– Перестрелка началась, – заметил бухгалтер – худосочный мужичок, как пить дать язвенник. Он усмехнулся и, прикрыв локтём тарелку с отбивной котлетой на рёбрышке, вернулся к своему занятию: одной рукой он сгребал всё, до чего мог дотянуться – бутерброды с сыром, икрой, ветчиной, бананы, апельсины, ухитрился даже кисть винограда смахнуть в бумажный пакет, что стоял у него на коленях, другой пытался закрыться от окружающего мира, надеясь, что никто не видит, как он таскает со стола.
– Акоп Акопыч, а бухгалтер бутерброды тырит, – шепнул Касьян директору на ухо, считая своим святым долгом (его ведь и позвали сюда в качестве охранника) незамедлительно поставить в известность товарища Колпакова, что в компании завёлся вор.
– Отстань, болван! – шикнул на него Акоп Акопович, разозлившись, что ему не дают как следует пообщаться с дамой сердца, – Анфис-сочка! Конфет-тка вы моя! Яг-годка! Помид-доринка! – мучительная икота как зараза перешла с продавщицы в огненном платье на директора рынка; он злился – злился на бухгалтера-клептомана, на остолопа Касьяна, на отрывистые непроизвольные звуки, исходящие из собственной глотки. – Всё против того, чтобы я признался вам в любви! – успел выпалить он и снова икнул.
– Да что вы, дорогой Акоп Акопович! Миленький, это не так! Вот, выпейте, промочите горло, – и «помидоринка» подсунула директору стакан сорокапятиградусной водки. Тот выпил залпом, не отрываясь и, закусив солёным огурцом, огляделся по сторонам пьяным взором и ошеломлённо проговорил:
– Помогло! Спас-сительница ты моя! Проси, что х-хочешь! – теперь директор не икал, не рыгал – язык его заплетался, натыкаясь на зубы, расположенные в шахматном порядке, высовывался, будто ему места во рту не хватало, сворачивался в трубочку, пытался даже дотянуться до кончика носа.
– Сдайте мне за полцены в аренду помещение, где торговали дублёнками! – «спасительница» решила скостить вместо тридцати процентов пятьдесят. «Чего уж там мелочиться-то! » – подумала она.
– Неслыханно! Вот хамство! – взъелся бухгалтер.
– Молчать! Мазурик! – гневно, тяжело дыша, проговорил Акоп Акопович. – Обязуюсь... За пятьдесят процентов от стоимости сдаю! – директор собрал все свои силы, чтобы сказать это, и довольно развязно провёл ладонью по гладкой декольтированной почти до талии Анфисиной спине. – А вы – свидетели! – Колпаков ударил кулаком по столу и, уронив голову в вазочку с фруктами, моментально громоподобно захрапел.
– Наглость какая! Это ж какие потери! – не мог уняться бухгалтер, однако на сей раз он выразил своё негодование шёпотом, чуть слышно, почти одними губами.
– Танцевать хочу! Касьян, пригласи меня танцевать! – настаивала продавщица из отдела «Всё по десять рублей», и хотя речь её была ещё достаточно разборчивой, вид, а скорее выражение лица, не предвещали ничего хорошего – на нём застыло тупое удивление одновременно с ярко выраженной угрозой – мол, если сейчас меня не пригласят танцевать, разнесу весь этот паршивый клуб на кирпичики – так, что и в самом деле и молния вам засверкает, и искры посыплются. – Кась-я-ан! Пошли дрыгаться! Пошли!
– Нужно мне очень с тобой дрыгаться! Кривозубая! – отозвался охранник.
– Что?! Я спрашиваю, что ты сказал?
– Кривозубая! – Касьян никогда не отступался от своих слов. И что тут началось! Отвергнутая и оскорблённая женщина вдруг вскочила со стула и влепила обидчику такую сильную пощёчину, что, кажется, серьёзно повредила Касьяну челюсть. Затем схватила свой стул, подбросила его в воздух и пошла крушить всё вокруг. Остановить её не представляло ни малейшей возможности. Анфиса, не будь дурой, незаметно встала и улизнула в раздевалку, не дожидаясь разбирательства с охраной клуба «Искры и молнии», который в тот день, несомненно, оправдал своё название.
И тут в раздевалке, если можно так выразиться, на сцену нашего романа, наконец-то вышел Юрий Эразмов. Точнее не вышел, а влетел на нее, словно ураган – высокий, атлетически сложённый, с тёмной вихрастой головой, смуглый, с выразительными, почти чёрными глазами, какие обычно называют вишнями. Всё его существо говорило: «Я не могу ждать! Мне нужно всё и сразу! Немедленно! Сию же секунду! Жизнь и так короткая!»
– Девушка, а я за вами выбежал! Успел! Успел! Думаю, если ща застану её в раздевалке, моя будет, а не застану – стало быть, не судьба!
– Что это ещё за разговоры такие?! Что это за «моя»? Я вам что, мобильный телефон или шариковая ручка?
– Позвольте, позвольте! – и он, буквально вырвав из рук гардеробщика Анфисино пальто, с готовностью растопырил перед ней его рукава. – Да не обижайтесь вы! Я ведь не маньяк! Пойдёмте гулять! А? Пешком, к Москве-реке! Ночь-то какая! Ночь-то – волшебная!
– Да отстаньте вы от меня! Я по ночам не гуляю! Я сплю по ночам!
– Кто сказал, что сейчас ночь? Уже три часа утра! Утро на дворе! Кто ж по утрам спит? Пошли гулять, а? – и он схватил её за руку.
– Да отвяжись ты! – воскликнула Анфиса и, вырвавшись, кинулась на улицу ловить такси.
– Подожди! Постой! – он снова схватил её за руку.
– Не прикасайся ко мне! – процедила она сквозь зубы.
– Как тебя зовут? Скажи! Королева! Ну, чего тебе, жалко имя, что ли, своё назвать? – Анфиса молчала, стиснув губы, такси, как назло, не было, а к частнику садиться она побаивалась – мало ли что. Вообще наша героиня – человек осторожный, всегда обходит острые углы. – Спорим! Королева, спорим? Вот если ты со мной гулять пойти не согласишься, я сию секунду кидаюсь под машину. Говори, идёшь или нет?
– Нет! – рявкнула Анфиса, и Юрик Эразмов с невероятной готовностью встал посреди проезжей части – такое впечатление, будто он только того и ждал, что она ему откажет.
– Сумасшедший! Уйди с дороги!
– Пока не скажешь «да», так и буду стоять! – легкомысленно заявил он, и Распекаева, увидев приближающуюся фуру, крикнула что было сил:
– Да! Да! Пойду! – Нет, ну а что ей ещё оставалось делать? Спокойно смотреть, как человека давит длиннющая груженая фура? К тому же... К тому же, если честно, то героиню нашу чем-то привлёк этот бесшабашный, взрывной, отчаянный потомок Адама. Чем? Она так и не поняла этого до конца.
Тут надо сделать небольшое отступление, касающееся Анфисиных отношений с противоположным полом. Естественно, что внезапно появившийся в раздевалке клуба «Искры и молнии» Юрик Эразмов был не первым мужчиной в жизни нашей героини, но до знакомства с ним она ни с кем долго не встречалась, да и не влюблялась никогда. Её связи с мужчинами всегда носили больше рациональный характер и, если можно так выразиться, имели второе, потаённое дно – Анфиса бывала близка только с теми из них, кто мог бы ей в чём-то пригодиться, помочь, посодействовать, замолвить словечко.
Когда же необходимость в партнёре отпадала, из жизни Распекаевой исчезал и он сам – так, будто и не было его. Никогда Анфиса не страдала, не тосковала, не скучала по покинутому кавалеру. Да и некогда ей было – она пробиралась сквозь тернии бизнеса к его звёздам, торгуя по будням и скупая товар оптом по выходным на самом дешёвом рынке Москвы. Лишь после знакомства с Люсей Подлипкиной у нашей героини появилось больше времени и стало намного легче с закупкой товара.
Дело в том, что через неделю после буйного празднования Первомая в клубе «Искры и молнии» Анфиса заняла просторное помещение, где некогда продавались меха и дублёнки, а спустя ещё неделю приобрела старенький, но в хорошем состоянии «жигулёнок» шестой модели. И дело сразу пошло в гору: со среды по понедельник Люся стояла за прилавком, два первых дня недели были всецело посвящены закупке нижнего женского белья по смехотворным ценам. Теперь на рынок Анфису возил собственный водитель в лице благодарной и преданной Подлипкиной. Теперь героиня наша изыскивала дешёвые склады, где можно было бы ещё прикупить красивое недорогое бельё, придавала трусам и лифчикам товарный вид, упаковывая их в отдельные прозрачные пакетики, приклеивая к ним лейблы известных фирм – даже таких, которые никогда и не изготавливали нижнее женское бельё, а производили, например, одни только духи или с 1953 года шили исключительно джинсы. Однако над подобными мелочами никто из покупательниц не задумывался – узрев на бюстгальтере знаменитую торговую марку швейцарских часов, они, не колеблясь, выкладывали за него половинную стоимость самых качественных часов в мире – в действительности же они приобретали турецкий или китайский лифчик, сшитый в каком-нибудь грязном, антисанитарном подвале, кишмя кишащем крысами.
Но стоп, стоп, стоп! Эдак автора может занести в подполье, в Турцию, в Стамбул, отбросить в Константинополь, и окунётся он в жизнь Византийской империи, чего доброго пустится в описание длительной осады Царьграда турецкими войсками 1453 года. А это ой как далеко от Анфисы Распекаевой, её компаньонки Люси и Юрика Эразмова! Что там далеко! Честно говоря, вообще никакого к ним отношения не имеет, как впрочем, и к ныне почившей Варваре Михайловне Яблочкиной, которая оказала огромное влияние на племянницу, особенно по части отношения её к противоположному полу.
Действительно, оставим на время историю знакомства нашей героини с Юрием Эразмовым. Пора бы поговорить об Анфисиной тётушке и ответить на недоуменные вопросы некоторых читателей, которые, дойдя до сего места, никак не могут понять, откуда это у старухи Яблочкиной мог взяться такой огромный капитал? Уж не была ли она часом крёстной матерью какой-нибудь мафиозной группы, тайно и преступно действующей в своих интересах?
Нет! Ни в коем случае! Автор может поручиться за Варвару Михайловну, что никогда в жизни она не имела ничего общего с мафией. Откуда ж тогда у неё трёхкомнатная роскошная квартира с двумя туалетами в доме на набережной? Откуда шикарный двухэтажный особняк под Москвой с таким огромным садом, в каком и заблудиться немудрено? Откуда счёт в швейцарском банке с невероятным количеством нулей и три килограмма золота, включая бриллианты?
Как бы это парадоксально ни звучало, хоть покойная и не работала в своей жизни ни одного дня, наследство, которое она завещала племяннице, было нажито честным трудом. Хотя... Лучше сказать не трудом, а путём, потому что ту деятельность, или нет, то времяпрепровождение, которое Варварой Михайловной было выбрано самостоятельно, как только ей стукнуло восемнадцать лет, назвать сложно.
Приехав пятьдесят лет назад в Москву из города N, восемнадцатилетняя Варенька поселилась поначалу в съёмной квартирке своей старшей сестры, которая к тому времени уже окончила институт и работала в Московском зоопарке в качестве герпетолога. Стоило девушке оказаться в столице, как она сразу поняла, что внутри у неё есть нечто такое, чего нет ни в сестре, ни в тех девушках, с которыми она сталкивалась по жизни – что-то совершенно особенное, что притягивает и неудержимо манит к ней мужчин разных социальных и возрастных категорий. И ни в одной ангельской наружности тут было дело. Никто не спорит, Варвара обладала неповторимой внешностью, но ведь это ещё ни о чём не говорит – каждый человек наделён Природой личными, свойственными лишь ему обликом и характером, но Анфисина тётка, сама того не желая и ничего для этого не предпринимая, выделялась на любой вечеринке, в любом обществе, в толпе, в метро, в салоне автобуса. Ни один мужчина не мог пройти мимо, не обратив на неё внимания, и, если уж взгляд его останавливался на юной прелестнице, то забыть её образ бедолага не в силах был до конца своих дней. Несомненно, тут большую роль сыграли внешние данные Варвары Михайловны: изумительная, необычайно белая мраморная кожа, точёная фигура (не убавить не прибавить), рост... она была не слишком высока, чтоб её можно было назвать каланчой или дылдой, но и не слишком мала, чтобы был повод бросить ей вслед что-то вроде «коротышка», «пигалица» или «фитюлька». Золотистые волосы, зелёные глаза, ровный нос, великолепный, нежно очерченный овал лица, длинная лебединая шея... Но что толку в этих описаниях красоты! – подобные женщины встречаются не так уж редко. Тут другое – была в Вареньке какая-то особая сила. Иной раз писатели обозначают её природным магнетизмом, мистической сверхъестественной способностью привлекать к себе людей. Я же скажу проще – Варенька обладала редким для человека даром, который можно сравнить со свойством нашей планеты – она так же притягивала к себе мужчин, как Земля притягивает к себе всё, что можно притянуть. Варенька очень быстро это поняла и сразу решила не размениваться на мелочи, поставив себе невыполнимую для некоторых девушек её возраста задачу – никогда ни в кого не влюбляться и ни к кому не испытывать привязанности.
