Возле одной из комнат потянуло сигаретным дымом. Ева вспомнила, что Евдокия Николаевна, к которой они как раз и шли тогда, курит. И повинуясь этой магии момента, который она сейчас словно переживала заново, Ева открыла дверь в комнату старушки, даже не постучавшись.
У Евы сложилось впечатление, что хозяйка комнаты ее ждала. Она молча кивнула ей на стул и выпустила в потолок струйку дыма. Окно было приоткрыто, но со своей функцией явно не справлялось. В комнате было и душно и дымно одновременно.
Ева помнила эту строгую пожилую женщину. Сейчас с аккуратно уложенными седыми волосами она казалась ей намного моложе. Кажется, Дэн говорил, что ей больше ста лет. Ева с большой натяжкой дала бы семьдесят. Ее несчастной теть Зине было всего 72, но она была худенькой сморщенной старушкой. А Евдокия Николаевна была худа, но величественна, и как-то благородно состарена как красивая вещь из дорогого металла, со временем лишь слегка покрывшись морщинками и мелкими темными крапинками, словно патиной. Взгляд её был холоден и был в нем если не лед, то какой-то мелкий снег, колючий и неприятный. Но Еве не было страшно, даже неуютно не было. Она вспомнила, что ей всегда нравился запах табачного дыма, хотя сама она никогда не курила Она еще раз глубоко вдохнула и подумала, что это и есть, наверно, пассивное курение. Ей стало еще лучше, и она этому улыбнулась.
- Хорошая у тебя улыбка, - негромко сказала Евдокия Николаевна и тоже улыбнулась.
- У Вас тоже хорошая, - ответила ей Ева.
- На концерт пришла посмотреть?
- Нет, я про него даже не знала. Просто. Гуляла.
- Да, тут у нас настоящий променаде. Гуляй не хочу.
И она произнесла этот "променаде" как-то совсем по-французски с грассирующей «эР», прононсом и едва слышной в конце слова "Е". Да, старушка была как шкатулка с секретом. Совсем не проста и совсем не та, что кажется.
- А правда, что Вам больше ста лет? - спросила Ева.
- Да. Через несколько дней мне будет ровно сто двадцать. И я, наконец, умру, - и глаза ее заблестели, но не от слез.
- Вас словно радует собственная смерть, - заметила Ева.
- Меня и радует, - снова улыбнулась Евдокия Николаевна и выпустила еще одну струйку дыма вверх. Сейчас с этой загадочной улыбкой, коротко подстриженной челкой и изящно зажатой между пальцами сигаретой, она напомнила Еве Анну Ахматову. Молодую Ахматову. И впечатление удачно дополняла накинутая на плечи шаль.
- Совсем-совсем не страшно? – Ева словно хотела поколебать отвагу женщины, но та только еще шире улыбнулась в ответ.
- Абсолютно! Я не такая как все эти глупые куры, то трясущиеся за свои жалкие жизни, то с вожделением ожидающие встречи со своими, давно почившими родными. Доживая свою никчемную пустую жизнь, люди почему-то думают, что, если им будет дано бессмертие, их жизнь сразу станет полной и интересной. Но не их Бог наполняет ее содержанием, они сами наполняют ее. Если они не смогли наполнить ее смыслом на таком коротком отрезке пути, бессмертие сделало бы их обузой этому миру. Избави Боже от бессмертия! Я радуюсь, что могу умереть.
- Но откуда вы знаете, что умрете? – не унималась Ева.
- О, я знаю! Между мной и вечностью осталась такая тонкая грань, что я чувствую каждое движение за ней. И она чувствует каждое мое, - она замолчала, потушила окурок и бросила его в небольшую хрустальную пепельницу, - Я хотела, чтобы ты пришла.
- Правда? – удивилась Ева, - Но зачем?
- Я бы сказала не зачем, а почему, - и она положила на стол руки и стала рассматривать кольцо на своем пальце. Ева тоже стала рассматривать это кольцо. Обычное золотое кольцо, небольшое, немного потертое от времени и постоянной носки, с круглым розовым камнем.
- Потому что ты не такая как остальные. И доктор твой не такой. И Виленович не такой. А у меня есть дар чувствовать таких как вы, - она подняла руку с кольцом к самым своим глазам, потом сняла его и подала Еве, - Теперь оно твое, но не одевай пока.
