Закон Моисея (ЛП) - Хармон Эми

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Переводчик: Ирина Ч., Юля Ершова (пролог+2 главы)

Редактор: Sotni(с.27 гл.) Алена К(1-26 гл.), Matreshka(пролог-2 главы)

Сверка: betty_paige

Вычитка и обложка: Pandora

Оформление: Юлия

Переведено для группы: https://vk.com/stagedive

Пролог и 2 главы были переведены для группы: https://vk.com/books_of_love

18+ 

(в книге присутствует нецензурная лексика и сцены сексуального характера)

Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Тяжелей всего писателю даются первые слова. Будто тебе самой приходится проживать все, что буквально клещами вытягиваешь из своей души и изливаешь на бумагу. И, раз уж начала, ты неминуемо обречена довести дело до конца. А как быть, если некоторым вещам в принципе никогда не приходит конец? Это как раз история о любви, которая не знает конца. И мне пришлось очень нелегко, когда я сочиняла его в книге.

Если я прямо сейчас выложу вам все, как есть: что я потеряла его — вам будет легче это пережить. Вы уже будете заранее знать, что ждет впереди, и страдать. Ваша грудь сожмется от боли, а желудок перевернется от ужаса. Но вы будете знать, и сможете подготовиться. Это — мой подарок вам. Меня же в свое время судьба не одарила так щедро, и я оказалась совсем не готова.

А что было, когда он ушел? Стало еще хуже. Каждый день было все тяжелее прожить. Чувство сожаления только усиливалось, горе обострялось. Впереди ждала только унылая череда дней — дней без него. Говоря по правде, я смирилась с судьбой, что мне выпала — хотя с радостью бы прошла любые испытания, кроме этого. Все, что угодно, только не это. Но жизнь решила иначе. А я была не готова.

Не могу даже сказать, что я чувствовала. Что чувствую до сих пор. Не могу. Слова все обесценивают, обращают в пустой звук, и все, что я искренне испытываю и говорю, становится какими-то дешевыми цветастыми клише из бульварного романа, призванными выжать слезы из доверчивого читателя, получить моментальную реакцию. Реакцию, не имеющую никакого отношения к реальности и оставляющую вас, как только вы отложите книгу в сторону. Как только утрете слезы и рассмеетесь от радости, понимая, что это была всего лишь история. И, слава богу, не ваша собственная. Но здесь все пойдет не так.

Потому что это моя история. И я была не готова.

До

Завернутого в полотенце Моисея нашли в корзине для грязного белья в общественной прачечной. Ему было всего несколько часов от роду, и он уже умирал. Какая-то сердобольная женщина услышала его плач, и, укутав своим пальто, держала на руках, пока не подоспела помощь. Она не знала, кто его мать, где она и вернется ли, знала только, что он уже не нужен, что умирает, и если в ближайшее время он не окажется в больнице, станет слишком поздно.

Его прозвали «дитя крэка». Мама сказала, что так называют детей, чьи матери употребляли наркотики во время беременности, и они рождены уже с кокаиновой зависимостью. «Дети крэка» развиты хуже нормальных, потому что рождаются, как правило, недоношенными и у нездоровых матерей. Кокаин изменяет биохимию мозга, поэтому они часто страдают от синдрома дефицита внимания и психических расстройств вроде клептомании, навязчивых состояний и тому подобного. Иногда даже от эпилептических припадков и шизофрении, а еще галлюцинаций и гиперчувствительности. Все боялись, что Моисей будет болен чем-нибудь из этого списка, а может быть, и всем сразу.

В утренних десятичасовых новостях рассказали его историю. Он был «гвоздем программы» — еще бы, младенец, брошенный в корзине грязного белья прачечной бедного района Уэст-Валли-Сити. Мама говорит, что помнит все так, будто это произошло вчера — трогательные снимки младенца, лежащего в больничном инкубаторе с зондом для питания в животе и синей шапочкой на крошечной голове, не так просто забыть. Спустя три дня нашли его мать, хотя никому не хотелось возвращать ей ребенка. Но этого делать и не пришлось. Она была мертва. Женщина, бросившая ребенка в прачечной, погибла от передозировки. Ее не смогли откачать в том же самом госпитале, где несколькими этажами выше ее новорожденный сын отчаянно боролся за жизнь. Ее тоже кто-то нашел, правда, не в прачечной.

