— Он не опасен для короны, — она старательно произнесла этот факт. — Он вор. Хороший вор, ментат, использующий способности для зла, но лишь вор. Он не стоит такого внимания, Клэр. Ее величество предпочла бы ваше внимание к другому. Вы ведь королевский, — она посмотрела на сияющее кольцо на ее втором левом пальце, изящное соединение серебра и марказита, эфирная сила в нем гудела, ее было видно Взглядом. — Есть другие дела.
— Стоило отпустить его, когда он сунул нос в…
— Клэр.
— Он украл из музея…
— Клэр.
— Черт, он так ужасен, что…
— Арчибальд.
Он затих. Аппетит Эммы пропал. Она отложила вилку и нож и смерила его взглядом, который испепелил бы его, но он все еще смотрел на чашку.
«О, ради бога».
— Я буду рада, — сухо сообщила она, — если вы выздоровеете здесь. Людовико отправился утром за вашими вещами, за тем, что относилось к делам, которыми вы пренебрегли, преследуя своего профессора, и за тем, что необходимо вам тут на длительный срок, — она не дала себе отчитать его с усилием воли.
— Думаю, слугам сообщили о моем состоянии, — он даже хрипел немного.
«И сообщили не пускать вас из дому, пока я не прикажу обратное».
— Вы правильно поняли. Вы истощили себя из-за этого Вэнса, Арчибальд. Не заставляйте меня запирать вас в комнате, как леди Чандевольт.
Он посмотрел на нее, моргая, как сова, выглядя печально, словно бассет-хаунд.
— Кто? О, это. Мисс Бэннон… Эмма. Не нужно беспокоиться. Это был распространенный случай. Я не так юн, так что…
Только она замечала морщины у уголков его рта, усталость голубых глаз? И его ужасную хрупкость, пока он сжимался на стуле, укутанный в халат. Эмма открыла рот, чтобы спросить, что за субстанцию она обнаружила в него, но им помешала дверь, что открылась со стуком, предупредившим завтракающих.
Это был Микал, его волосы были чуть растрепаны, а пиджак сбился. Он, видимо, был на утренней тренировке Щитов, Эли шел за ним.
— Конверт, Прима, — губы Микала были тонкой линией. — Из дворца.
— Ах, — так скоро? Но измена не ждала часов приема. — Новое дело, несомненно. Арчибальд, доедайте. У меня есть другие дела.
Он выглядел уязвлено, хотел встать, как она. Эмма отмахнулась.
— Нет-нет. Не нужно. Выздоравливайте, или я точно вас заточу и разозлюсь. Это хуже смерти, уверена, — ее слова получили в ответ слабую улыбку, но у нее не было времени думать о румянце на его щеках и блеске в усталых глазах.
Конверт, принесенный Микалом, был со знакомым почерком, печать — тяжелая и восковая — была изобретением Виктрис.
Королева звала, и ее верная слуга спешила ответить, оставив ментата завтракать в одиночестве.
Глава пятая
Некого ругать
«Закрыть меня как ребенка? — трубка Клэра ароматно пахла, яростно дымясь. Он хмуро смотрел на камин, но не мог наслаждаться удобствами знакомой комнаты. — У вас есть другие дела. Конечно, важнее».
Он вел себя глупо.
«Да? Нет, это точно глупо».
Жалило не то, что мисс Бэннон не взяла его с собой. Обидно было, что она во всем была права. Он плохо справлялся с долгом перед королевой.
Но Вэнс мешал. И Клэру не нравилось, что этот человек дважды обыграл его. Не помогало и то, что он украл статую Бастет из бесценного голубого камня он украл без причины. Это была игра, состязание, чем кража.
И Клэр проиграл в игре. Перчатка была брошена, но не вернулась.
Трубка покачивалась медленнее. Табачный дым поднимался серой вуалью, но потолка не касался, чары отгоняли его, тянули к камину и в дымоход. Это было новым, и он мог представить довольный вид мисс Бэннон, что это было нелогично, но полезно.
Чем для него был Вэнс? Клэр был одним из королевских ментатов, его регистрация была защищена, он работал на корону и мог не переживать за старость и пенсию. Долг короне утомлял. Порой в делах они пересекались с мисс Бэннон. Они были эффективной парой, Клэр это признавал. Мисс Бэннон была очень… логичной как для волшебницы. Она восхищала, ее решимость и верность были невероятными, особенно для женщины. У Клэра была работа, отношение мисс Бэннон и его список достижений тоже были при нем. Что было у Вэнса? Место в университете, откуда его прогнали, мертвая жена, загубленная карьера…
…криминальная империя, а теперь и Глаз Бастет. И радость победы.
Клэр выдыхал дым все медленнее. Может, стоит принять немного коки, пока он размышлял, как ответить доктору Вэнсу?
Но тут в дверь постучали, прошел Валентинелли с мрачным лицом. Он нес два сундука, за ним двое слуг тащили другие ящики.
