— Тогда чего ты хочешь от гуру?
— Ничего. Я хочу дать ему подлинное счастье.
— Звучит интригующе, — усмехнулась Миленка. — Подлинное счастье на диване «Фресвик» всего за тысячу триста злотых.
ПРАЗДНИКИ
Отмечали мы их, как всегда, вместе с бабушкой, тщеславным папиным братом, его привлекательной и покорной женой, а также с их гениальным восьмилетним сыном. Началось все совершенно обычно. Дядя по привычке отметил, что я не прибавила в росте. Тетя осведомилась, появился ли уже у меня жених. Юный гений буркнул «привет», после чего неподвижно сидел, вперив взгляд в собственные колени. Зато бабушка, как всегда, ахала и охала, что я опять похудела на десять кило.
— Вы должны сходить с Виславочкой к врачу, — порекомендовала она папе. — Сейчас девушки все время болеют. Я по телевизору видела. Сперва ничего не едят, а потом умирают. Это очень страшная болезнь, аморокс называется. На одном канале ее постоянно показывают, чтобы людей предостеречь. По красному ковру ходят скелеты в лохмотьях, ноги у них дергаются, будто плохо прикреплены, а зрители глядят и ужасаются.
— Да, мама, обязательно сходим, — пообещал папа, кроша пальцами облатку. — Ну, всем всего самого лучшего. Здоровья.
— Вот-вот, здоровья, — удрученным голосом повторила бабушка. — Аморокс этот, невидимый, кружит в воздухе. Он каждого может атаковать, даже молодых мужчин, как ты и Павелек. По телевизору предупреждают.
Дядя заглушил бабушку, сделав громче музыку с уцененного диска, прилагавшегося к какому-то женскому журналу. Мы вернулись к пожеланиям. Тем же самым, что и год назад: здоровья, счастья, успехов (с упором на «научных»). Стол, как обычно, ломился от традиционных яств, трудолюбиво сотворенных тетей, а в углу торчала жуткая елка, увешанная тайваньскими игрушками.
— Внушительная елочка, — заметила мама, оглядывая комнату в перерыве между грибным супом и следующим блюдом из традиционных двенадцати.
— Сам украшал, — сообщил дядя. — А гирлянду привезли из самого Берлина. А у вас есть гирлянда?
— Да, из России, — как и каждый год, ответила мама, кладя себе на тарелку кусок карпа. — Загорается, когда захочет. Славянская душа.
— А елка, наверно, старая?
— Да, ей уже больше десяти лет, — как всегда, ответила мама. — А может, и все двадцать.
— А в нашей больше трех метров, — похвастался дядя.
— Вкусная рыба, — после почти минутного молчания произнесла мама. — Ее Мариан приготовил?
— Нет, я, — ответила Клаудиа, дядина жена. — Мариан действительно прекрасно готовит, как все мужчины. Но мы оба придерживаемся мнения, что ему не нужно слишком часто заниматься кухонными делами, потому что он может выгореть.
— Может, пригореть? — проявила себя бабушка, до этого укрывавшаяся за большущей супницей с рождественским борщом.
— Выгореть, мама, выгореть, — поправил ее дядя. — Иными словами, растратить талант, занимаясь обыденной стряпней.
— Вот именно, — подтвердила Клаудиа. — И поэтому мы бережем талант Мариана для лучших оказий.
— А каких? — заинтересовалась мама, накладывая себе на тарелку крокеты.
— Для лучших, — с упором повторил дядя и сменил тему: — Вислава, а как у тебя с учебой? Вот наш Кристиан уже читает Достоевского.
— Бедный ребенок, — отреагировала бабушка и вмиг умолкла под красноречивым взглядом дяди.
— Вислава читала Достоевского в семь лет, — папа дал втянуть себя в состязание талантов. — Верно?
Верно. Читала я, читала, потому что только это они и оставили мне в комнате. А потом мне снились кошмарные сны с окровавленной старушкой.
— А по-английски когда она начала говорить? — задал дядюшка вопрос из стандартного набора. — Вот наш Кристиан уже бегло говорит на английском.
— Невероятно, — восхитилась мама. — Мариан, ты должен поблагодарить Клаудию.
