Лишь при одной мысли об Ив и сегодняшнем свидании Дэвида охватило желание. Глория — настоящая динамистка, развратная тварь, а Ив так восхитительно неистова в постели, что кажется, будто ты единственный мужчина в ее жизни. Поэтому Дэвид так взбесился, узрев ее в объятиях этого толсторожего ухмылявшегося плейбоя. Но потом, остыв, призадумался.
Дэвид, нахмурившись, шагнул к плите, главному украшению и гордости его крохотной кухоньки, и налил себе чашку кофе — четвертую за утро. Теперь, узнав получше Глорию, он не исключает, что ей вполне по силам устроить и не такой спектакль, только бы затащить его в койку. И возможно, неуклюжие попытки Ив что-то объяснить и вымолить прощение были вполне искренними и все, что произошло, — действительно недоразумение.
— Я люблю тебя, Дэвид, — всхлипывала она. — Неужели это для тебя пустой звук? Думаешь, я стала бы ползать перед тобой, забыв гордость, если бы была такой дешевкой и шлюхой, какой ты меня считаешь?
Но тогда он и слушать ничего не желал. Видеть ее не мог. Позже, стоя у окна спальни Глории и наблюдая, как этот козел, с которым переспала Ив, увозит ее домой, Дэвид уверился в своей правоте. Ив ничем не отличается от других, хищных, лживых потаскух. Притворяется невинным птенчиком, чтобы заманить его, поймать в капкан и заставить жениться, а потом изменять направо и налево, с кем ни попадя.
Но сейчас… Дэвид утратил былую уверенность. И знал лишь одно — он хочет Ив. Боже, как хочет! Ив, обнаженная, в постели с ним, отдыхает после бурных ласк. И капли пота, выступившие на золотистой коже, совсем как на этой чертовой фотографии. Ее крики в минуту наивысшего наслаждения, его имя, срывающееся с ее губ, признания в любви. После соития с Ив он никогда не ощущал брезгливого омерзения, как после ненасытной дряни Глории. Ну и дьявол с ней. Сегодня он будет трахать Ив. Снова и снова. Всю ночь напролет.
Ничто не доставляло Дэвиду большего удовольствия, чем занятия любовью. Пожалуй, такой же кайф он ловил от тщательной проработки очередного процесса, подготовки идеально составленных документов, в которых при всем желании нельзя было найти ни единой ошибки. Как были правы родители, воспитав его в убеждении, что рассудок должен управлять чувствами, а не наоборот. Да, эмоции — штука неплохая, но разум куда важнее. Только рассудительный, умеющий все взвесить человек может добиться успеха.
С самого детства, все те годы, когда он оставался единственным ребенком в семье, его учили быть сильным и владеть собой. Мужчина обязан иметь рациональный ум, сдерживать порывы, чтобы не зайти слишком далеко по опасному пути. Нельзя давать волю страстям и, прежде чем бросаться вперед очертя голову, необходимо все хорошенько обдумать.
Дэвид унаследовал также здоровое честолюбие и чувство ответственности по отношению к младшим детям, которые появились на свет, когда родители были уже немолоды. Казалось, они словно предвидели свою близкую гибель. Умерли вместе, как были неразлучны при жизни. Дэвид никогда не мог представить мать с отцом врозь, в его воспоминаниях они были единым целым.
Еще подростком Дэвид понял, что по природе он человек страстный и неукротимо-чувственный. Уже тогда женщины были без ума от его привлекательного лица и атлетической фигуры. На втором курсе высшей школы он встретил Ди, официантку в дешевой кафешке, куда часто забегали школьники, чтобы съесть гамбургер, и позволил ей совратить себя. Его сверстники не упускали случая появиться в кафе и поглазеть на недоступную Ди и даже заключали пари, кому первому удастся залезть ей в трусики. Девушка отшучивалась, кокетничала, играючи отшивала сопливых ухажеров, но Дэвид то и дело ловил на себе ее изучающий зазывный взгляд.
Ди стала первой женщиной, которой посчастливилось погреться у огня, пылавшего в сердце внешне невозмутимого, вежливого юноши. Ди была ненамного старше Дэвида, но не успела окончить высшую школу, потому что родила ребенка неизвестно от кого. Пришлось пойти работать, чтобы кормить себя и малыша. Зато в постели ей не было равных, пусть даже она имела несчастье совершать в реальной жизни одну ошибку за другой.
