Покупки мои разобрали. Охали — зачем тратился? Новый русский? Да нет, уже старый. Богатый? Да, не бедный, не жалуюсь. Молодец какой!
Потом проиграли душещипательную историю про соседские дворы, косички, рогатки. Бабуля чуть слезу не сронила, поверила. И все причитала:
— Пара у вас хорошая, красивые оба, умненькие, земляки опять же, да и мужчина при деньгах. Жили бы да и жили вместе!
Где? У нее Америка — голубая мечта. А мне — не очень-то. Где родился, там и сгодился.
В общем ужин прошел хорошо. Затянулся, правда. Люба уже в спальню свою ушла, а я все бабусю развлекал. Рассказами да байками. Про Россию, обновленную. Бонусы зарабатывал. Заработал. Уснула крепко. Сам уложил, пледом из овечки накрыл. Спи спокойно! И — в спальню Любкину рванул.
Спит?! Обидно стало. Я минуты считал, бабку убаюкивал… Ладно. Обижаться передумал. В окно вдумчиво поглядел. И с краешку на кровать пристроился. Я-то балду всю неделю в универе пинал, а она жарила и мыла, бабулю пестовала. Зашевелилась. Теплая-теплая! И ничего совсем на ней нет. Пропал я!.. До утра до самого.
Проснулся — опять один. Но пугаться уже не стал. Соскочил бодрячком. Сполоснулся. Спустился в столовую. Бабуся сидит за столом. Огурец! Молоко пьет. Люба — у плиты. Улыбнулась мне, я — ей. Пастораль! Бабка опять рассказами увлеклась. Плакал день! Ну да ладно, все — рядом.
К обеду выбрались в парк. Пока на выход переодевались, успели использовать кровать но назначению. А в этом что-то есть!
Гуляли, бабусю по аллеям катали. Белочек подмороженных орехами кормили, заранее корм у входа купили. Специально продают, чтоб дрянь какую белке не подсунули. Все время руку Любину держал. Пальчики тонкие, щекотят меня за ладонь.
— Пошли в дом, — шепнул. — А бабка пусть подышит.
— Нельзя так! — засмеялась. — Забудемся, заморозим!
И губами холодными в ухо мне выдохнула. Сила воли потребовалась…
Нагулялись. Ужинали чинно и долго. Я Любе готовить помогал. Подавал, резал, мыл. Бабуле в этом моменте сильно понравился.
— Дура ты, Любка, — сказала.
Я согласился. Дура и есть. Со стороны даже видно! А она как и не слышит.
Не зря выгуливались, бабка сломалась быстрее, чем вчера. А может, прикинулась, пожалела нас.
— Уснула! — радостно сообщила Люба.
Я голову потерял, на руки ее подхватил, длинную, тонкую. И поволок наверх. В спальню. А она вдруг затихла. Прижалась сильно. Как будто боялась кого.
Назавтра составил с бабулей серьезный разговор. Сказал, что уезжаю через неделю. И попросил Любаню на уик-энды следующие отпустить с легким сердцем. Бабка прониклась, согласилась сразу. Заодно стала Любу уговаривать за меня держаться. Я поддакивал. Но она — ни в какую:
— Не хочу назад. Родину не люблю, да и она меня тоже. Мечта у меня с детства — в Америке жить. Накоплю десять тысяч долларов, фиктивно замуж выйду, американкой стану. А Сережка еще одумается и сам ко мне приедет, чего ему в России делать?
Закручинился я: а в Америке чего? И бабуля загрустила. Всей душой, видать, прониклась.
Ладно, пообедали, стал собираться в Нью-Йорк. А бабка возьми и брякни:
— Чего поедешь? Завтра утром в шесть тридцать поезд есть, успеешь на свои занятия!
Я подумал, подумал и расцеловал ее. Ей понравилось. Потом еще долго в лото играли. Чинно так. Я восемь долларов Любане проиграл и четыре — бабуле. Радовались, как дети, обе. Сам не заметил, как время пролетело.
Утром соскочил — опаздываю! Кое-как побрился, кофе на ходу хлебнул, помчался и — тормознул у двери, не выдержал:
— Люба, ну брось ты лабуду эту. Как вместе хорошо! Поехали, вернемся, на родине тоже жить можно, чего тебе здесь маяться, без визы, без прав?!
— Ни за что! — сказала. — Я не маюсь. Мне здесь дышится даже по-другому, лучше ты здесь оставайся.
— Бебиситтером?