Ева посмотрела на протянутое ей кольцо, зажатое в морщинистой руке покрытой старческими пятнами. Она ни за что не хотела его брать. Она даже открыла рот сказать это, но, бабка, видимо, ждала её возражений.
- Оно принадлежало твоей тетке. За несколько часов до того, как ее убили, она попросила меня тебе его передать, если она тебя не дождётся, - и кольцо легло перед Евой на стол, но Ева испуганно уставилась на пожилую женщину.
- Евдокия Николаевна, вы тоже считаете, что ее убили?
Женщина скривилась, словно что-то резало ей слух.
- Никогда не любила это чужое имя, - как бы невзначай заметила она, - Я даже знаю кто это сделал.
Ева не верила своим ушам.
- Кто? – невольно поежившись под её тяжелым взглядом, Ева готова была услышать всего одну букву в ответ - «Я», но то, что она услышала поразило ее сильнее.
- Моя внучка, - был ее ответ.
Переспрашивать не имело смысла, Ева точно слышала ответ и ее воображение тотчас нарисовало в уме образ худенькой голубоглазой девушки, насыпающей в чашку яд. Это было жестоко и бессмысленно, и Ева сдалась.
- Но за что? – оставив пока за скобками все остальные вопросы спросила она.
- Я не уверена, но, думаю, что нечаянно. Она была так испугана, а потом так подавлена, что на умышленное убийство это было не похоже. Да и не хватило бы ей хладнокровия на умышленное, кишка тонка, как и у деда ее. Даром что ли она на него так похожа, - и бабка презрительно хмыкнула.
- Она что работает здесь? – и Ева судорожно перебирала в памяти местных медсестер и санитарок, стараясь угадать какая же из девушек могла подойти на эту страшную роль.
- Почему работает? Нет, она здесь живет, - и бабка пожала в ответ плечами.
- Но, Евдокия Николаевна, - Ева ничего не понимала, - здесь же только старушки живут.
- Так, а ей по-твоему сколько лет? – улыбнулась хозяйка прокуренной комнаты и снова потянулась за сигаретой.
- Ээээ, - теперь Ева пыталась посчитать сколько ей могло быть лет. Даже если бы каждая из них, и бабка и мать рожали своих дочерей в тридцать лет, то это было бы шестьдесят лет назад, ведь бабке сто двадцать. Но они могли рожать и в более раннем возрасте. Ева поняла свою ошибку. Ее внучке явно было под семьдесят, а может даже и больше, - А как ее зовут?
- Раиска. Раиса Михална. На самом деле. Но сейчас ее кличут Верка. Вера Павловна, - брезгливо сморщилась Купцова.
- Вера Павловна? – Ева мучительно пыталась вспомнить как выглядела всезнающая старушка с похорон, а затем и с поминок тети Зины. Которую она сама и убила! Мир покосился, и Ева со всех сил старалась удержаться и не скатиться в пропасть сумасшествия, - А Вас как зовут?
Бывшая до этого Евдокией Николаевной старушка задумалась.
- У меня было много имен. Но самое первое, которое дала мне мама, было Кэкэчэн, - и она грустно вздохнула и сделала затяжку такую же долгую и тяжелую как ее вздох. Сигарета сгорела почти до фильтра, но старушка даже не закашлялась, - Это плохое имя, на моем родном языке оно означает «Рабыня», но его задачей было отпугнуть злых духов, ввести их в заблуждение. Слишком уж часто с приходом русских стали умирать дети в нашем селении. Я выжила, значит, со своей задачей оно справилось. Ни отчеств, ни фамилий у нас не было. Правда, когда мне было уже два года, в 1897 году была первая Всероссийская перепись населения и меня записали по отцу Елагина.
Ева уставилась на свою собеседницу, пытаясь представить тот невозможно далекий 19 век, в котором она родилась, но старуха растолковала ее взгляд по-своему:
- Пытаешься разглядеть во мне черты того народа, что дал мне и имя, и жизнь? – Ева не нашлась что ответить, и старушка продолжила, - Не пытайся. Хоть и была похожа на нанайку моя бабка и была похожа на нанайку моя мать, но русскими были и мой отец, и мой дед. Странно переплелись во мне их гены и родилась я и голубоглазой, и желтоволосой, как говорили у нас в селении про всех русских. Хотя я была скорее светло-русой. Еще говорили, что с рождения я воняла мылом, салом и углем, а также потом и навозом, который сопровождал всех русских. Меня хотели даже назвать хонггору пуни – запах вонючий, но бабка не позволила. А бабка моя была в нашем селении шаманкой. Сильной шаманкой, уважали ее и боялись люди. И хоть внешность свою я наследовала от отца, но дар шаманский от бабки.
Она замолчала и задумалась, глубоко погрузившись в свои воспоминания. Ева не знала, уместно ли будет сейчас ее о чем-нибудь спросить, но не решилась и просто нетерпеливо заерзала на стуле. Бабка посмотрела на нее внимательно, но не зло.
- Вот ты думаешь шаманы они что? Сделал бубен и стучи?
И хоть Ева ничего такого не думала, но почему-то кивнула.
- Э, нет, каждый шаман умеет общаться с Духами. Но мужчины шаманы только со своими Духами, а вот женщины в нашем роду умели вызывать даже чужих Белых Богов. Вот таких как вы, - и она снова пристально посмотрела на Еву.
Ева не знала еще толком какая она, не чувствовала она в себе и ничего божественного, но эту тайну связывающую шаманку и Чужих Белых Богов хотела знать, как никогда.
- Только не все. И не сразу. Только сильные шаманки с Даром. И только после того как станут чистыми, то есть утратят способность рожать детей.
- Их что стерилизовали? - подала голос Ева, как выяснилось, совсем невпопад.
- Что они тебе кошки, стерилизовать их? Да и откуда в нанайском селении возможность делать такие операции?
Ева, конечно, поняла свою ошибку, но не сдалась.
- Почему сразу операции? Я подумала может можно какой корешок пожевать, настойку ягеля выпить, например, и все, - и она перекрестила ладони, изображая крест.
Бабка улыбнулась.
- Ну если только настой ягеля! Он, конечно, горький, как хина, но в отличие от последней даже аборт не вызовет. Скорей уж наоборот. Желудок им лечили, и не только. А вот шаманкой женщина могла стать только когда все детородные процессы в ее организме затухали сами собой, то есть в преклонном уже возрасте.
Ева понимающе кивнула.
- Значит и богов они хоть своих, хоть чужих призывать могли только уже на пенсии?
- Да, там и времени у них уже побольше свободного было, - улыбнулась старушка.
- Как же вы узнали, что наследовали Дар? И что это за Дар такой? – Ева нетерпеливо заерзала на стуле.
- Я и не знала, что унаследовала его, тем более, что он и проявиться то мог совсем нескоро. Но даня на всякий случай научила меня что делать, если он мне откроется.
- И он открылся? А Даня это кто? – у Евы было так много вопросов.
- Даня – это бабушка. А дар открылся совсем неожиданно, и хоть я не сразу поняла, что это из-за него, но данину науку вспомнила.
- А как он связан с Белыми Богами? – продолжала Ева.
- Я могу их вызывать и прятать, - ответила бабка.
- Евдо…, начала было Ева, но вовремя осеклась, - Не знаю даже, как мне теперь к Вам обращаться?
- Зови меня Кэкэчэн или бабушка Кэкэчэн. Это, конечно, неправильно, но так наши Добрые духи услышат про меня, вспомнят и заберут, - и она снова улыбнулась, и Еве показалось что на этот раз она просто издевается над ней, а на самом деле ни в каких добрых духов она не верит.
- Вы верите в своих Добрых Духов? - на всякий случай спросила Ева.
- Нет, - подтвердила Кэкэчэн ее догадку, - Наши Духи ушли с приходом русских. Слишком мало людей в них сейчас верит, чтобы они были живы. Но я все же дочь своего народа, пусть же моё настоящее имя останется хоть в твоей памяти.
Ева опустила глаза и увидела кольцо, которое так и лежало перед ней на столе и рассматривала его, пока старушка говорила.
- Как же так вышло, что Вы даже со своей внучкой не общаетесь? И что это кстати, за кольцо?
- Кольцо как кольцо. Видимо было дорого твоей тетке раз она его до сих пор берегла. Но ты его не одевай пока сорок дней не пройдет. Она может и с добрыми намерениями тебе его отдала, но слишком долго она его носила, а золото металл мягкий, все впитывает. Тебе ее несчастливая энергия ни к чему. Камень этот еще, тоже плохой в нем.
Ева аккуратно отодвинулась от кольца подальше, разглядывая небольшой розовый камень.
- Почему несчастливый? И откуда Вы все это знаете? – недоверчиво посмотрела на нее Ева.