Ее соседка, арестованная в тот же самый вечер за проституцию, рассказала полиции все, что знала об этой женщине и ее брошенном ребенке — надеялась, что ее наградят за помощь следствию. Вскрытие показало, что наркоманка, в самом деле, недавно родила. А потом и ДНК-тест подтвердил, что найденный мальчик — ее сын. Вот парню повезло.

В новостных сводках его часто называли «ребенком из корзины», поэтому сотрудники больницы дали ему имя Моисей. Но, в отличие от библейского пророка, его нашла не дочь фараона. Вырастили его не во дворце, и у него не было старшей сестры, обеспокоенно наблюдавшей за ним из зарослей камыша. Но родственники все же нашлись — город гудел, как разворошенный улей, когда выяснилось, что умершая наркоманка была местной. Ее звали Дженнифер Райт, и она приезжала проводить лето у своей бабушки, которая жила по соседству от нас. Бабушка никуда не переехала, родители Дженнифер жили в соседнем городе, а кое-кто даже был знаком с ее братьями и сестрами. Так что маленький Моисей был не одинок, хотя вряд ли кто-нибудь из родственников мечтал бы о ребенке с такого рода проблемами. Дженнифер Райт разбила им сердца и оставила семью сломленной и несчастной. Мама говорила мне, что во всем виноваты наркотики. Так что нет ничего удивительного в том, что она бросила ребенка. Поначалу она была нормальной девушкой, такой же, как все в этом возрасте: хорошенькой, милой и даже умной. Но оказалось, недостаточно умной, чтобы держаться подальше от метамфетамина, кокса и прочей дряни, которая затем ее поработила. Слыша фразу «дитя крэка», я представляла себе Моисея с огромной трещиной через все тело — словно он был сломан еще до своего рождения. Я знаю, что слово «крэк» (прим. crack с англ. можно перевести как трещина) обозначает совсем не это, но навязчивая картинка не шла у меня из головы. Может быть, понимание того, что он сломлен, загадочным образом влекло меня к нему с самого начала.

Мама рассказывала, что поначалу весь город следил за судьбой Моисея Райта: жители смотрели новости, делали вид, что тоже участвуют в событиях, и придумывали всякую чушь, чтобы добавить себе значимости в чужих глазах. Я сама не была знакома с маленьким Моисеем — он рос проблемным, как множество мальчиков его возраста, и члены семьи Райт перекидывались им, как слишком горячей картофелиной — когда уже не было сил терпеть, его отправляли к следующему родственнику. Тогда с ним какое-то время мирились, а затем все происходило по новой, и очередной брат или дядя заступал на печальную вахту. Все это произошло еще до моего рождения, а к тому моменту, как мы встретились, и мама рассказала мне все это для того, чтобы я «отнеслась к нему с пониманием и была доброй», история уже всем приелась, и никто не хотел иметь с Моисеем дела. Люди обожают брошенных младенцев, даже совсем больных. Даже «детей крэка». Но дети становятся подростками. Никто не любит трудных подростков.

Моисей был одним из таких.

К моменту нашего знакомства я уже, кажется, знала о них все. Через дом моих родителей прошло множество приемных трудных подростков. Они постоянно усыновляли или удочеряли кого-нибудь, так что, когда мне исполнилось шесть, у меня было две старшие сестры и брат, уже покинувшие дом. Мое появление на свет оказалось для родителей приятной неожиданностью, так что жизнь, полная неродных братьев и сестер, стала для меня привычной. Они сменяли друг друга, как картинки на калейдоскопе. Может быть, именно поэтому мои родители и Кейтлин Райт, прабабушка Моисея, частенько сиживали за кухонным столом, обсуждая его судьбу. Я услышала многое из того, что нежелательно было бы слышать. Особенно в то лето.

