Или же никому ничего говорить не надо. Дэвис не упускает ни одного шанса напомнить, что едва Нью-Йорк станет мне не по зубам, я могу вернуться домой и решить наконец, как же мне быть с моим дипломом. И со своей жизнью. Родители всегда делали ему замечание, чтобы он отстал от меня, поскольку я единственный ребенок в семье, еще не нашедший свое место в мире.
Сомневаюсь, что брак с незнакомцем — это именно тот поворот судьбы, который они мне желали.
А еще согласие Келвина будет означать, что мы… поженимся. Станем мужем и женой. Нам придется жить вместе… На ум приходят такие слова как «близость» и «нагота», и фантазии о нем становятся практически неуправляемыми.
Келвин почесывает челюсть, потом задумчиво водит пальцем вверх и вниз за ухом. Вверх и вниз, вверх и вниз. Я кожей чувствую его прикосновение, как будто между нами на клеточном уровне существует какая-то связь. У меня были разные парни, но моим типажом всегда оставались ботаники — в очках и не заботящиеся о том, как выглядят. И я никогда не встречалась с кем-то, похожим на Келвина. Как выгляжу я: предпочитаю водолазки и туфли на устойчивом каблуке. Как выглядит он: небрежно подобранные друг к другу футболки с рубашками и джинсы, которые сидят, как влитые. Его непоказная сексуальность будоражит мои и без того взвинченные нервы.
Эх, если бы у меня сегодня получилось быть более рассудительной… Поерзав, я поправляю юбку. Дешевая ткань раздражающе скользит по виниловой поверхности сиденья дивана и от каждого моего движения обнажает бедра и задницу. Я надела эту юбку, потому что хотела выглядеть мило и эксцентрично — особенно в сочетании с колготками горчичного цвета и высокими сапогами, — но все же Келвин уделяет гораздо больше внимания меню. Мои усилия потрачены впустую.
— Спанакопита или салат?.. — вслух размышляет он.
Усмехнувшись тому, как синхронно мы думаем, я возвращаюсь к задаче: что бы такого заказать и при этом не обляпаться. Парни, видимо, этим не заморачиваются.
— Я возьму ньокки, — говорю я.
Келвин поднимает голову и улыбается.
— Хороший выбор.
Сделав заказ, мы немного говорим о погоде и туристах, о том, какие сцены в «Его одержимости» нам нравятся, до тех пор пока не повисает многозначительная тишина… и мне не остается ничего иного, кроме как перейти к сути.
Я поправляю салфетку на коленях.
— Наверное, ты думаешь, что это странно с моей стороны — вот так взять и пригласить тебя пообедать.
— Не странно, — пожимает плечами Келвин. — Мило. И неожиданно.
— В тот день ты играл просто восхитительно. В театре.
Келвин выглядит так, словно согрет изнутри моими словами.
— Спасибо. Наверное, это прозвучит банально, но быть приглашенным на прослушивание для меня большая честь. Как и получить предложение присоединиться к оркестру, — он делает паузу и задумчиво крутит соломинку в стакане с водой. — Предполагаю, ты слышала, почему я был вынужден от него отказаться.
Я киваю, и в течение нескольких секунд Келвин выглядит опустошенным. Но затем расслабляется и улыбается снова.
— Я… отчасти именно поэтому хотела увидеться с тобой, — говорю я. Кусочек хлеба, который только что проглотила, по ощущениям похож на камень. — В общем. Келвин.
Его глаза сверкают.
— В общем. Холлэнд.
Приход официантки снимает напряжение. Келвин наклоняется, насаживает на вилку лист салата и аккуратно отправляет его в рот. Не пролив ни капли соуса. После чего выжидательно смотрит на меня.
— Так ты скажешь?
Я покашливаю.
— Роберт был тобой очень впечатлен.
Жуя, Келвин краснеет.
— Правда?
— Ага. Как и все остальные.
Он прячет улыбку.
— Приятно слышать.
— Я тут подумала… У меня есть решение.
Келвин замирает.
— Решение? То есть у тебя есть связи с пограничным патрулем?
— Рамон Мартин через две недели приступает к репетициям… — начинаю я, и Келвин кивает, — и продлятся они десять недель. Вот я и подумала… что, если я… если мы…
Не двигаясь, он смотрит на меня. Поскольку я не закончила фразу, Келвин выжидающе приподнимает брови.