Дэвид никогда не хвастался своими отношениями с Ди перед приятелями; она знала об этом и была благодарна настолько, что не захотела порвать с ним, даже узнав, что тот изменяет ей с другими. Дэвид вполне устраивал ее как любовник, а она, в свою очередь, отдавалась ему самозабвенно, с безоглядной раскованностью, которой так недоставало его остальным подружкам. Они продолжали встречаться, пока не настала пора уезжать в университет; кроме того, он без огласки и шума успел поиметь самых красивых и сексапильных девчонок в школе.
К тому времени как Дэвид закончил учебу и начал работать по выбранной специальности, он понял, насколько легко можно получить от женщины все что угодно, не связывая себя при этом никакими обещаниями. Он не собирался ограничиваться одной, ему были нужны все. Дэвид наслаждался женщинами, их телами, ласками, теплом, но больше всего — почти наркотической зависимостью от него, упивался с таким сладострастием, что порой презирал себя за это. И все-таки стремился получить неограниченную власть над ними. Он сам не понимал этой двойственности своей натуры. С одной стороны — серьезный, преуспевающий молодой человек, надежный и скромный, от которого интуитивно ждут добрых и благородных поступков. Но другая, скрытая от посторонних грань характера обличала в нем ненасытного сластолюбца, развратника, который не может обойтись без женщин и беззастенчиво их использует.
Безусловно, Дэвид сознавал, что когда-нибудь придется обзавестись семьей. Так было принято в его кругу, и, конечно, женитьба поможет ему в дальнейшей карьере и создании имиджа человека порядочного и респектабельного. Удачно женившись, он быстрее достигнет намеченных целей. Но спутницу жизни он станет выбирать тщательно, руководствуясь исключительно мозгами, а вовсе не теми причиндалами, что находятся в штанах. Самое главное — найти подходящую супругу. Хорошо воспитанную, неглупую, но не из тех, кто чересчур умничает. Не слишком проницательную или умудренную опытом, потому что ей придется делить его с другими, — он ни за что не откажется от своих привычек.
С трудом пробираясь в потоке машин, Дэвид поймал себя на том, что снова думает об Ив. В глубине души он был рад, что подвернулся повод рассориться с ней. Ведь с самой первой встречи он просто помешался на Ив, не мог без нее жить и с ужасом обнаружил, что тщательно продуманные планы почему-то больше не кажутся такими уж насущно важными.
Дэвид вспомнил, как в ту ночь они слились в одно целое и кончили вместе в некоем счастливом самозабвении, заставшем врасплох обоих. Он то и дело открывал в Ив совершенно неожиданные черты и чувствовал себя при этом единственным мужчиной, которому удалось проникнуть за старательно созданный имидж пресыщенной, умудренной жизнью, самодостаточной карьеристки, которым она отгородилась от всего мира. В постели Ив была такой же необузданной и чувственной, как он сам, и все же проглядывали в ней теплота, открытость и дружелюбие, свойственные жителям провинциальных городков, где все друг друга знают, а к подобным женщинам Дэвид не привык. И несмотря на то что Ив многое повидала в жизни, работая моделью, и, очевидно, не страдала от отсутствия опыта, в ней была какая-то чистота, или по крайней мере так казалось Дэвиду.
Без косметики, с волосами, собранными в хвостик, в джинсах и старой рубашке она ничем не отличалась от соседских девчонок, на которых у Дэвида вечно не хватало времени, — становилась добродушной, все понимающей подружкой, «жилеткой», в которую можно поплакаться, чутко улавливающей все его настроения. Но на светских приемах с коктейлями, куда иногда брал ее Дэвид, Ив мгновенно превращалась в недоступную красавицу, с которой каждый был бы горд просто постоять рядом. Из всех знакомых ему женщин она лучше всего приспосабливалась к его желаниям и потребностям.
