— Можешь просто поцеловать меня, — сколько улыбается, в глазах дьявольские огоньки пляшут. — И задание будет засчитано.
— Почему?.. — Не понимаю его! — Я, что — исключение из твоих правил?!
Обхватывает меня за талию с властью, на которую не имеет права и дыханием скользит по уху:
— Тебя ведь никто ещё не целовал, да?
То в жар бросает, то в холод. Кровь фонтаном ударяет в голову и щёки вспыхивают двумя маяками, с потрохами меня выдавая.
— Так и знал, — довольно улыбается. — Чиста и невинна, да?
Какое вообще ему дело?!
— Тогда я точно хочу быть первым, — и в глаза смотреть не стесняется. Наслаждается тем, как меня трясёт от него. — Первым, кто тебя поцелует. Пить тебе нельзя, так что выбора не остаётся. Так?
Ноги становятся ватными, а в голове такой густой туман стелется, что соображать с трудом удаётся.
— Для… ч-чего? — спрашиваю заикаясь.
— Для того, — улыбка Яроцкого становится ещё более острой, — чтобы ты никогда его не забыла.
Вот оно что…
Всё ещё хуже, чем я думала! Яроцкий — не просто обозлённая на весь мир скотина… он самый настоящий садист, которых за решётку сажать надо!
Ни за что и никогда я не посвящу свой первый поцелуй куску дерьма, воспоминания о котором меня будут преследовать вечно! Вот чего он хочет! Именно этого! Чтобы я никогда не забыла мразь, которая превратила мою жизнь в Ад!
— Скажи пароль и можешь начинать, — скользит рукой по спине, всё плотнее прижимая меня к себе. — Давай, Лиза. Это просто.
Просто…
Конечно, просто. Что вообще может быть проще?!
— «Птичка в клетке», — говорю не задумываясь, вырываюсь их самых омерзительных объятий в мире, возвращаюсь за vip-столик и осушаю стопку водки.
Сделала ли я это ради больной игры, в которой участвую?.. Сделала ли я это ради себя, или себе во вред?.. Нет. Я просто хотела плюнуть в лицо этому самодовольному придурку! И я сделала это.
Никогда в жизни, ни при каких обстоятельствах Макс Яроцкий ко мне не прикоснётся!
«Всё в порядке? Эй? Ты как, спрашиваю? Пошли в медпункт».
«Нет. Всё… всё нор… нормально. Честно».
«С тобой точно всё будет в порядке»?
«Да».
«Уверена? Не больно»?
«Да… Всё в порядке. Мне, правда, не больно».
ГЛАВА 11
Тик-так. Тик-так. Тик…
Что это за?..
Переворачиваюсь на другой бок, пытаясь обнаружить слюну в пересушенном рту. Не нахожу, с головой накрываюсь одеялом — странно пахнущим, — и вновь засыпаю.
Тик-так. Тик-так.
Нет, что-то определённо не так.
Настенные часы в нашей с Полиной комнате не тикают так, будто последние секунды жизни отсчитывают. А вот это постельное бельё пахнет совершенно не тем кондиционером, с которым стирает мама.
Открываю один глаз, осторожно выныриваю из-под одеяла и вижу этот злополучный источник умопомрачительно громкого звука — настенные часы в изящной золотистой оправе не принадлежат моей комнате! Как и эти белоснежные обои, как этот глянцевый потолок, как зеркальный шкаф на половину стены, как туалетный столик на кованых ножках, как этот нереально мягкий матрас подо мной, который хочется забрать к себе домой, и это постельное бельё пахнущее розами тоже мне не принадлежит!
Что-то очень… очень не так.
Крепко зажмуриваюсь и считаю про себя до пяти.
И почему голова так болит?
Вспоминаю.
Вот чёрт!
Отбрасываю одеяло в сторону и буквально слепну от яркого света, ударяющего по глазам — солнце светит. Прелесть какая!
Потираю подушечками пальцев виски и ещё трачу несколько драгоценных минут на то, чтобы убедить себя в нереальности прошлой ночи. Буквально внушаю себе это, в итоге сдаюсь, признаю себя законченной дурой и принимаюсь считать пульс, следя за секундной стрелкой на циферблате часов.
Не знаю где я, как здесь оказалась и что это за фигня дымящаяся в кружке на прикроватном столике, но понимаю отлично, что мне крышка, как только вернусь домой.
А ещё меня вот эта ночная сорочка озадачивает.
