«Пусть сия скульптура будет вам вместо вешалки», – и, надолго задержав взгляд на причинном месте покровителя поэзии и изобретателя лиры, добавил: – А что, сюда можно сумки вешать!) со временем перестали раздражать и приводить Анфису в замешательство. Напротив, ей казалось, не будь у Эразмова таких странностей и закидонов, жизнь её так и осталась бы серой и скучной. Основным и главным правилом, можно сказать, девизом в общении с Юриком у Анфисы было – никогда и ни при каких обстоятельствах не давать ему денег. И надо отдать должное нашей героине – ни разу за четыре года плотного общения с неисправимым азартным игроком она не дала ему ни копейки и ни разу из её квартиры ничего не пропало – может, потому что она сразу предупредила его, мол, если у меня хоть какая-то ничтожная вещица из дома исчезнет, если даже самого обыкновенного лифчика не досчитаюсь, между нами будет всё кончено раз и навсегда. А может, Эразмов от природы не имел такой привычки – воровать, а если он чего и прибрал к рукам, так Анфиса этого не заметила.
И автор с полной уверенностью заявляет, что Анфиса Распекаева любила своего непутёвого, азартного до болезненности поклонника, но как бы ни жаль ей было с ним расставаться, она всё же не могла впадать в разные там сопливые сантименты, вроде: «Не в силах я его бросить! Люблю! С милым рай и в шалаше! И гори оно ярким пламенем, это тёткино наследство! Не нужно мне ничего, коли нету рядом милого сердцу Юрика Эразмова!» Нет, героиня наша была совсем другим человеком и, вспомнив перед сном накануне поездки в захолустный город N, а лучше сказать, прокрутив перед мысленным взором весь свой роман с Юриком, она, конечно, расстроилась, что придётся теперь забыть его навсегда, но сия расстроенность чувств длилась не более одной минуты, затем Анфиса прошептала: «Да ну его, этого Эразмова! Нужен он мне сто лет! Мне наследство нешуточное светит, а тут Эразмов какой-то! Пусть как хочет, так и живёт – меня это теперь совершенно не касается! Пришло время с ним проститься! Только вот не пустился бы он вслед за нами... Не разнюхал бы, куда мы с Люськой уехали, а главное зачем! – и вдруг сердце у Анфисы забилось сильно-сильно от внезапно осенившей её мысли. – Хотя как он узнает? Глупость. Ничего он не узнает, – решила она и, перевернувшись на другой бок, подмяв поудобнее подушку под ухо, моментально захрапела, выкинув навсегда из своего сердца Юрика Эразмова, оставив его захлёбываться, махать руками, барахтаться посреди огромного океана бытия, где человека повсюду подстерегает опасность от акулы и пираний, коих развелось во множестве...
А пока наша героиня забылась сном перед долгой дорогой, ваша покорная слуга воспользуется моментом (право же, грех упускать такое обстоятельство!) и расскажет немного о ней.
Пришло, пришло время, когда, наконец, нужно сказать несколько слов о самой героине! А то что ж это такое получается?! О Людмиле Подлипкиной, о Юрии Эразмове, о Варваре Михайловне Яблочкиной читатель знает больше, чем о центральной, самой важной и главной фигуре романа – о ней он имеет лишь туманные, обрывочные сведения. Да что там говорить! Даже об Акопе Акоповиче Колпакове, который блеснул в нашем повествовании подобно одной из тысяч звезд на небосклоне, да и упал камнем вниз, забытый и выброшенный из памяти, автор рассказал куда более подробно. Да взять хотя бы Наталью Егоровну Уткину! – тут хотя бы известны её религиозные настроения! И практически ничего об Анфисе Григорьевне Распекаевой! Читатель толком-то и не представляет, как она выглядит, он только может догадываться, что героиня не слишком уродлива, раз в один вечер в неё влюбились сразу двое – директор рынка и азартный до болезненности игрок.