Глотнув побольше воздуха, я выпаливаю:
— Я подумала, чтомыможемпожениться.
Келвин с удивлением откидывается на спинку дивана.
Я неуверенно смотрю по сторонам. Наверное, он счел идею не просто странной, но и абсолютно аморальной.
Он откладывает вилку в сторону.
— А почему бы и нет? Ведь это всего лишь священные узы брака, — запрокинув голову, он весело смеется. — Ты же шутишь, да?
Боже. Кто-нибудь, вытащите меня отсюда поскорее.
— Вообще-то, нет.
— Ты… — тихо говорит Келвин, — хочешь выйти за меня? Чтобы все это сработало?
— Не навсегда, а на год или около того. До тех пор пока у тебя не станет все в порядке с документами. А потом… мы можем делать что захотим.
Обдумывая мои слова, он хмурится.
— И Роберт не против?
— Ну… — замолчав, я кусаю губы.
Келвин смотрит на меня, вытаращив глаза.
— О твоем плане он ничего не знает, верно?
— Конечно нет, — глотком воды я пытаюсь утихомирить свое беспокойство. — Роберт обязательно решил бы меня остановить.
— Да, думаю, он сделал бы именно это. А может, что похуже, — Келвин трясет головой, не переставая ошарашенно улыбаться. — Моя игра еще никому не нравилась настолько сильно, чтобы появилось желание надеть на палец обручальное кольцо.
Я решаю спасти остатки самоуважения.
— Роберт никогда ни о чем подобном не попросил бы, но для меня очевидно, что ты ему нужен. Я видела его лицо во время твоего исполнения, — не зная, как сказать, что собиралась, и не выглядеть при этом жалкой, я решаю просто взять и покончить с этим. — Роберт всегда был мне скорее отец, чем дядя. И с раннего детства я наблюдала, как он дирижирует или сочиняет музыку. Он дышит музыкой. А всем, что у меня есть сейчас в жизни, я обязана ему. Поэтому и хочу сделать это для него.
Келвин наверняка считает мои слова либо героическими, либо все-таки жалкими. По выражению лица точно не определить.
— И… мне очень нравится, как ты играешь. Я понимаю, насколько много музыка значит и для тебя.
Наклонившись, он снова возвращается к салату и некоторое время не сводит с меня глаз.
— И ты сделаешь это для меня?
— Если только… — сгорая от стыда, начинаю я, — ты не преступник какой-нибудь.
Поморщившись, Келвин делает несколько глотков воды, а мне становится почти физически плохо.
— Однажды я украл пачку жвачки, — наконец говорит он. — Мне было лет десять. Впрочем, никому от этого вроде плохо не стало.
— На подобный эпизод вполне можно закрыть глаза, — усмехнувшись, отвечаю я.
Кивнув, Келвин облизывает губы и промокает их салфеткой.
— То есть ты серьезно.
Все вокруг замедляется, и мы словно оказываемся в параллельной реальности.
— Судя по всему.
Келвин улыбается мне в ответ, и я замечаю, что его взгляд путешествует по моему лицу.
— И как ты себе все это представляешь? Чисто теоретически.
Тяжесть в живот, возникшая от волнения, немного ослабевает.
— Насколько я понимаю, нас ждет заполнение нескольких анкет. И собеседование, — твердо говорю я, а вот остальные слова выходят с каким-то писком: — Ты будешь жить у меня. То есть на диване — это лучшее место для этого. Ой, не для «этого»… А чтобы спать, — я откашливаюсь.
Опустив взгляд и улыбаясь, Келвин несколько секунд молчит.
— У тебя есть кошки?
— Кошки? — несколько раз поморгав, переспрашиваю я.
— У меня аллергия.
— О, — хмурюсь я. Вот, значит, о чем он подумал в первую очередь? А у меня в воображении секс и стоны. — Кошек нет.
— Это хорошо, — погоняв листик салата по тарелке, Келвин подхватывает помидор, но затем откладывает. — На год?
Я киваю.
— Да. Если только мы не захотим продлить этот срок.
Шмыгнув носом, Келвин, несколько раз аккуратно перекладывает рядом с тарелкой нож, вилку и ложку.
— И когда мы это сделаем?
— В ближайшее время, — слова звучат громче, чем хотелось бы, но меня это не останавливает: — Из-за документов о твоем приеме в театр тянуть нам нельзя. И нужно успеть до того момента, когда к репетициям приступит Рамон.
Келвин покусывает губу и согласно кивает.
— Точно. Чем раньше, тем лучше.
Мне становится нечем дышать. Значит, он всерьез рассматривает мое предложение?
— То есть мы поженимся, и я окажусь в исполнительском составе спектакля? — спрашивает он. — Вот так просто?
— Ну да. У тебя воплотится мечта, а у Роберта будет новый музыкант.
— Еще у меня появится красавица-жена. А что от этой сделки получишь ты? Кроме известного на весь Бродвей мужа-музыканта, естественно.
Он считает меня красивой? Не моргая и еле дыша, я всматриваюсь в сидящего напротив Келвина.
— Я помогу дяде. Я многим ему обязана.
Лучше опустить тот факт, что еще одним плюсом для меня будет возможность ежедневно видеться с Келвином и наблюдать за его игрой — и это совсем не похоже на нудную рутину. Да, я хотела его в течение долгих месяцев, прежде чем решилась заговорить, но в жизни Келвин оказался воплощением праздника, страсти и флирта, чего предугадать я не могла. Теперь, когда мы общаемся, меня влечет к нему еще больше. Он остроумный. Очень талантливый… но при этом не высокомерный. И невероятно сексуальный.
Келвин молчит и смотрит куда-то вниз, словно обдумывая мое сумасшедшее предложение. О боже, наверное, он решил, что я ненормальная.
Внутри все холодеет.
— Холлэнд, — медленно начинает он, и его мрачный тон сильно контрастирует с недавним игривым. — Я очень благодарен тебе за это предложение. Правда. Но мне кажется, что тебе не стоит взваливать на себя подобную ношу. Я не пытался тебе польстить — ты действительно красивая. Что, если в ближайшие двенадцать месяцев ты с кем-нибудь познакомишься и захочешь с ним встречаться?
Трудно представить, чтобы я сейчас захотела кого-то, кроме него. Но, возможно, Келвин спрашивает об этом, на самом деле имея в виду себя. Возможно, он не хочет оказаться в ситуации, когда не сможет встречаться и спать с другими женщинами.
— Знаешь… Если в течение этого времени ты захочешь встречаться с другими женщинами… как думаешь, может, у тебя получится делать это незаметно?
— Черт. Нет. Нет, Холлэнд, я не это имел в виду. Это чересчур. Я просто все еще немного в шоке. Что Роберт Окай хочет, чтобы я участвовал в его постановке… и что он мной впечатлен. Но когда ты предложила воплотить мою мечту в жизнь…
Келвин делает глубокий вдох и медленно выдыхает.
Я не знаю, что еще сказать. Поделившись с ним своими соображениями, я просто сижу и молчу, до боли задержав дыхание в ожидании его решения.
Наконец Келвин берет салфетку и снова вытирает губы, после чего аккуратно складывает ее возле тарелки. На его лице расцветает широкая улыбка.
— Я согласен, Холлэнд. Но при одном условии.
Такое ощущение, что мои брови исчезли за линией роста волос.
— У тебя есть условие?
— Позволь мне пригласить тебя куда-нибудь.
Ожидая, что он продолжит, я киваю. Но когда никаких уточнений не следует, я окидываю взглядом ресторан, в котором мы сидим.
— Ты имеешь в виду… свидание?
— Можешь считать меня старомодным, но прежде чем жениться, я бы предпочел сходить с девушкой на свидание. Кроме того, чтобы осуществить твой безумный план, нам нужно казаться влюбленными, верно? — когда я киваю, Келвин продолжает. — Давай сходим куда-нибудь завтра вечером и посмотрим, сможем ли вообще находиться в обществе друг друга. Вряд ли ты захочешь видеть меня в своей квартире, если не справишься со мной в баре.
Келвин дело говорит, но меня смешит его формулировка.
— Справиться с тобой в баре? Пытаешься меня запугать?
Он подается вперед.
— И в мыслях не имел, — а когда взгляд Келвина опускается к моим губам, его голос становится низким и вкрадчивым. — И потом, это даст тебе двадцатичетырехчасовую отсрочку на раздумья, верно?