- Несчастливый, потому что в паре его носить надо. В паре он приносит удачу, а один – усталость и одиночество. А знаю я столько, потому что прожила слишком долгую жизнь, - и она снова потянулась к сигаретной пачке.
- Кэкэчэн, мне кажется, Вы слишком много курите! - улыбнулась ей Ева. Назвать ее бабушкой у Евы не повернулся язык, несмотря на ее воистину грандиозный возраст, - Но откуда Вы столько знаете именно про это кольцо?
- Я ж его тебе со своей руки сняла. Мне эта энергия его злая о многом рассказала, но вреда не сделала, а тебе она ни к чему.
Ева только удивленно подняла брови, но поверила.
- А про внучку? – напомнила она.
Кэкэчэн вздохнула и нахмурилась.
- Это очень долгая история. Не уверена, что хочу ее сегодня рассказывать.
- Тогда скажите из-за чего умерла моя несчастная тетка, - Ева вдруг почувствовала, что устала, и приняла уже слишком большую дозу никотина, у нее начинала болеть голова.
- У нее была аллергия на пчел, - ответила бабка, не ломаясь, - А в этой таблетке был пчелиный яд. Но зачем Верка дала ей свои таблетки, я не знаю.
- А если я завтра еще зайду расскажите мне про внучку? – с надеждой спросила Ева. Очень уж ей хотелось узнать об этой необычной бабке побольше.
- Заходи, - улыбнулась ей бабка, - А там видно будет.
Еве казалось, она провела на втором этаже полдня, но, когда она спустилась, еще даже не начался ужин. В вестибюле упаковывали свои немногочисленные вещи, приезжавшие волонтёры. Несколько старушек и знакомая Еве санитарка их провожали.
- Камелия Григорьевна, не расстраивайтесь, - говорила ей девушка, которую Ева до этого не видела, - Мы после Нового года опять постараемся приехать, а Вы тренируйтесь и без меня. Бумаги с красками Вам надолго хватит! Главное - старайтесь!
И она обняла плачущую старушку. Ева решила, что это была художница. Кроме неё здесь же стояли юная певица, парень с баяном, девочка-подросток, которую Ева сразу определила к местным, и женщина с рюкзаком на спине.
- Настя, мы завтра в Дубровке будем весь день, - обратилась женщина с рюкзаком к девочке-подростку. - Ты, если чего здесь нет в магазинах – позвони, я в городе посмотрю. И про духи не забудь, - напомнила она шепотом так, что ее слышала только девочка и Ева, которая и рада бы была пройти мимо, но они перекрывали проход к ее палате.
- Я помню, - ответила Настя тоже очень тихо, - Вы если приехать не сможете, сообщите, мы к Новому году приготовим свой небольшой концерт, ну и с парикмахершей нашей я попробую договориться.
- Да, парикмахера еще рано, они не успеют обрасти, - улыбнулась женщина с рюкзаком, - а вот позаниматься со стариками, шарики воздушные покидать, порисовать будет нелишне. Они же что дети малые, им мелкую моторику очень полезно тренировать.
- О, это я знаю! – счастливо улыбнулась девочка, - Их наш Дэн, ну, то есть Денис Германович, доктор, каждую неделю заставляет помогать кухне пельмени лепить.
- Надо же, какой молодец! - искренне восхитилась женщина, - Ну, счастливо!
И она побежала к двери, в которую уже выходила ее небольшая бригада.
Они вышли, а Ева так и осталась стоять. Осталась там и девочка, только что говорившая про Дэна. Девчонка только сейчас заметила Еву, и встретив ее взгляд, неожиданно смутилась и пулей вылетела в дверь следом за волонтерами. «Наверно, одна из поклонниц», - вздохнула Ева. А жаль! Девчонка ей понравилась.
- Пошли, Камилушка, пошли, - обратилась одна из старушек, все еще тоже стоявших в вестибюле, к той, которую звали Камелия, - Ужин сейчас понесут. «Дежурную часть» мы сегодня уже пропустили, да и Бог с ней, такие страсти показывают, что потом кошмары всю ночь снятся.
- И не говори! Мне же сегодня приснилось… - ответила ей Камелия, но что именно ей приснилось, Ева уже не слышала. Обе старушки, семеня ногами скрылись за дверью, ведущей на второй этаж.
- Ева, ты чего это гуляешь? – спросила возникшая вдруг на ее пути главврач, - Давай-ка в палату! Стоишь тут на сквозняке. Мне потом за тебя перед Дэном отчитываться. Ты, кстати, не знаешь, где он?