Итак, Анфиса Распекаева недурна собой, хотя и писаной красавицей её назвать нельзя. Среднего росту; не сказать, чтоб слишком толста, но и худышкой обозначить её весьма затруднительно (особенно учитывая нынешние стандарты) – размера эдак полного 48-го с покушением на 50-й, с длинными каштановыми волосами, черноброва, румяна, белокожа (о таких часто говорят «кровь с молоком»), с приятным грудным, даже каким-то завораживающим голосом. Но просто так ничего не даётся! – Анфиса поддерживала свою молодость и красоту разнообразными масками, рецепты которых вычитывала в маленьких пухлых календарях, что выпускаются под такими названиями, как «Хозяюшка», «Сад и огород» или «Красота и здоровье», кремами, скрабами, различными лосьонами, в основном отечественного производства, потому что была твёрдо убеждена, что вся импортная косметика изготовлена с добавлением совершенно недопустимых для женского организма гормонов. Она свято помнила страшную историю, которую ей как-то рассказала тётушка (а Варвара Михайловна была буквально помешана на своей внешности и перепробовала все возможные косметические средства) об одной своей приятельнице Стелле Клушиной. Так вот эта Стелла в течение пяти лет пользовалась одним очень дорогим заморским кремом, который ей привозили откуда-то из-за границы. Наносила его Клушина утром и перед сном долгие годы, а закончилось всё это очень плачевно – у Стеллы вдруг ни с того ни с сего стала расти борода, и ничем невозможно было остановить этот буйный рост волос совершенно не в том месте, где следовало – дошло до того, что тёткина приятельница начинала свой день с бритья. История эта крепко засела в Анфисиной голове, и она ни разу в жизни не соблазнилась на рекламу чудодейственной заграничной косметики, от которой и морщины-то через пять дней разглаживаются, и лицо-то отбеливается, и прыщи моментально исчезают. К тому же и стоимость отечественных средств по уходу за кожей значительно доступнее – компоненты же натуральные.
Свой голос Распекаева тоже любила (она, замечу, вообще ценила себя чрезвычайно, так как считала, что всё в ней прекрасно от макушки до пятки) и, зная, какое чарующее, почти гипнотическое действие он способен оказывать на людей, лелеяла его, как могла – утро для неё не начиналось без сырого яйца, мороженое она растапливала в ковшике до сметанообразного состояния даже летом, зимой не выходила на улицу без шарфа.
Имела наша героиня и одну довольно странную слабость – книг читать не любила, зато обожала изучать самые разнообразные рекламки, инструкции и памятки, особенно занимали её аннотации к лекарственным препаратам – их наша героиня перечитывала по нескольку раз. Для подобных руководств у неё имелась специальная коробка, которую она собственноручно аккуратно оклеила цветастыми обоями, что остались после ремонта.
Читатель уже, вероятно, понял, что Распекаева – человек прижимистый и беззаветно любящий себя, поэтому вредных привычек, портящих здоровье и высасывающих из кошелька деньги, она не имела – будь то чрезмерное употребление спиртных напитков или никотиновая зависимость. Да что там говорить, Анфиса даже в питие кофе и чая себя ограничивала, особенно по вечерам, дабы не возбуждать перед сном нервную систему. Но ничего она не могла поделать со своим аппетитом, на который ей грех было жаловаться – поесть Анфиса любила и, в отличие от своей компаньонки, которая удовлетворялась кастрюлей пустых макарон или сковородкой жареной картошки, являлась настоящей гурманкой. Непрочь, к примеру, она была отведать тоненьких блинков с чёрной икоркой или с нежно-розовой, цвета бледного коралла, слабосолёной семужкой или, сложив блин треугольником, обмакнуть его, положим, в густую деревенскую сметану или липовый медок, привезённый вчера с пасеки. Не отказалась бы и от запечённого в духовке до золотистой корочки цыплёнка с картофельным пюре и непременно с квашеной провансальской капусткой. Не устояла бы перед густой мясной солянкой с лимончиком и оливами непременно с косточками, дабы, проглотив мякоть плода, выплюнуть засим деревянистое ядро как можно дальше. На десерт бы с удовольствием отправила в рот мисочку клубники со сливками или ещё тёплый, не успевший остыть добрый кусок шарлотки. Да от многого бы не смогла отказаться наша героиня, и если автор примется всё это перечислять, книги не хватит, да и читательского терпения, пожалуй, тоже – откинул бы читатель сию книгу куда подальше да побежал бы на кухню блины печь.