И хотя он с самого начала как бы между делом предупредил Ив, что еще не готов остепениться или стать отцом семейства, все же постепенно привык считать ее своей собственностью, особенно когда увидел, как привязалась к ней Лайза. Дэвид даже позволил себе помечтать о том, какая чудесная мать из нее получилась бы. Вот почему он не применил к ней свою обычную тактику обольщения.
Когда Глория передала ему приглашение Говарда Хансена на вечеринку (обычно этой чести удостаивались только доверенные люди босса), Дэвид сначала отговорился тем, что собирается провести уик-энд со своей девушкой. Но гостеприимный Говард настоял на том, чтобы он привез с собой Ив.
«Черт возьми, — вдруг подумал Дэвид, поспешно затормозив на красный свет, — почему мне взбрело в голову согласиться?» Однако трезвый внутренний голос нашептывал, что все случившееся к лучшему. Он слишком глубоко увяз на сей раз и позволил себе жить велениями сердца. Теперь он примет Ив назад на своих условиях, отнюдь не включавших женитьбу. Он постарается донести это до ее сознания. В конце концов кому понравится, когда другой трахает твою девушку? Пусть в этом нет ее вины, но неужели она вообразила, что он сможет забыть?!
Но было кое-что еще, что никак не стиралось из памяти. Как-то Ив сказала, что ее сексуальность — просто неотъемлемая часть имиджа, который она с таким трудом создала, но видит Бог, в постели (да и в любом другом подходящем месте) он сотни раз с восторгом убеждался, что она беззастенчиво кривит душой.
Да, она нужна ему исключительно в постели. Как любовница она восхитительна, но как жена… Сумеет ли Дэвид внушить ей, что отныне все будет по-другому? Пока они были вместе, он не встречался с другими женщинами, но теперь не желал упускать подвернувшихся возможностей. У них нет друг на друга никаких прав. Надо попробовать жить без всяких взаимных обязательств и посмотреть, что из этого выйдет. Она, вне всякого сомнения, пойдет ему навстречу. Шестое чувство, телепатия — называйте это как угодно — подсказывало Дэвиду, что Ив согласится на все.
Он хотел ее. Безумно. И когда она села к нему в машину, понял, что больше не может ждать. Запах ее духов, тепло тела, улыбка сводили его с ума, туманили голову вожделением. Впрочем, она тоже сгорала от нетерпения. Слишком хорошо они знали друг друга и сейчас изнемогали от желания. Зачем же вести пустые разговоры, произносить бессмысленные слова, притворяться и делать вид, что на уме у тебя совсем другое?
Он включил зажигание и поехал, сам не зная куда, чувствуя прикосновение ее пальцев сначала к руке, а потом к бедру. Квартира Ив исключается — Марти сегодня дома и, возможно, со Стеллой. Им не хотелось никого видеть. Его жилище на другом конце города. Очень долго добираться.
Вскоре они остановились у мотеля на Ломбард-стрит, первого, который попался на пути. Дэвид поспешно зарегистрировался и, как только они оказались в комнате, схватив Ив, опрокинул ее на пол и задрал ей юбку до самой талии. Никаких любовных игр, только шепот, грубый, хриплый, больше похожий на приказы, описывающий со всеми подробностями, что он хочет с ней сделать.
Содрогаясь в конвульсиях оргазма, Дэвид, почти теряя сознание, пробормотал:
— Господи, ты настоящая похотливая сучка, Ив. Ведьма!
Она же твердила одно:
— Я люблю тебя, Дэвид. Люблю!
Глава 11
Они опять были вместе, но что-то неуловимо изменилось в их отношениях. Лишь неутолимое желание осталось прежним.
Ив остро ощущала, что перемирие их было таким же хрупким и ненадежным, как натянутая струна. Теперь в душе ее властно поселился страх потерять Дэвида и снова изведать ту жестокую, рвущую сердце боль. Даже в самые счастливые минуты, лежа рядом с Дэвидом, она не могла не думать о недавно перенесенной пытке, угрожавшей вновь растерзать ее. Она не потеряет его снова! Притворится, что все идет, как прежде, что между ними совершенно ничего не произошло. Но ведь это не так, и они оба все прекрасно понимают.
Дэвид хотел ее, как, впрочем, и других женщин.
— Давай попробуем, Ив, может все образуется, но на этот раз никаких клятв, никакой ревности, ладно, крошка?