Засмеялась. А мне не до смеха было. Поцеловал без энтузиазма. Уехал. Такси пришлось ловить — поезд уже ушел.
Опять еле пережил неделю. Но грустил тяжело. В воскресенье улечу. А дальше как?
Перезванивались без конца. Почти и не говорили. Просто слушал ее дыхание в трубке. Я никого еще так не любил…
В пятницу встретил ее на вокзале. Накупил роз. На коротких ножках, но много-много. Выпала из вагона прямо на меня. Смешались все: я, Люба, розы. Целовались. Народ вокруг обтекал. «О-ля-ля!» — говорили. Завидовали!
Из отеля так никуда и не вышли до воскресенья. Еду заказывали в номер. Вина набрал заранее, да и бабуля подарок передала — три бутылки чилийского. Не тащить же с собой! На бутылки кошки из пластика привешаны. Черные. Вино выпили, а кошек сохранил. До сих пор.
В воскресенье проснулся рано. Или не спал? Мылся, брился. Вылил в себя остатки вина. Оделся. Чемодан собрал. Сел на кровать:
— Люба!
Она глаза приоткрыла, улыбнулась. Здесь бы и умер! Взял себя в руки:
— Люба, поедем со мной!
Открыла глаза:
— Не могу я ехать. У меня виза просрочена. Если обнаружусь, больше сюда не впустят.
— А оно тебе надо?
— Надо! Я с пяти лет об Америке мечтаю!
— Ну и как будем?
— Не знаю. — Глазки подозрительно заблестели, но от своего не отступает. Упрямая!
Ладно.
— Пора.
— Сейчас?
— Ну, еще с полчасика есть.
Использовали с толком…
Потом собрались. Номер сдал, такси уже подогнали. Сразу договорился с таксистом, чтобы Любу подождал и отвез из аэропорта в Элизабет. Заплатил заранее, тот остался доволен. Приехали. Наша российская группа уже в куче, на Любу поглядывают. Выбор мой явно оценили.
Остановились в сторонке. Сильно-сильно обнял. Целовать не стал.
— Не плачь, девчонка, — сказал, — это твой выбор.
Достал деньги. Глазами засверкала.
— Дурочка, это тебе на телефон. Чтоб звонила каждый день.
— Я буду каждый час.
— Ладно, а я что-нибудь придумаю!
Не выдержал — поцеловал. В самолет загрузился последним. Люба-Любонька!
Взлетели. Стюардессы повезли напитки. Оглядел вдумчиво, не согласился с ассортиментом. Дал денег и попросил виски. Через пару часов уснул. Крепко.
Проснулся в Москве…
Позвонил из аэропорта. «Я — дома», — сказал. А она взяла и заплакала.
— Я сейчас вернусь обратно и заберу тебя. Поедешь?
— Нет, ты приезжай и оставайся.
— Подумаю. Целую тебя. В глазки твои зареванные. И бабуле привет передай — наш человек, святой. И Америка не испортила!
Ладно…
Весь день по Арбату бродил. Пиццу съел в итальянском ресторанчике, запил красным вином. Когда-нибудь буду сидеть здесь, не один — с Любой. Уверенно так загадал. Значит, исполнится.
Вечером окончательно улетел. Во Владивосток. Я и правда там жил.
Встречал меня Максим, друг лучший. С Гришкой, естественно. Сына увидел, немного расслабился, но потом снова накатило. Как жить-то без нее? Совсем растерялся.
Гришку домой отвезли. Алке, жене бывшей, сдали. Она сказала, что я схуднул, но мне идет. Схуднешь тут!
— Ну что? — Максим спросил. — Не в себе ты какой-то. Колись давай!
— Да пропал я, совсем пропал! Давай водки, что ли, купим.
Купили. Рассказал все. Купили еще. Ночью стал звонить ей, пьяный. Угрожал: «Убью или сам умру». Она плакала на том конце вселенной. Не от страха, конечно.
Так тянулось четыре дня. Потом увидел себя в зеркале, под глазами — синяки, лицо серое. Очнулся. «Возьми себя в руки, — сказал, — или лети к ней. Бебиситтером всегда возьмут».
С головой ушел в работу…
Через пару месяцев она сказала, что не может жить без меня и черт с ней, с этой Америкой! Хоть там все и вандефул и бьютифул. У меня не было сил ждать, и я полетел ей навстречу.