— Но ведь это я записал его на занятия английским, — удивился дядя.
— Но это благодаря генам Клаудии он смог извлечь пользу из этих занятий, — сообщила мама. — Ты разве не знал, что интеллект наследуется от матери?
— Правда? — обрадовалась тетя и тут же устремилась на кухню за очередной порцией крокетов.
— Включи по пути телевизор, — попросил ее дядя, — пусть Кристиан нам что-нибудь переведет.
Тетя принялась искать какую-нибудь программу на английском.
— Оставьте мне «Капли любви», — потребовала вдруг бабушка. Сидя с отсутствующим видом, она при стремительной смене каналов успела заметить свой любимый сериал.
— Мама, ты что? Телевизор в Сочельник? — укорил ее дядя.
— Но ты же сам попросил включить, — встала на сторону бабушки мама, руша установленный сценарий.
— Ну ладно, но только на несколько минут, — с неудовольствием согласился дядя.
Все умолкли, вперившись в экран.
— Этот Марек, — проинформировала нас бабушка, — нехороший человек, он не разрешает жене работать.
— Ерунда какая, — бросила мама. — Да покажите мне поляка, который сейчас запретил бы жене работать. Он еще радоваться будет, что она снимет с него часть финансовых проблем.
— А я вот считаю, что женщина должна сидеть дома. — Дядя в тысячный раз открыл нам свой принципиальный взгляд на проблему разделения дамско-мужских обязанностей. — А мужчина должен содержать семью.
— Совершенно верно, — поддержала его тетя Клаудиа. — Только не всегда это бывает легко.
— Разумеется, нелегко, — согласилась мама. — Для большинства польских мужчин это огромная проблема. Содержать.
— Кристина! — попытался призвать ее к порядку папа.
— Вот ты издеваешься над польскими мужчинами, а между тем последние исследования доказывают, что в Швеции, например, мужчина-подкаблучник, который помогает по хозяйству, вовсе не пользуется успехом у женщин, — поддержал дядя Мариан папу.
— Где ты это прочитал? В газетках, которые раздают в церкви? — срезала его мама.
— Нет, в серьезном журнале.
— В одном из тех серьезных журналов, где описывают десять легких способов обслужить женщину?
— Крыся! — возмутилась тетя. — Как ты можешь?
— А ты что, думаешь, твой Мариан читает исключительно Пруста да газеты с телепрограммами?
— Вы дадите мне закончить? — раздраженно поинтересовался дядя.
— Да, да, мы охотно послушаем про шведских мужчин.
— Благодарю. Как свидетельствуют последние исследования, шведки предпочитают решительных, грубых самцов из мусульманских стран своим скучным блондинистым соотечественникам-размазням с ласковыми голубыми глазами.
— Правда? Как здорово складывается. Ведь множество полек с огромным удовольствием пожили бы с таким белокурым занудой, который подавал бы им в постель роскошный завтрак, приправив его искусной вступительной игрой, — парировала мама и невинным голосом спросила: — А когда будет десерт? Я просто не могу дождаться.
Ушли мы от них часа за два до рождественской мессы. Папа не вынес унижения и объявил, что у него ужасно болит голова. Мы быстренько попрощались с родственниками, я успела чмокнуть бабушку в лоб (не знаю, заметила ли она, одурманенная «Каплями любви»), и мы тронулись домой.
ЗА ДВА ДНЯ ДО НОВОГО ГОДА
Изнуренная поглощением праздничных крокетов с грибами и очередного тома биографии Джонатана Аксона, я выбралась к девочкам.
— Миленка еще не вернулась, — сказала Виктория, — а Травка сейчас придет. Будем вместе восхищаться великим творением Марии.
— Какой Марии? — по причине рождественских праздников в голову мне пришел только Младенец в яслях.
— А то ты не знаешь. Мария сотворила абстракцию. Пошли, посмотришь.
Я вошла в комнату. На южной стене располагалась гигантская клякса, как будто кто-то нечаянно капнул тушью с огромного пера. Причем тушью неонового интенсивно-оранжевого цвета.
— Энергетически, да?
— Жутко, — подтвердила я.
— По мнению Травки, эта абстракция многое говорит о внутреннем богатстве Марии.