Старая дама сама решила заняться Моисеем. Через месяц ему должно было исполниться восемнадцать, и все остальные родственники уже готовы были, что называется, умыть руки. Он бывал у нее каждое лето, так что прабабушка надеялась, что они смогут поладить, если никто из родственников не станет вмешиваться в его дела. Казалось, ее ничуть не смущал тот факт, что вскоре после восемнадцатилетия Моисея ей самой стукнет восемьдесят.

Я прекрасно знала, кто он такой, и даже припоминала, как летом он появляется по соседству. Но мы никогда не общались, хотя в нашем городе все дети знакомы между собой. Кейтлин Райт приводила его на церковную службу в те воскресенья, что он бывал с ней в городе. В воскресной школе он учился в том же классе, что и я, и мы всей компанией пялились на него во все глаза, пока учитель пытался как-то его приободрить и втянуть в общие занятия. Он не поддавался, а только молча сидел на складном стульчике и глядел по сторонам своими глазами странного цвета, нервно сжимая и разжимая лежащие на коленях кулаки. Как только урок заканчивался, он срывался с места и бежал на свободу, к солнечному свету, прямиком к дому, не дожидаясь, пока его встретит прабабушка. Я иногда старалась его догнать, но Моисей как-то ухитрялся опережать меня. Выходит, уже тогда я пыталась следовать за ним.

Иногда Моисей с бабушкой гуляли или катались на велосипедах, а еще она почти каждый день водила его в бассейн в Нефи. Я ужасно завидовала: если я хотя бы пару-тройку раз окажусь летом в бассейне, это уже можно считать большой удачей. Когда мне уже нестерпимо хотелось плавать, я отправлялась к рыбацкой заводи в каньоне Чикен-крик. Родители запрещали мне ездить туда, ведь заводь была такой зловещей, темной и опасной, — но лучше уж утонуть, чем вообще не купаться все лето. Как видите, я все же умудрилась не утонуть.

Моисей взрослел и постепенно стал реже появляться у нас в Леване. Я не видела его уже пару лет, хотя Кейтлин всячески уговаривала его переселиться к ней. Семья пыталась ее отговорить: якобы старая леди не сможет с ним справиться. Говорили, что он «слишком эмоционален, нестабилен и агрессивен». Но, в конце концов, они опустили руки и сдались. Моисей переехал в Леван.

Мы поступили в выпускной класс одновременно, хотя я была младше, чем нужно, а он — на год старше. Дни рождения у нас обоих были летом — Моисею исполнялось восемнадцать второго июля, а мне двадцать восьмого августа — семнадцать. Моисей выглядел старше своих лет. За два года отсутствия он сильно вытянулся и обзавелся тяжелым «взрослым» взглядом. Вдруг оказалось, что у него широкие плечи, объемные красивые мускулы на точеном теле, мужественные скулы и упрямый подбородок — прямо как у египетских принцев с картинок энциклопедии. Такой образ никак не вязался с имиджем члена преступной банды, к которой, по слухам, он принадлежал.

Учеба в школе давалась ему нелегко — Моисею было сложно концентрироваться на чем-то одном и долгое время находиться без единого движения. Его родственники говорили, что он страдает от припадков и галлюцинаций — их удается взять под контроль с помощью медицинских препаратов. Я как-то услышала рассказ его бабушки о том, что он бывает угрюмым и раздражительным, что у него проблемы со сном, и он слишком рассеянный. Она также говорила, что Моисей очень умен, почти гениален, и что он очень много рисует, причем рисует так, как она еще никогда не видела. Но из-за лекарств, которые должны помогать ему сосредоточиться и учиться в школе, он становится медленным, неуклюжим, а его картины приобретают мрачные, кошмарные нотки. Кейтлин рассказала маме, что собирается прекратить давать ему таблетки.

— Таблетки превращают его в зомби, — говорила она. — Я хочу испытать судьбу и попробовать ужиться с юношей, который не может усидеть на одном месте и постоянно рисует. В наши дни это не считалось таким уж недостатком.