«Гораций и Гилберн», — Клэр нашел их имена на ментальных ящиках, заглянул туда. Как и все слуги мисс Бэннон, они были необычными. У Горация не было половины мизинца на левой руке, а Гилберн шел медленно из-за Измененной левой ноги, ниже колена его ноги не было, Клэр пока еще не узнал, из-за чего, и часть ноги заменил протез из темного металла, ему приходилось принимать подавляющие боль вещества и смазывать шестеренки, но сама нога была изящной. Мисс Бэннон как-то раз отметила, что сама организовала Изменение, ведь Гилберн пострадал так на ее службе, и мужчина покраснел и опустил голову, как школьник. Он был тихим и послушным, а Гораций часто прятал свой палец или носил перчатки, набивая мизинец, чтобы скрывать это.
Чем больше слуг мисс Бэннон видел Клэр, тем сильнее подозревал, что нежное сердце скрывалось за решимостью и бесстрашием волшебницы. Или мисс Бэннон знала, что пострадавший слуга, вернувший гордость, будет благодарен и верен.
И не было верности сильнее, чем у изгоя, получившего дом.
Это показывало сложность характера волшебницы, и Клэр пока еще не решил, что вело к таким ее поступкам.
— Э, mentale, — Людовико опустил тяжелые сундуки у камина. — Где поставить ящики?
— Уверен, они найдут, где их поставить уместнее всего, — Клэр покачал трубкой. — Принесли перегонный куб?
— Я тебе лакей? Ха! — неаполитанец хотел плюнуть, но передумал. — Баэрбарт принесет. Он еще собирается.
«Боже».
— Я не хочу злоупотреблять гостеприимством мисс Бэннон настолько…
— О, что хотите вы и стрига — разные вещи, — Людо отмахнулся мозолистой рукой. — У меня есть письма, — он расстегнул сумку и посмотрел на двух слуг. — Много-много писем.
Клэр подавил стон.
— Вам распаковать вещи, сэр? — сказал Гилберн, стараясь скрыть сильный дорсетский акцент.
— Да, — фыркнул Валентинелли. — Я это делать не буду, а он слаб, как котенок.
— Я же не инвалид! — Клэр едва держался, когда к нему так относились.
— Встанете со стула, сэр, и я покажу, что вы так же быстро на него опуститесь, — Клэр не любил этот тон Валентинелли, сухой и скучающий, как у студента Эксфолла. Неаполитанец часто делал так, когда Клэр вел себя глупо. — Пока что мы злоупотребляем гостеприимством мисс Бэннон, — его тон поменялся, пока он рылся в сумке. — Я думал, мы вас потеряли прошлой ночью, mentale.
— Пустяки, друг мой. Просто грудь кольнуло…
— Плохо врете, сэр, — Валентинелли кивнул, слуги начали раскрывать ящики. — Вот, я принес вам письма, как хороший паж.
«Мне не нужны дурацкие письма или неаполитанский паж. Мне нужно поймать Вэнса и разобраться с ним, а вам с мисс Бэннон прекратить эту игру», — но долг звал, а ноги Клэра были дрожащими. Было приятно, впрочем, ощущать, что его тело слушалось. Если не учитывать побег Вэнса, пребывание в доме 34½ по улице Брук было приятным. Успокаивало.
Но ему не нравилось, что с ним обходились как с ребенком. Он замолчал, табак боролся с раздражением.
— Вот, — Валентинелли принес плоский столик, кусок дерева, украшенный медью. Толстая стопка бумаги — конверты с разным почерком, адресованные Арчибальду Клэру — легли на столик, и Валентинелли занялся миской с пеплом от трубки у локтя Клэра на чистом хрустальном подносе, а потом принес перо, ножичек для писем из слоновьей кости, серебряную баночку с чернилами с большого стола в центре комнаты. — И не отругаешь ведь.
Клэр мог ругать его, но не обижался. Хозяйка его дома, миссис Джинн, не любила Валентинелли, и Клэру было интересно, что бы она подумала теперь.
Вздохнув, он взял первый конверт. Он был из Ланкашира, почерк был женским, нежным, хоть чернила и были дешевыми. Обедневшие дворяне, наверное, хочет узнать, куда пропал ее муж.
Немного интересного в письме все же было, и его способности бушевали из-за такого их использования. Но это было половиной беды, вот проделки Вэнса были интересными.
Клэр тяжко вздохнул и развернул конверт.
«Долг. Всегда долг».
Может, ответственность мисс Бэннон была такой же тяжелой, как у него, но она не казалась скучающей.
«Сэр, я пишу вам в отчаянии… мой муж Томас пропал, и…»
Клэр вздохнул, ощущая аромат табака, и приступил к работе.
Глава шестая
Один из наших
Событие было не очень важным, но публичным.
— Можете подойти, — Александрина Виктрис, сосуд Британии, правительница Островов и императрица Индаса, сидела с прямой спиной на троне, украшенном камнями, Камень презрения под ногой сиял тускло серебром. Шестиугольный тронный зал со стеклянным потолком, где было видно дождливое утро Лондиния, был полон темных углов за и меж мраморных колонн, и в одном углу тень была особенно густой.