Внутреннее богатство. Прямо тебе Швейцария какая-то.
— А что именно говорит? — заинтересовалась я.
— Ну, что у Марии исключительно сложная психика, — продекламировал из коридора Травка. — И что ее терзает какая-то дилемма. Когда она дорисует пятно индиго, буду знать больше.
— Она собирается еще что-то дорисовывать? — испугалась я.
— Сразу же после Нового года, — подтвердила Виктория.
— А где она сейчас?
— На лыжах катается. Травка, ты мог бы поехать с ней.
— Мог бы. Но мы с лыжами плохо сочетаемся.
— А ты пробовал?
— Однажды. В выпускном классе. Отец решил компенсировать все, что он не додал мне по части воспитания, и снял для нас квартиру в Стасикувке. Заказывал он ее по телефону и не видел, что снимает. На месте же оказалось, что в комнате холодно и полно тараканов, зато горячей воды нет, потому что, как на грех, сломался бойлер.
— Как обычно на квартирах в сезон, — заметила Виктория. — Я еще ни разу не попала на квартиру с горячей водой, а езжу в горы больше трех лет. И что твой отец?
— Мы промучились два дня, кутаясь в овчины. Отец немножко поплакался на свою тяжелую жизнь. Мол, он совершенно лишен свободы и должен платить алименты на трех детей. А еще четвертый намечается.
— То есть дела у него фактически вышли из-под контроля, — сделала вывод Виктория.
— Вышли уже девятнадцать лет назад, когда он сбежал от нас со студенткой с философского. Мама возвращается из родильного дома со мной на руках, а тут вместо букета гербер, обязательного в подобных случаях, ее ждет письмо, в котором отец сообщает, что уходит, так как он встретил свое счастье. А счастье, как известно, упускать нельзя. Полгода спустя он хотел вернуться. Но мама у меня, к своему счастью, как Джи Ай Джейн: черной икры у нее больше, чем у сибирского осетра. Она даже на порог его не пустила.
— Моя пустила, — сказала Виктория. — Через год папочка собрал чемодан и объявил, что нашел свое место. И это не Польша, а поезд на трассе Москва — Петушки. И уехал.
— Я вас слушаю, — встряла я, — и испытываю чувство вины, оттого что у меня нормальная семья. И мне вас ужасно жаль.
— Нет причин, — пожал плечами Травка. — Такие нынче времена. Даже Лаки Скайуокер воспитывался без отца.
— К этому привыкаешь, — заверила меня Виктория.
— У тебя со своим есть контакты? — спросил Травка.
— Раз в полгода он мне снится: в день рождения и на Рождество, но только на православное, в январе.
— Что-нибудь говорит?
— Поздравляет и коротко рассказывает, как у него дела. Он стал кондуктором, отпустил полуметровую бороду, и наконец-то он у себя.
— А мой все ищет свое место, как правило, рядышком со все более молодыми девушками. Интересно, что они в нем находят?
— Спроси у Марии, — выпалила я и тут же пожалела.
— Почему у Марии? — удивился Травка.
— Наверно, потому, что ей нравятся мужчины старше ее, — попыталась спасти ситуацию Виктория. — Как-то она говорила такое…
— Мгм, — промычал Травка, рассматривая носки своих стоптанных мокасин.
— Короче, Травка, — Вика сглотнула слюну, — не будем мы тебя обманывать. Мария влюбилась… но это еще не стопроцентно. А у этого мужика жена, дети и буйное воображение.
— В точности как у моего папаши. — Травка потер бледный лоб. — А я-то мечтал, что… Неважно. Ладно, дорасскажу про лыжи. На третий день мы вылезли из-под овчин и решили покататься с холма за домом.
— А лыжи где взяли? — полюбопытствовала я.
— Папаша одолжил у знакомых какой-то хлам. Комбинезонов никаких у нас не было, и я съезжал по склону в кожаном пальто до колен, а отец в замшевой куртке и ковбойской шляпе.
— Да, выглядели вы не слабо.