Такой же интерес, как к еде, Анфиса питала и к одежде. Она обожала красивые вещи – шубки, дублёночки, костюмчики, юбочки, джинсики, не говоря о нижнем белье, обуви и ювелирных украшениях. Короче говоря, любила себя наша героиня больше всех на свете и ублажала собственную утробу, равно как и свою наружность.
Что же касается её общения с окружающими, то близко она к себе никого не подпускала, душу ни перед кем не раскрывала – в разговорах ограничивалась общими фразами, больше интересовалась собеседником – тут всё волновало её: и пьющий муж, и неустроенные дети, и начальник-самодур, и расстройства со сном и неполадки со стулом. Стоит, головой кивает понимающе – смотришь, и глаза у неё слезами наполнились из сострадания и сопереживания – ещё мгновение, и тяжёлая капля быстро скатится по её щеке, исчезнув где-то в нашейном платке. И от переполнившей её сердце боли при виде страданий ближнего, обнимет она этого самого ближнего, к груди прижмёт, по спине утешительно похлопает... «Ах, какой человек, эта Анфиса Распекаева! – думают о ней все, с кем она имела хоть раз в жизни даже мимолётный, короткий разговор, – золото, а не человек! Наидобрейшей души девушка!» И самому после общения с ней легко так становится, спокойно, будто камень, что лежал на сердце долгие годы, упал, исчез, растворился в кипятке, словно вовсе и не камень то был, а кусок сахара.
Такова в общих чертах наша героиня – не просто приятная дама, а дама приятная во всех отношениях.
Однако ж мы снова задержались! Вперёд, вперёд! Вместе с приятной во всех отношениях дамой в город N, искать жениха – человека наидостойнейшего: честного, щедрого, простодушного и бескорыстного, богатого настолько, что ему и в голову не может закрасться такая нелепая и скверная мыслишка, как раздел Анфисиного имущества после развода, имущества, доставшегося ей в наследство от тётушки – Варвары Михайловны Яблочкиной.
Часть вторая
Новенькая серебристая «Нексия» проскочила вывеску с названием города N и, значительно сбавив скорость, въехала на странную улицу, по одной стороне которой стояли кособокие, занесённые снегом до окон, тёмно-серые, почти чёрные деревянные домики, а по другой вилась, уходя вдаль, неприглядная кирпичная стена с глубокими выбоинами. Стоило только машине свернуть с трассы и очутиться на территории города, как она запрыгала, заскакала по разухабистой, занесённой февральскими метелями дороге, взвизгнул пару раз, остановился, зарычал и с усилием двинулся дальше. Две бабы, похожие друг на друга как две капли воды (их можно было различить лишь по валенкам – у одной белые, у другой чёрные), неопределённого возраста, в телогрейках и цветастых платках, что гремели вёдрами у колодца, увидев автомобиль, греметь моментально прекратили, затаились, с нескрываемым любопытством наблюдая, как стальной зверь пытается преодолеть их энские непролазные заносы.
– Далеко не уедут, сейчас на углу и застрянут! – сказала одна.
– А можт, до конца стены доберутся, но не дальше. Там такой сугробище! – не объехать!
– Не-е, до сугроба не доберутся – кишка тонка. До угла только!
– Надо в объезд было – по эрской дороге!
– Ну, да это ж совсем с другой стороны! Это ж не из Москвы, а из города R нужно было ехать! – возмущённо прокричала та, что щеголяла в белых валенках.
– О том и говорю! Зимой к нам удобнее ехать из города R, а весной, опосля того как сугроб растает, да вода высохнет – из Москвы, – со знанием дела изрекла та, которая была в чёрных валенках, после чего обе они кинулись к дверце колодца и, распахнув её, чуть было не полетели вниз.
«Нексия» остановилась в двадцати метрах от них, бабы отпрянули от колодца и замерли, разинув рты, наблюдая, как из авто вылезла тучная девица в искусственной шубе приглушённо-лимонного цвета и ядовито-розовой шапке. Девица бежала к ним, лихо перепрыгивая через сугробы, размахивая руками, как ветряная мельница:
– Тётеньки! Тётеньки! Скажите, как нам к гостинице подъехать! – кричала она издалека во всю глотку.
– А до гостиницы тут никак не доедешь, потому что впереди будет огромный сугроб!..