КТО МЕНЯ В НЕЁ ВСУНУЛ?!
Выдыхаю на ладошку. Здорово. Что Лиза, одной стопкой водки не обошлось? Хватило на полторы, а потом кто-то утащил твои пол организма в не известном направлении?
Трясу головой, стыдясь воспоминаний.
Стопка водки, аплодисменты, довольная улыбка Вероники, озадаченное лицо Яроцкого, свист Оскара, ещё одна стопка (зачем?!) и понеслась душа в Рай!
Что, не развлекалась давно? Не напивалась? Не в курсе, что нельзя?!
Мне конец.
Мама убьёт меня.
«А она ничего», — кричал кто-то, пока я выплясывала на танцполе, трясла волосами и называла эту ночь лучшей в своей жизни.
Блиииин… Где мой телефон?
— Где телефон?!
— Проснулась?
— Когда ты вошла?! — кричу, сама того не ожидая. Слова, как пули из дула ружья вылетают: — Ты почему здесь?! Почему Мы здесь?! Где мы?! И что это за жидкость в кружке? Она странно пахнет!
— Это травяной чай. Отлично помогает от похмелья, — Вероника облачённая в короткий шелковый халатик глубокого синего цвета и в пушистые тапочки в тон, с мягким щелчком прикрывает за собой дверь, складывает руки на груди замирает напротив меня.
— Где мой телефон? Сколько времени? А-а, — смотрю на настенные часы. — Восемь?!! Нет-нет-нет! — Вскакиваю на ноги и тут же плюхаюсь обратно. Головокружение — штука малоприятная.
— Выпей, — Вероника кивает на кружку с дымящейся в ней жидкостью и мягко улыбается, — полегчает.
Поверим на слово.
Фу, гадость какая горькая!
— Сахар к этому чаю не прилагается. Пей, если хочешь живой себя почувствовать.
Ещё глоток. Ещё один. Неееет, это выше моих сил.
— Телефон?! — требую, будто Светалкова его у меня спёрла, а признаваться не хочет!
Негромко усмехается, глядя на меня с нескрываемым любопытством и кивает на всё тот же прикроватный столик, где, разумеется, лежит мой драгоценный телефон!
— Стой, — вновь смотрю на Веронику, — ты не накрашенная?
— Ну, обычно я сплю без косметики.
Господи, о чём вообще я спрашиваю? Какое мне дело до лица этой девчонки, которая с утра пораньше да ещё без макияжа выглядит как произведение искусства?
Верно — никакого дела.
Проверяю пропущенные.
Ну точно — мне конец.
Миллион звонков от мамы и примерно столько же сообщений от Полины, в которых она сначала просит прощения, что плохо прикрыла, затем ругает, что сама виновата, ибо дома надо ночевать, а в последних — ненавязчиво интересуется какого цвета гроб мне заказывать?
Поднимаюсь на ноги и принимаюсь суетливо кружить по комнате в поисках своей одежды.
— Она в стирке.
— Она, что?! — круто разворачиваюсь к Веронике, лицо которой до мандража выглядит умиротворённо.
— Твои вещи сигаретами пропахли, — пожимает плечами. — Или твоих родителей это нисколько бы не обеспокоило?
— Да какая разница? — Оооох! Хватаюсь за головой и вновь опускаюсь на кровать. — Мне конец.
— Я позвонила им.
Секундочку.
— Прости, что?.. Мне тут просто показалось…
— Я позвонила твоей маме, — перебивает Вероника. — Сказала, что ты ночевала у меня.
Ещё лучше. Ну, спасибо! Светлакова нереально облегчила мне жизнь! Теперь перед смертью ещё и объяснять придётся, почему я ночевала у стервы, которую с младших классов на дух не переношу!
— Я сделала всё, что могла, — голос звучит будто по-дружески. — По крайней мере, они не стали заявлять в полицию о пропаже и искать тебя по моргам.
Это да. С этим соглашусь, пожалуй.
— Мне в ночнушке домой идти?
Усмехается, будто я удачно пошутила.
— Я дам тебе свою одежду, Багрянова. Выпей чай и выдохни. Время назад не повернёшь. Ещё душ прими. Жутко выглядишь.
— Как я здесь оказалась? — смотрю неё хмуро. — Я ведь не много выпила. Что там вообще было? Почему я домой не поехала?
— Потому что я решила, что родители твои не обрадуются, когда Макс вручит им тело дочери со словами «Убивайте её нежно».
— Макс? — Это всё, что услышала. И аж передёрнуло.
— А ты думала, Я тебя на своей спине до кровати тащила?
— А кто меня тащил? — трясу головой, которая болит, и тут же добавляю: — Почему ОН меня тащил?!
— А кто должен был? — фыркает, отбрасывая за спину блестящие чёрные локоны. — Оскару надо было доверить твоё тело? В следующий раз…
— Нет! В смысле — следующего раза не будет.
— Я думала, тебе понравилось, — усмехается, шагает к туалетному столику, опускается на белоснежный мягкий пуфик и задумчиво смотрит в своё идеальное отражение.
«Как вообще можно родиться такой красивой»? — в голове невольно мысль проплывает.
И как обычно у меня это бывает: раз, и стадия неоправданного возмущения превращается в стадию «сдулась, как воздушный шарик».
— Так я… я там, ну… в баре… Всё было ужасно, да?
Брови Вероники слегка выгибаются, а холодные, практически прозрачного цвета глаза в зеркале находят мои.
— Нет, — отвечает, поразмыслив. — Ничего позорного ты не сделала, Багрянова. Но если интересуют детали, то лучше спроси у Макса.
— Почему у него?
— Потому что возиться с тобой было не моей проблемой.
— А Яроцкий типа возился, да? — фыркаю цинично и отворачиваю голову к окну, щурясь от солнца.
В груди щемит, голова кружится…
«Молодец, Лиза, теперь плати за свою глупость».
— Он привёз тебя в бар, — спокойно говорит Вероника, — его и ответственность.
— Яроцкий обделён этим чувством.
— Даа?.. Тогда почему ты здесь, а не у того мужика к которому на шею вешалась? Задницей об него тёрлась, точнее… скорее он об тебя тёрся, но поверь, судя по твоему выражению лица, ты не возражала.
Враньё.
— Не было такого!
Вру Я — могло быть, потому что ничего не помню! Таблетки усилили действие алкоголя, я была сама не своя.
Вероника усмехается, разворачивается на пуфике лицом ко мне, выпрямляет спину, демонстрируя идеальную осанку, и забрасывает ногу на ногу.
— А мне есть смысл врать?.. Если забыла, напомню: ты сейчас в моём доме находишься, в моей кровати, пьёшь мой чай, а я что-то спасибо не слышу. Или хотела проснуться в кровати того мужика?
— Я… с ним…
— Нет. Кроме грязных танцев ничего не было. И это тоже благодаря Максу, — улыбается. — Но ведь и он от тебя спасибо не дождётся?
— Это всё было по его вине! — шиплю яростно. — По вашей вине! По вине этой тупой игры, в которую вы меня втянули!
Вероника выдерживает паузу, не меняясь в лице. Просто смотрит, будто я действительно на колени перед ней упасть должна и благодарить до потери сознания.
Кстати насчёт потери сознания…
Нехорошо что-то.
— Почему ты это делаешь? — качаю головой. — Что тебе от меня надо? Кто ты? Судья, да? Ну и как? Я справилась со вторым заданием? Все довольны?!
— Я принесу тебе одежду, — покачивая бёдрами шагает к двери, когда я вскакиваю на ноги и преграждаю ей дорогу.
— Ответь мне! Что тебе от меня надо?! Думаешь, я слепая? Почему ты защищаешь меня? Выгораживаешь? Помогаешь? Это тоже часть игры? И… — заминаюсь, сжимая в кулаках подол ночной сорочки. — Ты меня переодела?
— Я. И что? Лифчик не снимала, не переживай.
— И… не видела ничего?
— Что? — хмурится. — Меня твоя грудь не интересует, Багрянова.
— А что интересует? — перевожу тему. — Что тебе от меня надо?
Склоняет голову набок и пристально смотрит. Не злится, даже не раздражается. Забавляется! Вот что делает Светлакова!
— Ты мне не интересна, — говорит наконец, слабо улыбаясь. — Но ты интересна Максу, а значит… я должна за тобой присматривать.
Эм-м… пауза тишины длится слишком долго и совершенно не помогает мысли в голове усвоится.
Что-то не очень на ревность с её стороны похоже.
— Хорошо, Багрянова, слушай, — тыкает пальцем мне в грудь и идёт на меня, пока ноги не упираются в кровать, и я не опускаюсь на мягкий матрас. — Всё, что будет сказано в этих стенах, останется в этих стенах, поняла?
— А разве не для этого я здесь? Ведь для этого!