— Выглядели мы не слишком долго, потому что отец сразу свалился, а я за десять секунд скатился вниз, потеряв по дороге шапку с помпоном и пестрый шарф. Во мне неожиданно проявилась боязнь высоты, и я так вопил, что, наверно, распугал всех серн в радиусе ста километров. Внизу я отстегнул лыжи и вернулся в холодную комнату. А на следующий день отцу позвонила его новая девушка, что-то у нее там жуткое стряслось, и он уехал.
— Такая уж судьба. — Виктория погладила Травку по плечу.
— Да я ничуть не жалею, — буркнул Травка. — Тоже мне удовольствие — выслушивать от сноубордистов, что ты катаешься на антикварных деревяшках и вообще выглядишь как спортсмен из бывшей ГДР.
— Ну да, извечный конфликт из-за трасс. И при этом на каждом углу талдычат о толерантности.
— Давно она влюбилась? — осведомился Травка почти шепотом, словно стыдясь того, что Мария все еще ему небезразлична.
— Да уже несколько дней, а может, недель, а может, все уже прошло…
— Кто он?
— Да есть такой, его зовут гуру.
— Гуру? — удивился Травка. — Тот самый, который открывает девушкам энергетические каналы? И выставляет их на пиво?
— Не знаю, что он там открывает, но выставляет он не только на пиво. Мария платит за водку и сигареты.
— Что она нашла в этом старом хмыре?
— Она утверждает, что гуру дает ей спокойствие и что рядом с ним она чувствует себя по-настоящему защищенной.
— Я все больше утверждаюсь во мнении, что самое сильное чувство защищенности дают типы, которые меньше всего этого заслуживают.
— У меня такое же впечатление, — призналась Вика. — Особенно когда вспомню последнего дружка Милены. Рядом с ним она чувствовала себя так же безопасно, как в президентском подземном убежище.
— Интересно, почему так бывает?
— Наверное, потому, что на самом деле такое ощущение исходит от нас самих, — изрекла Вика. — Если другой человек не может нам его дать, мы включаем свои внутренние резервы. Только и всего.
— А потом кажется, что это заслуга типа, с которым мы случайно познакомились в дешевой пивнухе. И подумать только, что Мария позволила себя охмурить такому фармазону. — Травка прикусил верхнюю губу. — А все говорила, что ищет что-то настоящее.
— Она и искала. И, как утверждает, нашла.
— Я-то думал, что она переживает что-то более глубокое, чем восхищение старым треплом.
— Травка, ты даже не представляешь себе, как Мария переживает. Особенно когда гуру грозит ей, что уедет в Амазонию.
— Я полагал, что она не настолько наивна. Что она пожестче… А она… у нее такое мягкое сердце, — чуть не прослезился Травка. — Поэтому я не могу оставить ее в когтях этого мифомана.
— Вот она, сила любви, — прошептала Виктория, тронутая декларацией Травки. — И что же ты намерен сделать?
Этого Травка, к сожалению, не знал.
— Может, для начала посмотреть, как будут развиваться события? — предложила я.
— Пожалуй, выбора у меня нет. Господи, в этом и состоит вся жизнь. Мы все время ждем развития событий.
* * *То же самое сказал Даниэль. Он позвонил мне и произнес всякие новогодние пожелания, я ответила тем же (ну почти, потому что в голову лезли самые затертые слова). Несколько минут мы говорили на нейтральные темы: погода, цены на жареные орешки, кошмарное состояние тротуарных плит на Рынке, но наконец Даниэль спросил, сказала ли я уже родителям про переход.
— Все еще жду подходящего случая, — прошептала я в трубку, нервно оглядываясь, нет ли кого из родителей поблизости.
— Именно так и поступают молодые. Они постоянно чего-то ждут. Им кажется, что жизнь еще не началась. Что она начнется через неделю, через месяц, но еще не сейчас. А потом человек вдруг обнаруживает, что стаз старым, и вот тогда он задает себе вопрос, чем было это долгое ожидание. Но уже оказывается поздно…
* * *Ну что ж, обещаю себе, что после Нового года я перестаю ждать. Начну жить, что бы это ни значило.
ЗИМА
НОВОГОДНИЙ ВЕЧЕР
— Быстренько проведем ревизию бара, — сказала Виктория, указав на большущую коробку из-под компьютера Ирека, стоящую под столом-кроватью. — Посмотрим, что у нас есть.
Травка заглянул в коробку: