— И как ты с этим справилась?
— Никак, — пожала она плечами. — Как видишь, даже злословить не разучилась. Только больше не могла ездить в колледж. Но, к счастью, наступили каникулы, а потом приехала бабушка и увезла меня оттуда.
— И ты решила остаться?
— Да, провела здесь лето, потом пошла в школу и как-то зависла.
Она набрала в грудь воздуха и сползла вниз под воду, опираясь на его ногу.
Когда умерла бабушка, ей порой не хотелось выныривать. Но утонуть в ванне без посторонней помощи практически невозможно. Впрочем, она и не хотела умирать. Ещё там, в тех французских кустиках, глядя на перекошенное злобой лицо того, кто ей так нравился, она дала себе обещание жить. И выжила. И даже как-то смирилась. А после того, как на суде плюнула в тёмные как ночь глаза, даже перестала делать из всей этой истории трагедию. И ей казалось, она неплохо справилась.
Звук голоса заставил её вынырнуть.
— Я ничего не слышала, — откинула она назад волосы.
— И не надо. Иди сюда, — подтянул он её к себе и обнял. — Я бы хотел защитить тебя от всех на свете бед и несчастий, но это невозможно. Зато я могу помочь тебе с адвокатом. И ты вернёшь себе эту квартиру.
— Ля петит шери аррив а Пари… Пари фэ дю брюь. Пари фэ дю брюь.
— Это стихи?
— Да, Поль Элюар, — прижалась она покрепче к его плечу. — Малышка-девчушка впервые в Париже. А грохот, как ливень, клокочет и брызжет.
— Ампеш сон кёр де фэр тро де брюь.
И стук её сердца не слышен Парижу.
Глава 8
Двенадцать лет назад
ВЛАД
Найти хорошего адвоката было совсем не трудно. Трудно было снять столько денег, чтобы оплатить его услуги. И оказалось невозможно скрыть это от матери.
— Ты такой же, как твой отец! — орала она на него в кухне, пока Влад виновато переминался с ноги на ногу, придавленный не столько выписками из банка, сколько её гневом.
— Не сравнивай меня с отцом, — промычал он.
— Ты не знаешь цену деньгам. Не понимаешь, как тяжело они достаются. Даже не представляешь себе, чего мне стоит просто удержаться на плаву в этом чуждом мне бизнесе. А ещё расти, развиваться, тебя учить и оплачивать все твои просто ни в какие ворота уже не влезающие расходы.
— Мам, это на дело, — ковырял он пальцем стол.
— На какое дело? — не унималась она. — Опять кого-нибудь избил? Покалечил? Посмотри на меня.
Он нехотя поднял голову.
— Убил? — она тревожно рассматривала его лицо, словно ощупывая глазами. — Мне юрист сказал, ты искал адвоката.
— Нет, мам, нет, — попытался отмахнуться он. — Это совсем другое. Не спрашивай меня.
— Ах, не спрашивать! — утопила она кулаки в рыхлые бока. — И за что ты мальчишку того избил, ты тоже просил не спрашивать. И отец твой тоже всегда говорил: «Молчи, сука, а то хуже будет!»
— Я не отец! — выкрикнул он.
— Но ведёшь себя как он. Эти деньги направо и налево. Эти шлюхи! Свет клином у вас сошёлся на этих продажных бабах, что у отца, что у тебя. Чем тебе обычные девочки не хороши?
— С ними скучно.
— Ах, скучно! Или просто отношения тебе не нужны? Вы с отцом оба, как кролики. Сунул, вынул и к следующей побежал. И чтобы не ломалась, и вопросов не задавала, и не требовала ничего. И ещё не вякала, если вдруг он не в настроении, и кулаки у него чешутся.
Она отвернулась к окну и сделала паузу в своей речи, тяжело вздохнув.
— Скажи мне правду, ты кого-то избил? — снова вглядывалась она в него пристально.
— Нет, мам, нет. Честно.
— Влад, — постучала она по столу пальцем, словно у неё закончились слова. — Не тебе я не могу простить того случая, а себе. Что нашла тебе такого отца, что наградила тебя этими Назаровскими генами, что ты видел с младенчества эти драки, эту ругань, что пришлось тебе терпеть и эти побои, и эти издевательства.