Варенька была очень умна и осмотрительна – она умудрилась уже через год получить однокомнатную квартиру в Москве благодаря тому, что весь год она просто-напросто сопровождала одного очень влиятельного чиновника на банкетах, в загородных поездках по выходным, провела с ним две недели на море. И не более того! Между ними так и не произошло той близости, о которой мечтал Варенькин покровитель (поджарый и довольно интересный её поклонник, имени которого автор не может раскрыть читателю по ряду причин, одной из которых является та, что человек этот был слишком известен в свое время) – девушка только год была украшением его жизни.
Заполучив квартиру, красавица тут же рассталась с господином... Хотя, пардон, в те годы господ в нашей стране не было – были одни только товарищи! Назовём его условно товарищ А. Бросив товарища А, Варенька буквально через неделю схлестнулась с товарищем Б, который занимал и пост повыше товарища А, и возможностей имел куда больше, чем его предшественник. Б страдал. Ему было мало платонических, чисто духовных отношений с юной девой – он молил о любви плотской, горячо шепча ей на ушко о своих желаниях и мечтах, и до того дошептался, что Анфисина тётка вообще пожалела, что связалась с ним, но пораскинув мозгами, заявила влюблённому в неё до одури обожателю, что она девственница, тонко при этом намекнув – мол, невинность свою просто так никому не отдам, и точка. Б в лоб, напрямую, спросил, что она хочет в обмен за свою непорочность (Б вообще отличался прямолинейностью, вечно он резал правду-матку, за что, собственно, и пострадал в дальнейшем – был уволен с занимаемой должности, смещён самым гнусным и отвратительным способом – его заместитель подстроил все так, что Б был уличён на месте преступления при получении взятки в собственном кабинете). Варенька, не долго думая, выпалила, что её сбережённая девственность вполне может стоить роскошной трёхкомнатной квартиры в доме на набережной. Через полгода юная дева получила желаемое, перестала быть девой и вскоре рассталась с товарищем Б в надежде подцепить на крючок рыбу покрупнее. И, надо заметить, ей это удалось. Вообще до сорока лет она только и делала, что занималась этаким несколько необычным видом спорта – ловлей крупной рыбы. За эти годы она сумела обольстить до безумия гражданина В, очаровать министра путей сообщения – товарища Г, влюбить в себя до самозабвения посла одной дружеской страны – господина Д... И алфавита не хватит, чтобы перечислить всех воздыхателей Яблочкиной, впрочем, речь в нашем романе идёт не о Варваре Михайловне и не о её многочисленных и влиятельных поклонниках, больше читателя интересует вопрос о завещании с условием, которое Анфиса должна была выполнить во что бы то ни стало, дабы заполучить немалое наследство, которое Варвара и сколотила благодаря своей магической силе притяжения, уму и красоте.
Тут читатели, а скорее всего читательницы, могут, конечно, усомниться и воскликнуть с подозрением и недоумением в голосе:
– Да кто ж поверит, что посредством мужской части населения можно скопить такой огромный капитал?! И счёт в швейцарском банке с невероятным количеством нулей, и двухэтажный особняк в Подмосковье с садом, в котором, по словам автора, заблудиться можно! И три килограмма золота с бриллиантами! Всё это надумано! Притянуто за уши! Не может такого быть! Это мужики с нас, с бедных женщин, сорвать хоть что-нибудь норовят, а вы нам о каких-то трёхкомнатных квартирах с двумя туалетами талдычите!
Тут не только я соглашусь с многоуважаемыми читательницами, но и Варвара Михайловна, если б была жива, тоже бы подписалась подо всеми этими словами обеими руками. Только нужно учесть, что все вышеописанные поклонники дарили свои чувства и щедрые подарки красавице Яблочкиной в шестидесятые годы прошлого столетия, а тогда, как говаривала Анфисина тётушка, мужчины умели ценить женскую красоту, не были столь корыстными, инфантильными, жадными и эгоистичными, как в веке нынешнем.