А мне показалось, что зомби все же звучит немного безопаснее. Несмотря на всю свою красоту, Моисей Райт выглядел страшновато. Из-за гибкого, подвижного тела, смуглой кожи и необычных светлых глаз он походил на дикого хищного кота из джунглей. Молчаливого, стремительного и смертельно опасного. Зомби, по крайней мере, медленно ковыляют, а дикие коты бросаются из темного угла. Находиться рядом с Моисеем — все равно, что пытаться приручить ягуара. Я искренне восхищалась отвагой старой леди, которая не стала от него отказываться. Выходит, она была самой храброй женщиной, что я встречала за всю свою жизнь.

Считая меня, в городе было всего три девушки моего возраста, и порой я чувствовала себя одиноко. К тому же, никто из девчонок не интересовался верховой ездой и родео так же, как я. Наши отношения были достаточно теплыми, чтобы здороваться и сидеть рядом во время церковной службы, но не для того, чтобы вместе проводить скучные летние дни.

Это лето выдалось особенно жарким. Я помню все до мельчайших деталей. У нас была самая сухая весна за всю историю города, и на западе начали бушевать пожары. Фермеры отчаянно молились о дожде, натянутые нервы и рекордная по высоте температура выматывали людей, все становились вспыльчивыми и раздражительными. А еще в округе стали пропадать люди. Исчезли сразу две девушки, хотя об одной из них поговаривали, что она просто сбежала из дома со своим парнем, а второй уже почти исполнилось восемнадцать и дома ей жилось несладко. Всем хотелось верить, что они живы и здоровы, но, к сожалению, это был уже не первый случай за десятилетие. Оказалось, в наших краях уже известно несколько подобных пропаж, которые ничем хорошим не закончились. Девушек так и не нашли. Из-за этого родители в каждом доме волновались за своих чад больше, чем обычно, и мои предки тоже не стали исключением.

Я выросла неугомонной, мне не сиделось подолгу на одном месте, хотелось побыстрее покончить со школой и окунуться во взрослую жизнь. Я любила скорость и мечтала о том, как прицеплю конный трейлер к своему пикапу и буду разъезжать по скачкам и родео, и не стану заботиться ни о чем, кроме лошадей, побед в соревнованиях и расстилающейся перед глазами дороги. Но мне было всего семнадцать, в наших краях пропадали мои ровесницы, и родители ни за что не отпускали меня на «волю». Они успокаивали меня тем, что когда мне стукнет восемнадцать, и я закончу обучение, все само собой как-нибудь образуется. Но мне казалось, что от выпуска из школы меня отделяет вечность, и бессмысленное лето простиралось передо мной унылой безжизненной пустыней. Мне требовался глоток свежего воздуха, как никогда. Может быть, все дело оказалось в этом, и я так изголодалась по впечатлениям, что просто слетела с катушек и потеряла контроль над ситуацией. В любом случае, когда Моисей приехал в Леван, он походил на воду из той заводи в каньоне — глубокой, темной, непредсказуемой и потому опасной, — ведь ты никогда не узнаешь, что скрывается за непроницаемой поверхностью. И, как и всегда, я нырнула в черную пучину с головой, не слушая ничьих запретов и предупреждений. Но только в этот раз я утонула.

  — Ты на что уставился? — резко спросила я, вынужденная сдаться: в конце концов, Моисей, кажется, получил от меня то, что хотел: мое внимание. Всем приемным детям в нашей семье внимание окружающих требовалось, как воздух. Казалось, без него они могут задохнуться и умереть. Меня это просто бесило. Дело было не в том, что они постоянно требовали внимания родителей — они ждали того же и от меня. А для меня нет ничего лучше возможности побыть наедине с собой, повозиться с лошадьми. Лошади не были такими уж навязчивыми существами, в отличие от большинства окружающих людей, которые, казалось, устраивали соревнование, кто быстрее выведет меня из себя. Вот и Моисей пришел в конюшню понаблюдать за мной, бесцеремонно вмешался в мою встречу с питомцами Сакеттом и Лаки, и казалось даже, что в комнате стало меньше воздуха — так же, как с моими приемными сестрами и братьями.