Встретил ее в Москве, в Шереметьеве. Она шла мне навстречу так стремительно, что полы ее пальто летели где-то сзади и едва поспевали. Я поймал ее практически на лету, прижал и долго не мог отпустить.
Весь день гуляли по Арбату держась за руки, ели пиццу в итальянском ресторанчике. В том самом! Уже потеплело, и они выставили столики на улицу. Мы жевали и жили жизнью города. Напротив мальчишка с косичкой душевно терзал гитару. Все, как я и загадывал. Вечером улетели во Владивосток. Домой…
Если вы поверили в такой конец, то я вас обманул. Это мне так снилось каждую ночь.
А прилететь она так и не захотела.
Но звонила часто. И я — ей. Придумали мечту: летом я приеду к ней в гости, она найдет себе замену у бабули, и мы целый месяц проведем в путешествии по Америке. Машину возьмем! И ни на минуту не расстанемся. Тем и жили.
Настало лето, и в одно прекрасное утро я спросил себя: зачем? Мы взрослые люди, у нас нет будущего, только лихорадка. Я позвонил ей и спросил, вроде шутя, сколько ей не хватает денег для ее фиктивного брака. Она подвоха не заметила: да начать и кончить, сказала, четыре с половиной набралось, еще как минимум столько же надо. И вздохнула. За живое, видать, задел. Кип смайл[2], Безуглов!
Через две недели мне удалось переслать ей с оказией шесть тысяч. Пусть быстрее сбудутся твои мечты, Люба!
И в отпуск уехал. С Гришкой. Подальше от телефонов. На месяц.
Говорил же — сентиментальный я.
Больше я о ней ничего не знаю.
Как живешь, Любонька?
ЗНАКОМСТВО
— Кофе, Сергей Викторович?
— Пожалуй.
— Может, с коньяком?
— Почему бы и нет?
Она долго где-то бегала. Как выяснилось позже, искала чашку, искала сахар, искала кофе. Коньяк был.
Так и познакомились — Виктория. Вика, Вичка, Викулькин. Но на тот момент — Виктория. Андреевна, если быть точным. Она была директором большого учреждения, проектного института, как ни странно выжившего с совковских времен и оставшегося при солидных площадях. Я — директором и хозяином частной конторы. Пришел к ней с улицы, снять пару комнат под офис. Сдала. Кофе выпили. С тех пор просто здоровались, когда случайно пересекались у лифта или на стоянке.
Мы здорово пьянствовали тем летом. То клиент хороший, то просто друзья набежали. Лето было удивительное. Теплое. Солнце с утра. Какая работа?
Строили помаленьку, торговали всем подряд. Однажды завез ей домой коробку памперсов для дочки. Просто потому, что завалялись. Она засмеялась и сказала: «Я тебя люблю». В шутку… Всю ночь вертелся. Не спалось.
Вадим, кажется, как-то предложил пригласить ее на очередную вечерушку — арендодатель нам она, мол, уважать надо, дружить. Пригласили без оптимизма. Пришла! Смеялись. Дурачились, пили дрянь какую-то. Виски. Не наш напиток, не русский.
Нашел себя на Шаморе — мы стоим с ней прямо в море, по щиколотку в воде, держимся за руки. Она рассказывает, как размножаются ракушки. До сих пор не вспомню как. Зачем-то поцеловала меня. В щеку. Я попросил: еще. Поцеловала еще.
Протрезвел. Отвез ее домой. Чинно. У нее — совсем маленькая дочь и сын Васька. Муж благополучно отчалил в Америку-разлучницу. По первости прислал пару романтических писем про благодатную страну. Потом потерялся, как водится. А у меня на тот момент — роман с длинноногой козой. Каждый при своих, в общем.
На следующий день нашел под «дворниками» машины бумажку. На ней — смеющееся сердце, пронзенное пушистой стрелой. Позвонил ей, сказал, мол, хорошо рисуешь, а она вдруг растерялась — как догадался-то? Да вот так. Сам такой…
Потом черт какой-то понес меня в Находку. Ей, оказалось, туда же надо. В филиал, бумажки завезти. Больше некому, конечно…
Сговорились, сели с утра пораньше и подались. Быстро как-то все дела переделали, назад — в самый зной, в полдень. А спешить вроде и некуда. Остановились в бухте по пути. Жарко! У моря — четыре калеки. Взяли перекусить, искупались. Вода как стекло, чистая, теплая. Но купались каждый сам по себе. Слопали по шашлыку, разлеглись на полотенцах. Подтянулся и поцеловал ее. Невинно. По-братски. Как старшую сестру. И все.
