Никанор Иванович, уже лёжа в кровати и поправляя сеточку на голове, которую он надевал каждую ночь, чтобы хоть немного прилизать свою кудрявую шевелюру.
– Преприятнейшие дамы во всех отношениях... – пролепетала Ульяна Прокоповна, и предложение так и повисло в воздухе неоконченным. – Ах! Как было б чудесно, если они остались у нас насовсем... – мечтательно добавила она, подтыкая по бокам одеяло.
И в большом доме Коноклячкиных наступила тишина, изредка нарушаемая храпом Никанора Ивановича, Люсиным похрюкиванием и посапыванием Анфисы.
Следующий вечер нисколько не отличался от предыдущего – всё те же мечтания у камина, незатейливый ужин, от обилия которого тут же в сон клонит, затем игра в лото до полуночи, сладкий сон на воздушных, взбитых перинах...
Однако мы ничего не сказали о первой половине дня! А утром, пробудившись от сна и с удовольствием проведя два часа за завтраком – потягиваясь, зевая и попивая свежесваренный ароматный кофе, Анфиса тонко и дипломатично задавала Ульяне Прокоповне вопросы, так или иначе связанные с наличием в городе N и его окрестностях свободных и достойных мужчин. Но, не узнав ничего нового, кроме некоторых штрихов к образу завидного жениха Виктора Константиновича Кокосова, сделала определённые для себя выводы... Вот тут нужно рассказать поподробнее – о штрихах к образу и определённых выводах.
Если верить госпоже Коноклячкиной, то самый богатый человек города N не являлся тем красавцем-мужчиной, образ которого обычно сидит в умах наших женщин – напротив, по словам Ульяны Прокоповны, временами энский банкир бывал даже страшен до такой степени, что встреть вот такого ночью где-нибудь на безлюдном пустыре – небо с овчинку покажется:
– Здоровенный... Глаза – наглые-пренаглые... Зубы крупные, белые... Он ими мясо рвет, как дикий зверь... И, знаете ли, душечка, Анфиса Григорьевна, мясо он без крови и есть не станет... Одним словом – вампир, а не человек... – шептала Ульяна Прокоповна гостье, и такое впечатление сложилось у нашей героини, что хозяйка будто и теперь, когда господин Кокосов находится от них на безопасном расстояние, в самой Швейцарии, так его боится и трепещет перед ним, что у бедняжки душа в пятки уходит. – Хотя... – молвила Ульяна в голос, – Светлана Тимофеевна относится к нему в высшей степени благосклонно... И в этом ничего странного нет, конечно же – Виктор Константинович никогда никому ничего плохого не сделал... Только уж больно он, как бы это получше сказать... – и Ульяна Прокоповна надолго задумалась над тем, как бы ей получше облачить свою мысль в словесную форму, – непредсказуемый, понимаете ли... От него можно всего ожидать... Страсти в нём так и кипят... – снова перейдя на шепот, проговорила она так, будто открыла Анфисе великую тайну.
– Да, да, я вас очень хорошо поняла, очень, – заверила хозяйку Распекаева. – Это как раз то, что называется роковым мужчиной.
– Точно!.. Вы, наилюбезнейшая, в самое яблочко попали!.. – обрадовалась Ульяна Прокоповна, что собеседница так скоро смогла понять её сумбурное и довольно невнятное описание энского банкира.
– А правда ли, что господин Кокосов вернётся из-за границы только через пять месяцев? – затаив дыхание, спросила Анфиса.
– Да... По крайней мере, он так сказал Светлане Тимофеевне... Кстати, а как вам наша градоначальница?.. – с нескрываемым интересом спросила госпожа Коноклячкина и уставилась на гостью своими серо-голубыми глазами.
– По-моему, наидостойнейшая женщина! Очень приятная дама!
– И какая гостеприимная!.. – поддержала Анфису Ульяна Прокоповна, однако лицо её приобрело то выражение, какое обычно бывает у человека, который только что взял в рот дольку лимона.