Он больше не звонил ей каждый день, и время от времени, когда она, изнемогая от тоски, набирала по ночам его номер, в ответ слышались лишь длинные гудки. И тогда Ив понимала, что в этот момент он развлекается с очередной любовницей. И, снедаемая ревностью, она была готова убить Дэвида, ранить его так же сильно, как он — ее.
Ив продолжала встречаться с Питером да и с другими мужчинами, до которых ей, в сущности, не было никакого дела. И все только для того, чтобы доказать Дэвиду — долг платежом красен, и она пользуется успехом у мужчин. Ив постоянно твердила себе, что хотела бы стать шлюхой и, дерзко выставляя себя напоказ всему городу, бросить правду в лицо Дэвиду. Какой позор, что она позволила ему превратить себя в безвольную тряпку, послушную куклу! Но Дэвид стал ее наркотиком, а она — безнадежной наркоманкой. Стоило ему позвонить, сказать, что он желает увидеться, что хочет ее, и Ив снова расцветала, охваченная дурацким ощущением счастья.
Она лежала в объятиях Дэвида, пока они занимались любовью, и с отчаянием думала, что не сможет жить без этого. И только в постели они понимали друг друга без слов. Точно в замедленной съемке, ритуальном танце, па которого знали лишь они одни, любовники переходили от одной позиции к другой, падали с горных вершин в зеленые долины и вновь достигали пика страсти, уносясь в недосягаемые высоты, к далеким звездам. Руки и губы были неутомимы, соприкасаясь, сливаясь, перекрещиваясь, а в движениях было столько грации и красоты! Нет, никто не осмелился бы сказать, что в их соитии есть что-то дурное или грешное!
В такие минуты Ив была уверена, что уж это по крайней мере никогда не кончится. Она чувствовала, что вожделение Дэвида столь же велико, как ее собственное. И дело тут не только во взаимном притяжении — главное сам Дэвид и ее любовь к нему. Она ничего не могла с этим поделать; оставалось надеяться, что он не слишком больно ранит ее, когда придет время расстаться.
Несмотря на уговор, они давали друг другу поводы для ревности, ссорились и мирились позже, в постели.
— Дэвид, о Боже, что с нами происходит? — в отчаянии спросила как-то Ив.
— Не знаю. Возможно, мы пытаемся понять, чего же добиваемся, — пожал он плечами, и Ив пришлось довольствоваться этим весьма туманным объяснением.
— Спасибо, Питер. Наверное, мне следовало бы стать твоей постоянной пациенткой. Плевать на деньги, похоже, придется прибегнуть к твоей помощи. Даже Марти заколебала — она уже видеть меня не может, да и сама я себе опротивела. Ты единственный, кто не достает меня нотациями насчет отсутствия гордости и практицизма. Но, дорогой мой, ты, по-видимому, преследуешь какие-то свои цели, не так ли?
Интересно, знает ли об этом Дэвид… Я имею в виду о нас? А, не отвечай. Мне нет до этого дела. Как и до того, с кем Дэвид спит сегодня. Должно быть, с Глорией. По-моему, они часто встречаются, но я, разумеется, боюсь спросить Дэвида. А ведь еще есть и Стелла. Судя по тому, что она избегает смотреть мне в глаза и ехидно торжествующе улыбается, я почти уверена, что и со Стеллой он успел перепихнуться. Видел бы ты, как она ухмыляется, когда думает, что я на нее не смотрю! Ненавижу эту дрянь!
И не столько потому (дерьмо поганое!), что она затащила Дэвида в постель, но в основном из-за того, как она обращается с Марти. То горит страстью, то холодна, как айсберг. Клянется, будто бы Джордж — не более чем удобное «прикрытие» и что между ней и Марти все остается по-прежнему. Врет и не краснеет! Бедняжка Марти! Опять мы с ней в дураках. Обе влюблены, обе мучимся, обе страшимся взглянуть правде в глаза.
Надеюсь, ты не станешь возражать, если я снова заведу речь о Дэвиде? Ну конечно, нет. Ты такой лапочка, Питер! По крайней мере с тобой все известно наперед. Я не чувствую себя так, словно сижу на скамье подсудимых и подвергаюсь перекрестному допросу.