Сели в машину, поехали. Я — за рулем, рубаха расстегнута, мужественный профиль с обгорелым носом. На ее месте уже спекся бы. Нет, положила руку мне на плечо, пощекотала затылок. Заерзал. И опять на этом все. Тяжелый случай.
Довез до дому.
— Пока?
— Пока-пока. До завтра.
Не дал ей выйти из машины, развернулся, помчался обратно из города, к морю.
Молчала. По радио голосили: «Я гото-ов целовать песок, по которому ты ходи-ила!»
Взялся подпевать. Посмотрела на меня, сказала спокойно:
— Отвези домой. У меня там дети с бабушкой заждались… Поздно уже.
Правильная ты моя! У меня тоже, между прочим, сын есть. И жена. Бывшая, правда. И коза длинноногая. Вот! Завелся с полоборота, брякнул:
— Когда-нибудь ты захочешь, чтобы мы проехали поворот к твоему дому, а я сверну!
Умно, конечно, сказал. Ни дать ни взять.
Промолчала в ответ. Слава богу!
Привез. Попрощались как ни в чем не бывало. По дороге купил бутылку водки. Приехал домой и пить не стал. Ждал, что она позвонит. Из-под подушки какой-нибудь.
Но нет — тишина. Лег. Длинноногая коза утешила по-своему. Кое-как уснул.
Так и жили. Время шло. С чего, не знаю, пригласил ее вечером на чай к себе домой. Она и согласилась. С козой на тот момент расстался. Жил один. Сиротливо. Купил пару рулетов и бутылку «Пол Масона». Долго распинался, какое вкусное вино. Как выяснилось позже, все эти вина ей до лампочки. Не пьет.
Стемнело. Я зачем-то надел плащ и подошел к ней. Она засмеялась, расстегнула пуговицу на плаще, и он свалился с меня. А под ним ничего и не было. Аполлон!
С тех пор завертелось. Нельзя было дня прожить, чтобы не увидеть, не позвонить. Всегда хотелось быть рядом.
Иногда везло. Подворачивались командировки в Москву. Ей, конечно. Я просто мотался прицепом. Зато жили радостно в отеле, и никто не дергал. Ужинали вместе, гуляли, взявшись за руки. Культурная программа какая-нибудь, обязательно. В столице, чай!
В последний раз — та же схема. У нее — командировка в Москву, я планирую радостное прибытие в столицу через пару дней.
Проводил, помахал, скупую слезу утер. И облегчение почему-то вдруг почувствовал. Назавтра — мой день рождения, блин! А следом за ней лететь — только через два дня. Свобода! Хм.
День рождения чествовали с размахом. С утра — в офисе. Народная тропа не зарастала. Потом плавно перетекли в ресторан. К ночи — домой. С длинноногой козой (откуда-то прорезалась!). В душе вместе плескались, вкусняшку какую-то из одного бокальчика пили, стихи вспоминали. «Мы не будем пить из одного бокала. Потому что ты мальчишка озорной. Потому что так у вас заведено — с кем попало целоваться под луной…» Ну и так далее. С козой всегда весело. Без напряга.
И тут позвонила она. Поздравляю, скучаю, жду. Спрятался с головой под одеяло. Как пацан! Отвечал скупо.
— Ты не один?
— Один!
Зря врал — догадалась. Больше не звонила.
Через два дня полетел. На сердце нелегко. Никуда неохота. И козу вдруг жалко оставлять стало.
Прилетел. Никто не встретил. Ну-ну. Взял такси и поехал. Вместо гостиницы «Москва», где она остановилась, заселился в «Россию». Врозь так врозь. За каким летел?
Нашла через пару часов. Через общих знакомых, которым уже объявился.
— Ты чего?
— Да отель перепутал, а ты?
— А я не тот рейс встречала.
Бывает…
Чемодан подхватил и перебрался в «Москву». Нехотя, если честно. Хандра какая-то напала. Любоньку ни к селу ни к городу вспомнил.
Она ни о чем не спрашивала, не приставала.
Суетился, делано веселился. Втихаря звякнул козе. Потом сказался усталым и сделал вид, что быстро уснул. Стерпела.
Маета не проходила. Ничего не хотел. Старался не смотреть на нее.
На третий день не выдержала. Спросила. Хотел закричать в ответ: «А помнишь, я говорил, что когда-нибудь ты захочешь, чтобы мы проехали твой поворот?!» Промолчал, слава богу.