Губы её предательски задрожали. Она пыталась их поджать, но тщетно.
— Мам, — обогнул он стол и обнял её, гладя по коротким волосам. — Мам, ты ни в чём не виновата. Я тебя точно ни в чём не виню. Ты сделала всё что могла.
«И даже то, что не могла, тоже сделала», — он не сказал это вслух. Они никогда не говорили об этом вслух, и никогда не обсуждали, даже оставаясь наедине. И спроси он её, она бы не призналась, но он знал, он видел — это она убила отца.
Эта кровавая сцена до сих пор стояла у него перед глазами.
Мать в изорванном халате, с разбитым лицом. Кровь, что течёт у неё из разрезанной ладони, в которой она зажимает лезвие ножа. Кровь, что разбрызгивается по кухне, когда они с отцом борются. Несколько капель падают Владу на лицо. Он стирает их, и пытается встать с пола. Но в глазах у него всё плывёт.
Он пытался защитить мать, он пытался оттащить от неё разъярённого отца, но ему всего десять лет. Отец отбросил его одним ударом как щенка, и Влад ударился головой о батарею.
Он видел, как отец выхватил из подставки нож. А когда Влад врезался головой в чугунную конструкцию, в матери проснулась такая ярость, что она перехватила нож голой рукой и после недолгой борьбы повалила отца набок и со всей силы ударила головой об острый угол упавшей табуретки.
Влад потерял сознание, когда она добивала отца табуреткой по голове. Он ещё слышал рык, который вырывался у неё из груди, и эти глухие, эти ужасные удары. «Раз, два…», — зачем-то начал он считать, а потом отключился.
— Держись мой мальчик, — плакала она, сидя на полу и прижимая его к своей мягкой груди. — Держись! Не бойся, его больше нет. И я никому не дам тебя в обиду.
Её даже не судили. Может повезло со следователем, может со судмедэкспертом. Несчастный случай в состоянии сильного алкогольного опьянения — такой вынесли вердикт. И даже злые языки соседок мать жалели и Владу сочувствовали.
Пять лет она не вмешивалась в дела партнёра отца, который продолжал рулить отцовской долей бизнеса. Пять лет так и работала директором школы, пока им на счёт шли перечисления. А потом ушла из школы и за год сделала больше, чем за всю жизнь его отец. Его мать всегда была очень мудрой и очень сильной женщиной. Влад искренне гордился ей.
— Ладно, не маленький, сам разберёшься, — вывела она его из раздумий и отстранилась. — Но обещай мне, что какие бы неприятности с тобой не произошли, говорить мне всё как есть, без утайки.
— Обещаю, мам, — кивнул он.
И хотел было рассказать зачем ему понадобились деньги, но передумал. Она же непременно захочет познакомится с этой девушкой, потом начнёт её опекать, когда он уедет в свой университет. А он надеялся, что всё же уедет и её забудет.
С Таней было хорошо. С ней было интересно и весело. С ней был потрясающий секс. Лучший в его жизни. Незабываемый. Но чего-то большего с этой раскрепощённой девицей, крутящей задницей у шеста, он не хотел, будь она хоть трижды француженка.
По крайней мере, морщась от боли под иглой татуировщика, он ещё думал именно так.
Он решил набить себе на плече паука на память о ней, называющей его «мой нежный паучара» и забыть. И уже понимал, что, наверно, это будет сложно. Они провели вместе месяц, и он слегка подсел на неё, как на наркоту, чего с ним никогда раньше не случалось.
Но любая зависимость лечится, он свято в это верил. И хоть помог ей с адвокатом, старался делать вид, что ему всё равно чем она зарабатывает. И с деланым равнодушием выслушивал её рассказы о своём якобы новом виде заработка.
— Наверно, это заложено в природе человека — подглядывать, — щебетала она под жужжание тату-машины. — Даже не представляла, что людей потрахаться приходит в два раза меньше, чем посмотреть, как это делают другие.
— Каждому своё, — философски промычал он, не понимая ему так больно от этой бор-машины, буравящей его кожу или от её слов, если допустить, что это правда.
— И подавай им, чтобы как в порно-кино. И долго, и несколько раз, и позы как у акробатов в цирке. И ладно бы девочки с девочками, ладно просто мастурбировать, но ведь просят настоящий секс, и чтобы брызги спермы по всей груди, а потом по спине, а потом между ягодиц.
Влад покосился на невозмутимого туту-мастера, серьёзного, покрытого цветными узорами парня лет тридцати. Посмотрел не на его сосредоточенное лицо, отражающееся в зеркале, а на ширинку, находящуюся почти у Влада перед глазами. Ему показалось, что у парня тоже там что-то зашевелилось от её мягко воркующего голоска. Тоже, потому что Влад точно чувствовал, как ожил его дружок, прижатый телом к кушетке.
— Парни яйца себе перетягивают резинками, чтобы без брызг хоть минут двадцать продержаться.
Парень в наколках, её старый знакомый, улыбнулся с видом знатока, и Влад подумал, что с ним она, наверно, тоже спала. И приступ толи ревности, толи обиды, что он чувствовал себя в этом салоне из-за её рассказов неуютно, испортил ему настроение.
Он решил сходить в её клуб на это «подглядывание», чтобы или бросить её, или… Нет, разбивать себе сердце он никак не рассчитывал. Надеясь, что она всё-таки просто трепет ему нервы, рассказывая все эти грязные подробности, да ещё и на людях.
И он сходил. И лучше бы он этого не делал.
Он метался по её комнате в грязном бараке как раненый зверь.
Он даже не смог досмотреть это представление до конца. Выскочил из открытого всю ночь заведения, прыгнул в машину и ехал так опасно и на такой скорости, что его ангел-хранитель наверняка поседел, предотвращая аварии на каждом перекрёстке.
Он вылетел за город и не знал куда едет. Просто гнал, вдавив педаль газа в пол и так сцепив зубы, что, когда выскочил в каком-то леске из машины и орал, не зная, как с этим справится, у него болела челюсть.
Он ненавидел её за эту боль. Ненавидел за эту лёгкость, с которой она выгибалась там, впуская в себя на всю длину член того парня. Он не мог даже вспоминать это. И хуже всего, что этого парня он знал.
«Ну, почему он?!» — орал он в равнодушное звёздное небо. И почему ему так больно, после сотен девиц, которые у него были?
Трудно сказать, сколько времени он простоял на коленях в сырой траве, пытаясь понять, как к этому относиться, пытаясь примириться или забыть. Но так и не смог ничего из перечисленного. Он должен был с ней поговорить. А когда приехал, оказалось, что она ещё не вернулась.
— Таня, привет! — услышал он ломающийся голос её соседа-подростка.
— Здравствуй, Вася! — ответила она ему беззаботно и толкнула дверь.
Бросила сумку, разулась, делая вид, что не замечает его застывший силуэт на фоне окна.
— Мог бы хоть свет включить, — зажгла она настольную лампу.
— Почему? — прищурился он от казавшейся невыносимо яркой тусклой лампочки.
— Почему что?
Она как ни в чём не бывало стянула через ноги юбку, майка тряпкой упала рядом на кровать, и старый шифоньер заскрипел, отдавая с дверцы лёгкий халатик.
— Почему всё? — спросил Влад, когда она, наконец, повернулась к нему. — Почему ты этим занимаешься? Почему не отказалась, раз я заплатил за адвоката? И почему Кайрат?
— Потому что я дала согласие хозяйке клуба до тебя, и уже не могла отказаться, не испортив с ней отношения, — её усталый голос звучал спокойно и ровно. А распахнутый халатик обнажал все её, видимо, натруженные за ночь прелести. — Потому что ты всё равно укатишь в свой Лондон, а мне надо на что-то жить. И потому, что Кай просто мой партнёр в этих танцах.
— Танцы, значит? Теперь это так называется?
— Не важно, как это называется. Это просто работа, — она сделала к нему шаг, но он вытянул руку.
— Работа?! Он же трахает тебя во все щели, и ты так довольно стонешь, что трудно сказать, что это тебе не нравится.
— А мне нравится, — прищурилась она насмешливо. — Кто сказал, что работа не должна нравится? Вот такой редкий случай.
Она зло улыбнулась и опустила руку на свой лобок и выгнулась как на сцене.
— И когда сама себя, тоже нравится.
Он почувствовал, как кровь начала пульсировать у него в висках, как сжались зубы, но как его рука описала этот полукруг и ударила её по лицу, так и не успел осознать.
— Шлюха! — выкрикнул он, когда она отлетела к центру комнаты и упала.
Она зажала рукой лицо, а когда убрала её, струйка крови уже пролегла от разбитой губы по подбородку.
Его трясло от ярости, но какое-то странное возбуждение, дрожь, в ожёгшихся о её щёку пальцах, просила ещё.
— И это всё, милый? — улыбнулась она окровавленными губами, и призывно провела по ним языком. — Ударь ещё! Ты же видишь, это мне тоже нравится.
Он крутанулся и заехал ей по лицу ногой. Она вскрикнула и распласталась по полу.
В тот момент он готов был её убить. Он ненавидел её и безумно хотел одновременно. Он замахнулся, чтобы ударить её ещё раз и почувствовал такое возбуждение, глядя на её задравшийся на ягодицы халатик, что чуть не кончил.
Трясущимися руками он расстегнул ширинку и только одна мысль крутилась у него в голове: «Она должна быть наказана. Наказана».
— Грязная шлюха! — подтянул он её к себе, срывая трусы и грубо, жестоко и вероломно вошёл в её задницу.
— Аааа! — заорала она хрипло, вцепившись руками в край ковра, но даже не попыталась сопротивляться.
И он насаживал её на себя как можно сильнее, и всё равно ему казалось мало, он хотел больше, глубже, ещё, пока сильнейшая судорога не скрутила его тело.
Она парализовала его от кончиков пальцев и до корней волос. Какое-то время он вообще не мог пошевелиться. А когда, наконец, смог, аккуратно освободил Таню от себя, посадил на колени, обнял, прижался лицом к спине, и раскаяние штормовой волной затопило его рассудок.
Как жалко, как ничтожно прозвучало его «Прости!», но она вдруг погладила его по руке:
— Ты знаешь, а мне даже понравилось. Сейчас бы только закурить.
Она с трудом поднялась. Запахнула халатик, а когда повернулась, он увидел багровый синяк, расцветающий на скуле и переходящий на глаз.
— Я даже не знаю, что сказать в своё оправдание, — он так и сидел на коленях.
— Ничего не говори. Запомни это чувство. Оно называется любовь, если ты так ничего и не понял.
Она взяла полотенце и ушла в душ.
И садясь в машину, Влад видел, как с мокрыми волосами она курила на кухне, и какой-то мужик в майке, держа за подбородок, рассматривал её лицо.
Это было последнее, что он заполнил о ней в то сумасшедшее лето. Неделю он не мог её видеть, а когда вернулся, в клубе сказали, что она уехала. И никто не знал на сколько и куда.
Глава 9
Наши дни
ВЛАД
«Иначе я закончу как она… Иначе я закончу как она…» — с этой мыслью он заснул, с этой мыслью проснулся. Глядя в окно на резвящихся на газоне собак, Влад думал о том, почему этот несчастный случай, произошедший со Светой, не показался ему странным? Он и узнал то о нём не сразу.
По своей привычке не лезть глубоко в женские заморочки, он как-то не сильно придавал значения Светиным ночным звонкам и тоскливым взглядам. Тем более женщина она была взрослая, старше него лет на пять, истерик ему не закатывала, ничего не требовала и даже не просила. И была в его жизни настолько незаметна, что искренне увлечённый в это время толи беременной подружкой Кайрата, толи жаждой неутолённой мести, исчезновение Светы из своей жизни он даже не заметил.
Тем более в его жизнь снова ворвалась Таня, срывая ленты с красными флажками, которыми он себя оградил. И даже когда крайне циничный Сикорский на банкете по поводу Дня предпринимателя сказал, что Влад ему должен секретаршу, Влад подумал в первую очередь, что это отличный повод, чтобы Тане сменить работу. А потом только спросил, а что случилось с девушкой.
— Наглоталась каких-то таблеток, — снимая зубами оливку с палочки вынутой из мартини, сказал Сикорский и скривился презрительно: — Несчастная любовь. Дура — баба! А ведь казалась мне адекватной. Что я теперь с французами буду делать?
Он отошёл мурлыкать со своим другом, а Влад рассеянно подумал: «Неужели и правда из-за меня?», но тут же отмёл эту мысль как абсурдную и думать забыл.