Иногда я задаюсь вопросом: что же нужно от меня Дэвиду? И не только от меня — вообще от любой женщины. Чего он ждет, требует? Если бы я только знала, постаралась бы соответствовать его меркам. Звучит по-дурацки, верно? Совсем как в сентиментальных мелодрамах тридцатых годов. Где-то я прочла, что банальность — это правда, истертая от повторений. А я, вероятно, выдаю банальности лишь потому, что очень устала.
Не важно. Ценой любых унижений я собираюсь держаться за Дэвида как можно дольше. У меня такое ощущение (а может, это только мои фантазии), что рано или поздно он не сможет без меня обойтись. Я стану его привычкой, если не наваждением. Все, что требуется, — постоянно быть рядом и не устраивать сцен ревности, выждать, пока Дэвид решится на что-то. Ну а сейчас… О Господи, порой мне кажется, что он превращает меня в проститутку, в потаскуху, грязную тварь, одну из тех, которых он презирает. Дэвид сказал как-то, что может любить лишь женщину, которую уважает, в которой уверен и которая не станет раздвигать ноги перед каждым, стоит только мужу отвернуться.
И, говоря это, Дэвид смотрел на меня с брезгливостью. Вероятно, таким образом давал мне понять, что ему известно о других мужчинах, и в частности о тебе, зайчик. До встречи с Дэвидом я была такой разборчивой и далеко не со всяким соглашалась просто пойти куда-нибудь. Теперь же ложусь в постель с кем попало, и мне абсолютно наплевать. При этом я не чувствую ни стыда, ни унижения в стремлении доказать себе, убедиться, что ночью все кошки серы. Питер, а вдруг я превращаюсь в нимфоманку?
— Ты становишься чересчур назойливой, кошечка. И слишком возбужденной. Кажется, тебе вредно наговаривать эти пленки. К тому же ты опять задаешь вопросы.
— Знаю, Питер, знаю. Но мне нужна помощь. Честное слово. Что со мной происходит? Я просыпаюсь по ночам и пытаюсь найти ответ. Мне страшно. Очень страшно. Но еще больше я боюсь потерять Дэвида и готова довольствоваться теми крохами внимания, которые он мне уделяет.
— Так я и знал! Ну почему меня вечно втягивают в диалог с бабами, которых я трахаю? Почему я не могу перестать быть психоаналитиком даже в постели?! Хорошо, Ив. Скажи, Дэвид изменился по сравнению с тем, каким был до ссоры?
— Да, и я тоже. Впрочем, теперь я в невыгодном положении — он знает о моей любви к нему. Иисусе, я даже не способна придержать язык, все время признаюсь в любви, и слова будто сами собой слетают с губ. А он этим пользуется. Обращается как со своей вещью. И я действительно его вещь, только лучше бы ему этого не знать. Вот накануне, когда мы были у него… не знаю, стоит ли тебе рассказывать об этом…
— Раз уж начала, не останавливайся, дорогуша. Продолжай, я люблю слушать.
— Думаю, все это не так уж важно, ты ведь знаешь, что мы обожаем трахаться. И в тот раз проделывали то же, на диване, прямо в одежде. Иногда он предпочитает заниматься любовью именно так.
Была суббота, и он заехал за мной и повез к себе, поскольку ждал своих младших родственников. Они должны были приехать в город на один день, и он ужасно спешил. Порой нам нравится экспериментировать, и Дэвид заставил меня лень спиной на ковер и поднять ноги на диван, а сам устроился между моими бедрами и принялся насаживать меня на себя. Было безумно здорово. По-настоящему круто. О Питер, если бы ты мог сейчас видеть себя…
Но в самый разгар наших игр в дверь позвонили, и Дэвид уронил меня: попросту оттолкнул так, что я свалилась на пол, словно то, чем мы занимались, внезапно стало грязным и мерзким! Представляешь, Дэвид вскочил, застегнул брюки и, глядя на меня с нескрываемым отвращением, обронил:
— Да поднимись же, Ив, ради Бога! Выглядишь, как дешевая уличная девка, лежа на полу враскорячку!