– Да, да, хлебосольная и умная к тому же!
– А вы не видели младшенького Коловратова?..
– Не имела такой чести, – ответила Анфиса, и вдруг ей в голову пришла мысль: «А что ж я действительно о сыночке градоначальника-то ничего не узнала! Он-то, поди, не голь перекатная! Капиталы, наверное, имеет! Не оставит же его родной отец без капиталов! Это же блестящая партия!» – А сколько ему годков? – тут же не преминула спросить Анфиса и затаила дыхание в ожидании ответа.
– Семнадцать... Премилый мальчик... Правда, школу так и не окончил, но Савелий Дмитриевич то ли на покраску фасада директору отписал определённые средства, то ли на шпатлёвку стен... Точно не знаю... И мальчик получил красный диплом об окончании средней школы... В следующем году, мне Светлана Тимофеевна сама сказала, его или в Кембридж или в Оксфорд отправят учиться... Но только это, душечка, Анфиса Григорьевна, между нами... Хорошо?..
– Разумеется! Я по природе своей, Ульяна Прокоповна, человек неболтливый. Если меня просят то-то и то-то никому не рассказывать – могила! – успокоила наша героиня слишком уж боязливую хозяйку, а сама подумала: «Эх! Невезуха! Два приличных жениха в городе – так один уехал за тридевять земель, а другой и вовсе молокосос. Да что ж это такое!»
– Вы такая деликатная женщина!.. Так, знаете ли, можете соблюсти тактичность, душевную тонкость, чуткость... У меня просто слов не хватает... Пойду на кухню, распоряжусь насчёт обеда... А вы, голубушка, не скучайте – там, на столе, разные журналы модные, посмотрите... – пролепетала Коноклячкина и удалилась на кухню.
Анфиса же взялась за журналы, бывшие модными лет пятнадцать назад, зевнула, захлопнула пыльный каталог и, чихнув с наслаждением пять раз кряду, твёрдо решила завтра утром оставить семейство Коноклячкиных и отправиться в гости к господину Долгополову и его сожительнице Аглае Швабриной: «Может, от них узнаю что-нибудь новенькое», – подумала она и вскоре была приглашена к обеденному столу. После обеда последовал двухчасовой сон, после сна чаепитие в каминной комнате, затем долгий ужин и игра в лото до полуночи...
За ужином Анфиса огласила своё решение о завтрашнем отъезде, чем вызвала недовольство и даже некоторую растерянность со стороны хозяев, затем последовали долгие и нудные уговоры остаться, и длились они до тех пор, пока Распекаева не пожелала всем «спокойной ночи» и не отправилась к себе в опочивальню.
Однако не всегда то, что мы загадываем или намереваемся сделать в самом недалёком будущем, нам удаётся осуществить. Так, ничего не получилось и у Анфисы.
Под утро неожиданно начался снегопад. Около трёх часов плотной стеной шёл снег, образовав под окнами высоченные, непролазные сугробы. К полудню небо так и не просветлело, осталось тёмным и мутным, словно в вечерний сумрачный час.
Несмотря на превратности погоды, Анфиса после завтрака всё же решила ехать:
– Пока дороги окончательно не замело, – объяснила она.
– Душенька!.. Анфиса Григорьевна!.. Куда ж вы собрались?.. Вы же где-нибудь в снегу увязнете и будете неизвестно сколько стоять – может, день, а может, неделю!.. – вразумляла её Ульяна Прокоповна.
– Анфис Григорьна, не погубите! – брякнула Люся и упала перед своей хозяйкой на колени, напрочь забыв, что временно исполняет роль её сестры.
– Ох, сестрица! – воскликнула та с той лишь целью, чтобы напомнить компаньонке, что она ей сейчас никакая не «Анфис Григорьна», а близкая родственница. – Исключительной культуры девица! Никак не может себе позволить даже родной сестре тыкать! – словно оправдываясь, проговорила Распекаева. – Деточка, никто тебя губить не собирается – просто нам уже давно пора ехать. Погостили – нужно и честь знать, а то надоедим нашим дорогим друзьям, – и она очаровательно улыбнулась.