— Точно, — сглотнув, дрожащим голосом отвечаю я. Вроде бы мы обсуждаем детали брака по расчету, но по ощущениям это больше похоже на прелюдию.
Сев ровнее, Келвин кивком показывает на мой лежащий на столе телефон, и я протягиваю его ему. Он пишет сообщение, и спустя секунду мобильный Келвина вибрирует от входящей смс-ки.
— Держи, — он возвращает мне телефон, — чуть позже я пришлю тебе детали, где увидимся завтра вечером.
***
Мы договорились встретиться в восемь вечера в клубе Terminal 5. Приноровившись наконец к гипсу, я сумела самостоятельно одеться в рваные джинсы свободного кроя, черный свитер и любимые ботинки.
Даже по нью-йоркским стандартам это была бы слишком длинная прогулка — от метро до места встречи на 11-й авеню. Поэтому такси подвозит меня так близко к толпе, как это только возможно, после чего я отправляю Келвину смс, что приехала.
Одетый в темные джинсы, белую футболку и серую куртку, он стоит на тротуаре перед входом и приветственно машет мне рукой. Волосы Келвина блестят в свете неоновых огней, а когда он берет меня за руку и ведет в клуб, я оказываюсь так близко, что чувствую запах мыла и кондиционера для белья. И даю себе ровно три секунды на фантазию, как прижимаюсь лицом к его шее и дышу им.
— Все нормально? — интересуется он.
Я поднимаю голову и оглядываюсь по сторонам, впервые как следует рассмотрев помещение. Каким-то образом Келвин умудрился привести нас на концерт, билеты на который — согласно вывескам снаружи — полностью распроданы.
— Пускаешь пыль в глаза, да?
Келвин весело смеется.
— А то.
Сдав верхнюю одежду, мы направляемся к широкому балкону, откуда открывается вид на сцену и фан-зону. Выше расположен еще один этаж со стальными перилами, баром, туалетами и несколькими группками диванов.
— Мы будем только смотреть? — спрашиваю я, оглядывая подвешенный к потолку гигантский диско-шар. — Или ты сегодня играешь?
— Выйду на несколько песен, да. Это мини-фестиваль. В нем участвует одна из групп, с которой я играю, — расплатившись за напитки и протянув мне бокал, Келвин ведет нас к VIP-зоне, огороженной шнуром. — На этот раз ни на ком не будет обтягивающих штанов или серег, обещаю.
Засмеявшись, я наклоняюсь через перила. Зал начинает наполняться людьми. Те, кому уже посчастливилось войти, толпятся возле сцены.
— Вы неплохо играли, кстати. Несмотря на жуткий прикид. Особенно отличился вокалист: он прям душитель собственной промежности. Со сколькими группами ты играешь?
— Всегда по-разному, — отвечает Келвин. — На данный момент с четырьмя. Забавно, но душители промежности преуспевали. Несколько недель назад я пришел к ним вместо постоянного гитариста, когда тот повредил спину, делая какой-то замороченный прыжок, — Келвин делает глоток из своего бокала, из-за чего в нем перемешиваются льдинки и ломтики лайма. — Но оплата хорошая, поэтому я не задавал слишком много вопросов.
— А у тебя есть любимая группа?
— Я просто хочу заниматься музыкой, — когда он смотрит на меня, в его взгляде нет ничего, кроме чистейшей искренности. — Именно об этом я всегда и мечтал, — от интонации, которой Келвин это говорит, у меня в груди что-то болезненно отзывается. Особенно если вспомнить, что мой ноутбук потихоньку ржавеет под стопкой меню на вынос и рекламных листовок. Я засунула свой диплом в условную коробку под кровать. Музыка — это страсть Келвина, и он нашел возможность заниматься ею, несмотря ни на что. Я же всегда была одержима словами — но почему не могу написать ни одного?
— Так чем именно ты занимаешься в театре? — мягко толкнув меня плечом, спрашивает Келвин. — Помимо продаж футболок и поиска талантов.
Я ставлю бокал на металлический столик рядом с кем-то вырезанной аббревиатурой PLUR [чистота, любовь, единение, уважение — прим. перев.].
— В общем-то, я кто-то вроде старшего помощника младшего дворника. Делаю фото за кулисами и работаю на подхвате у главного входа.