– Ей-ей! – кивая со всей серьёзностью, подтвердила слова товарки тётка в белых валенках, – ну чисто Китайская стена, а не сугроб!
– Эт-то к-как же? К-к? – Девица в розовой шапке от волнения и навалившейся на неё паники не могла и слова вымолвить: правая щека её неожиданно задёргалась, ходуном заходила.
– Да чо это тебя так затрясло? Поворачивай обратно, а как выедешь на шоссе, километр проедешь и прямёхонько вкатишься в город с другой стороны.
– Со стороны города R. Три раза повернёшь налево, два раза направо, церковь минуешь, ещё поворот налево и окажешься аккурат нос к носу с самим отелем «Энские чертоги».
Девица тупо посмотрела на неё и, натянув на уши свою ядовито-розовую, в катышках шапку, сказала скороговоркой:
– Три раза направо, два раза налево. Три раза направо, два раза налево. Ага, ага! Понятно! – и кинулась к машине, повторяя одно и то же, чтобы из головы не вылетело.
– Во чумичка!
– Всё перепутала! – хихикнули бабы и снова, как по команде, не желая уступать друг другу, кинулись к раскрытой дверце колодца, гремя вёдрами на всю улицу.
Анфиса с компаньонкой ещё долго катались вокруг города, поворачивая то налево, то направо. На улице уже наступили густые сумерки, а они всё плутали, натыкаясь то на гигантские сугробы, то на кирпичные стены.
Ничто не ёкнуло в сердце нашей героини, которая проделала немалый путь, чтобы оказаться в непосредственной близости к городу N, несмотря на то что здесь были её корни по материнской линии – именно отсюда полвека тому назад приехали в Москву её родительница (почившая преждевременно так глупо и нелепо) и тётка. Не ощутила Фиса ничего близкого, кровного в окрестностях N, подумала лишь: «И что это за город такой дурацкий, в который никак попасть невозможно! Как тут жениха найти?!» Подумала и тут же, закрыв глаза, задремала. И привиделся ей странный, неприятный сон. Приснилась ни с того ни с сего ей вдруг Наталья Егоровна. Стоит она возле тёткиной кровати в обычном своём широком псиво-коричневом платье, держит в руке связку ключей и хохочет прямо Анфисе в лицо, приговаривая:
– Всё равно все ключи у меня. От всех комнат, шкафов и ларчиков!
И такой реальной Уткина показалась Анфисе, что она приняла её за действительность, а часовое катание вокруг города N за кошмарный сон.
– Ну-ка, давай сюда ключи, сектантка поганая! – возмутилась Анфиса во сне, но сектантка ключи отдавать и не думала, а провела, словно волшебница, рукой по воздуху над кроватью, и на постели вдруг нарисовалась Варвара Михайловна Яблочкина как живая – лежит и тоже хохочет. Анфиса поразилась – ржёт-то тётка и впрямь словно при жизни, во всю глотку заливается. – Давай сюда ключи, а сама иди, откуда пришла! – вне себя прокричала Распекаева.
– Дулю тебе, а не ключи! – серьёзно так заявила Варвара Михайловна, будто и не смеялась вовсе до этого. Уткина сорвалась с места и забегала по комнате, бренча связкой, дразня Анфису, а тётка (о, ужас!) встала с кровати, забыв про свою сломанную ногу, и грудью вытолкнула племянницу из шикарной трёхкомнатной квартиры с двумя туалетами. Выпихнув Анфису на лестницу, она со всей силой захлопнула у неё перед носом дверь. От этого звука героиня наша проснулась в холодном поту и, ещё не отойдя от жуткого сна, прошептала вне себя:
– Надо же, как спелись-то! Кто бы мог подумать!
– Простите, Анфис Григорьна, чуть на столб не наткнулись! Понаставили столбов!
– Мы приедем когда-нибудь? – раздражённо спросила «Анфис Григорьна».
– А кто его знает?! Ни единой живой души! Даже дорогу спросить не у кого! Вымерли все! – Люся ещё что-то бубнила себе под нос, но героиня наша этого уже не слышала – она думала о своём – о том, что Уткиной и на самом деле каким-то таинственным образом удалось втереться в доверие к покойной тётке, раз та в случае невыполнения ею, Анфисой, указанных в завещании условий, отказала всё имущество уткинской церкви.