Друзья наперебой, конечно же, принялись убеждать её, что она никогда им не надоест, что они только рады продлить хоть каким-то способом их с сестрой у себя пребывание и т.д. и т.п. Пока хозяева с гостями обменивались любезностями, за окном поднялась настоящая метель, в которую ехать куда бы то ни было, да и вообще высовывать нос из дома стало довольно опасно и в высшей степени неблагоразумно.
К ужасу нашей героини метель бушевала две недели, угрюмо, подобно волку, завывая в печной трубе, громыхала крышей, укутывая дом Коноклячкиных снегом, как няня младенца перед долгой зимней прогулкой в теплую шубу. Слышно было даже, как глухо, устрашающе, будто море в сильный шторм, шумел лес вдалеке, едва проглядываемый за снежной мглой.
И потянулись монотонные и однообразные дни – плотный двухчасовой завтрак, просмотр модных журналов пятнадцатилетней давности, за чем следовал обед, тихий час, чай в каминной комнате, обильный ужин, игра в лото до полуночи и снова сон... И эти невыносимые разговоры о перчаточном заводике, работа которого приостановлена в связи с неблагоприятными погодными условиями, о никому не нужной типографии, в которой печатались бы книги для тех, кто умеет читать задом наперёд, каждодневные демонстрации способностей Ноябрины и Августины, сахарные улыбки, обмен любезностями... Эта безвыходная ситуация доконала нашу героиню: «Катастрофа! Катастрофа! В середине марта февральская метель! Время на вес золота, а я торчу в этой глуши, в абсолютном бездействии с какими-то дураками тронутыми! Эдак я никогда жениха себе не найду, а, стало быть, лишусь всего! Всего! – нешуточного тёткиного капитала, который бы с избытком обеспечил мою привольную, беззаботную жизнь! Всё достанется уткинской церкви! Всё!» – паниковала она, но поделать ничего не могла. Даже Люся, и та, несмотря на непривычную роскошь, в которой она жила у Коноклячкиных, была недовольна и даже раздражена. Дело в том, что из-за снежной бури перестал показывать телевизор, и кроме серой ряби на экране больше ничего невозможно было рассмотреть. Для Подлипкиной это было не меньшей катастрофой, чем для её «сестры» потеря времени.
Но и это ещё не всё. По истечении двух недель, с окончанием метели, мучения наших путешественниц не закончились, поскольку дороги были настолько занесены снегом, что не представлялось ни малейшей возможности преодолеть на новенькой серебристой «Нексии» и пары метров.
– Что же делать? – мило улыбаясь, спросила Анфиса у Ульяны Прокоповны. Однако в душе её не было и тени улыбки – там, внутри, всё клокотало от злости и негодования.
– Ничего, душечка... Наслаждаться жизнью... – прощебетала госпожа Коноклячкина. – Пока трактор не приедет... И дорогу не проложит...
– А когда он приедет? – Анфиса жадно впилась взглядом в хозяйку – её вдруг показалось, что в конце туннеля блеснул свет.
– Так кто ж его знает?.. У нас один трактор на весь Энский район...
«Черт! Пропади они тут все пропадом!» – пронеслось в Анфисиной голове, но она лишь улыбнулась своей обворожительной улыбкой и проговорила ангельским голосом:
– Если б вы знали, милая Ульяна Прокоповна, как я счастлива эти две недели! С вами! Никогда в жизни мне не было так хорошо и покойно! Только вот боюсь вам наскучить!
– Да что вы, любезная наша Анфиса Григорьевна!.. Как можно так думать!.. Вы для нас, что свет в оконце!.. Ах, как бы мне хотелось, чтоб вы остались здесь навсегда... – и хозяйка даже всплакнула от переполнявших её нежных чувств к нашей героине.