— Хм… ты права. Я собиралась поговорить с тобой и раз уж ты так настаиваешь…
— Давай ближе к делу. Мне домой надо.
А ещё состояние какое-то не радужное…
— Я хочу помочь тебе, — без запинок выпаливает. — С игрой. Хочу, чтобы ты прошла её до конца.
Фыркаю:
— А я взяла и поверила.
— Я в её центре, как и ты. Разница лишь в наших ролях, — опускается рядом на кровать и выглядит потрясающе уверенно в себе.
— И чего ты хочешь? — Не верю я ей.
— Хочу, чтобы ты не сломалась.
— Да какое тебе…
— Я уже сказала: Макс в тебе заинтересован! — голос Вероники звучит с нажимом. — Что-то в тебе его цепляет, кому, как ни мне видеть это? Ты для него, как сложная загадка, я вижу, как он на тебя смотрит, будто задачку решает.
— И что? — не сдерживаю абсурдного смешка. — Думаешь, я ему нравлюсь? Знаешь же, что это полный бред.
— Разве я сказала, что ты ему нравишься? — сужает глаза и холодно усмехается. — Я сказала: ты ему интересна, не более. Ты — исключение из его правил уже только потому, что прежде Макс не был куратором ни для одной «птички».
— Сейчас лужицей от счастья растекусь.
— Не будь такой агрессивной, — Вероника качает головой. — Тебе выгодно стать со мной союзниками.
— Будешь за меня задания выполнять?
В глазах Вероники вспыхивает интерес, а улыбка становится довольной:
— Мне нравятся твои «шипы». Никто из нас не думал, что ты окажешься… такой.
— В чём заключается твой союз? — перевожу тему. У меня нет времени на разговоры с этой стервой!
— Всё очень просто, — вновь говорит ласково и спокойно. — Делай всё, что говорит Макс. Позволь ему с собой поиграть. А я… взамен помогу тебе с заданиями.
Глаза невольно на лоб лезут.
Да она издевается!
— Хочешь, чтобы я его ручным зверьком стала?!
— Просто не отталкивай его.
— Боже… Поверить не могу, — вскакиваю на ноги. — Это мы сейчас о твоём парне говорим?! А если он мне ноги раздвинуть захочет?
Эти слова определённо веселят Светлакову — уж очень она уверена в себе. Холодный смех продолжает звучать в моей голове даже после того, как она замолкает, встаёт передо мной и смотрит, как на второсортный товар.
— Если и до этого дойдёт, — сдерживает смех, — во что сложно поверить. Ты сделаешь и это, Багрянова.
А Макс точно её парень?..
— Я сделаю всё, чтобы он был моим. Всё, чего он захочет.
Качаю головой и отхожу на два шага назад. Сжимаю в руке телефон, готовая вызвать такси и поехать домой даже в таком виде.
Они сумасшедшие! Все они!
— Я хочу помочь ему, — говорит неожиданно резко. — Хочу, чтобы Макс успокоился. Закончил, наконец, эти игры, начал жить нормальной жизнью!
— Почему бы тебе не сказать об этом ему?
— Потому что он не станет слушать. Он помешан на игре. Помешан на «птичках». Помешан на мести.
— На мести? — хмурясь, смотрю в её лицо. — Постой… Я сейчас правильно расслышала? Это… месть? — Не сдерживаю смеха. — Шутишь? Ему не за что мне мстить. Мы даже не общались с ним! И уж поверь: я твоего психопата точно ни чем обидеть не могла!
— Но видимо обидела, — отвечает приглушённо и, чёрт, вижу — не шутит!
— Бред какой-то… — хожу из стороны в сторону, а в груди всё сильнее сжимает. — Дай одежду. Мне домой надо.
Рука Вероники так внезапно падает на плечо, что замираю скорее от неожиданности, чем от сжимающихся на мне пальцев.
— На тебе всё должно закончиться, — шипит вкрадчиво. — Ты особенная для Макса, Багрянова, я точно это знаю. И только ты можешь дать ему то, что спасёт его!
— Ты о подчинении говоришь? — злобно усмехаюсь. — Прости, но я пасс быть успокоительной пилюлькой твоего парня.
— Просто заверши игру. Этого он хочет.
— Тогда ему полегчает? — Даже не пытаюсь сдержать смех. — Он больной урод! Садист! Ему никогда не полегчает! Ты сама-то знаешь причину? Кто эту игру придумал, знаешь? За что твой Яроцкий над людьми издевается?