И в этот момент я возненавидела его, Господи, как сильно возненавидела! Но себя куда больше! За то, что торчу здесь и позволяю ему обходиться со мной, как с последней шлюхой, половой тряпкой, которую можно использовать и без сожаления выбросить
— И что дальше?
— Ничего. Я встала и убежала в ванную, чтобы поправить макияж и немного прийти в себя, пока Дэвид встречает детишек. Я, кажется, сказала «детишек»? Ошибка. Франси далеко не ребенок. Ей уже семнадцать, и хотя в присутствии Дэвида она ведет себя, как невинный ангелочек, бьюсь об заклад, отлично поняла, что мы вытворяли. Поверишь, я даже покраснела, когда девчонка уставилась на меня.
И в довершение всего Дэвид попросил, чтобы я проехалась с ней по магазинам и купила что-нибудь из одежды. Бедняжка Франси из всего выросла, ей нужно новое платье.
— У Ив такой чудесный вкус, уверена, что она поможет мне выбрать что-нибудь стоящее, — щебетала Франси.
Говорю тебе, Питер, эта соплячка прекрасно усвоила все женские уловки и хорошо знает, как пнуть побольнее. А Дэвид — настоящий осел там, где дело касается сестрички. Он считает ее милым, безгрешным созданием, витающим в облаках.
Пришлось повезти ее за покупками в своей машине. Дэвид отправился с Риком и Лайзой в зоопарк. И естественно, оставшись наедине со мной, Франси тут же отбросила притворство. Для начала она осведомилась, каков Дэвид в постели. И пока я пыталась найти подходящий ответ, она нежнейшим голоском заявила, что мне, пожалуй, надо удержать его, потому что, по ее словам, «Дэйв обожает трахаться, и бабы вечно к нему липнут».
— Ничего не скажешь, вундеркинд!
— Именно! Можешь не сомневаться. Видит Бог, я старалась заставить ее заткнуться. И даже сказала, что ей нет необходимости пытаться меня шокировать, потому что я уже заметила, как она сообразительна, и далека от мысли считать ее ребенком и признаю справедливость ее наблюдений.
— Но Дэйв так не думает, — заявила Франси. — Воображает, что я еще совсем молокососка, а я уже давно стала женщиной. И разбираюсь кое в чем куда лучше тебя.
А потом она, ухмыляясь, добавила, что, судя по моему лицу, я не прочь ей врезать, так зачем же сдерживаться?
— Во всяком случае, я не скрываю, что ненавижу тебя, и ты это знаешь, не так ли? — прошипела девушка.
И тут мне действительно захотелось ей наподдать. Но нужно было помочь выбрать платье, и после долгих споров, я заставила девчонку купить приличную одежду. То, что она хотела примерить сама, походило на обноски дешевых шлюх.
О черт! Подумать только, с чем мне приходится мириться ради Дэвида! После этого мы почти не разговаривали с Франси, но по крайней мере отношения выяснили.
— Ты сказала Дэвиду?
— Конечно, нет. Как я могла! Он так трясется над сестрами и братом, особенно над Франси. Твердит, что она нуждается в любви и внимании, гордится ею, потому что девчонка ужасно хорошенькая и к тому же прекрасно учится. Он нанял домоправительницу, но считает, что хозяйство ведет Франси. Постоянно хвастается, какой замечательной женой и матерью она когда-нибудь станет. У меня духу не хватит открыть ему глаза. Да Дэвид мне и не поверит и лишь возненавидит. Решит, что я ревную или, чего доброго, наговариваю на Франси. И потом… Опять я об одном и том же. Не хочу, не вынесу потери Дэвида. Из кожи вон вылезу, чтобы этого не случилось. Питер! Что мне делать, черт возьми?
— Прости, кошечка, время истекло. Часы бьют двенадцать, карета превращается в тыкву, а ты — в резиновую куколку с премиленькой дырочкой в нужном месте.
— Ах ты, развратник! Что у тебя на уме?
— Ты сама завела разговор, мышка, не я. Наверное, это в самом деле забавно. Давай попробуем, как Дэвид. Ну же… ложись на ковер… ноги вверх…
— Будь ты проклят, Питер! Нет, прекрати, пожалуйста… о-о-о-о…