Эмма удерживала морок, хотя внимательный наблюдатель заметил бы ее движения или блеск ее украшений. Настоящая невидимость была сложной и сильно истощала, но слиться с тенью было просто и по-детски весело. Микал был теплым дыханием за ее спиной, а Эли был в галерее выше, двигался беззвучно, как рыба в глубокой воде.
Так он охотился лучше всего.
Темные волосы королевы были уложены локонами возле ее ушей, подняты сзади, как у замужней женщины. Ее нежное лицо было размытым, как глина под потоком воды. Ее глаза стали невероятно темными, искорки звезд были в их глубинах, правящий дух Острова пробудился и выглядывал из своего сосуда. Юная фигура королевы стала толще, беременность сделала шире силуэт девушки, которой Эмма Бэннон поклялась служить.
Клятва та была личной и невысказанной, Эмма в тайне думала, что Британия, хоть без возраста и мудрая, не до конца понимала природу верности волшебницы.
Может, это было к лучшему. Какая королева хотела бы знать, на какие глубины готов пойти верный слуга?
Альберик, принц и супруг, стоял справа от королевы, а не сидел на троне меньше, который он занимал во время приемов или государственных дел. Супруг, аристократ из саксов, был мужчиной с хорошей фигурой и милыми усами, был неотразим в своей форме, но не любил магию и его влияние на Виктрис было, если выразиться скромно, неясным.
«Он, — думала Эмма, поглядывая на него порой, — следит».
В тронном зале на этом событии было мало избранных, но хотя бы двое из них — Констанция, леди Рипли (ее люди окрестили леди Сплетней) и полный граф Дорнант-Бург в красном пиджаке — могли разнести истории. Это была их функция, и плечи Эммы были напряжены под голубым сатином.
А к трону приближалась причина тревоги в широком нарядном платье из розового шелка: мать королевы, герцогиня Кентская.
Она все еще была красивой женщиной, хотя с годами потолстела. На ее орлином, но приятном лице было открытое честное выражение, что заставило бы поверить в ее легкое расположение, если кому-то хватило бы на это глупости. Многие из-за ее вида думали, что герцогиня легко поддается мнению контролера Конроя, потому она держала Виктрис в строгих рамках правил и этикета, не позволяя ей контакты с теми, кого считала неподходящими; другие думали, что воспитание принцессы просто пострадало от естественного желания матери оградить ребенка от всей опасности, настоящей или выдуманной.
Правда была где-то между ними, на острове амбиций, укутанном туманом сантиментов и жажды править. Герцогиня взяла бы себе хорошего принца из другой страны, если бы ее выбрали сосудом… или была бы проблемой, будь она мужчиной.
Эмма смотрела на напряженную позу герцогини, мать королевы проявляла минимум учтивости, требуемой от члена семьи правителя. Эмма решила, что ожерелье женщины было слишком вычурным, из настоящих камней. Эта хладнокровная принцесса голубых кровей не стала бы носить подделки, хоть Конрой «управлял» ее состоянием.
Виктрис сидела неестественно неподвижно, только ее глаза показывали, что Британия разглядывает женщину, что родила ее сосуд, рассматривает пристально.
Пальцы волшебницы напряглись. Кулон на горле потеплел, эфирная сила в нем отвечала на ее настроение. Было легко ударить по герцогине, и она могла потом выпросить у Виктрис прощение. Не все заговоры, угрожавшие правлению Виктрис, были затеяны желанием герцогини вернуть дочь под свой контроль.
Но те, что были… беспокоили сильнее всего. Было дело с башней в Уэльсе, спящим змеем и армией металлических солдат. И волшебница была с ним связана, от этого Эмме стало еще тревожнее.
Теперь-то она думала о Левеллине, да? В ее груди появлялся теплый груз от этого. Она решила, что это не Камень, что был ее личной компенсацией за дело. Может, это было осознание того, как близок он был к успеху? Каждая часто того заговора привела к другим концам, но конец Левеллина Гвинфуда заставил постыдиться остальные части своим размахом.
Он был бы рад, узнав, что она так думает.
«Виктрис не обрадовалась бы, если бы я убила ее мать, что бы она ни сделала. И даже если бы одобрила Британия».
Если сравнивать с юностью, красота герцогини значительно увяла. Но ее брови были все теми же гордыми дугами, а длинный нос и решительный подбородок были уравновешены хорошими скулами. Все еще красивая женщина.
Достаточно красивая для любовника. Или ее состояние привлекло бы внимание.
Уже было отмечено, что Конрой, что обычно был тенью своей госпожи, отсутствовал. Если контролер с бледными глазами и шелковым голосом решил посмотреть на разговор из галереи, Эли легко поймает его… и Эмма Бэннон пообщается с мужчиной.
Этого не хотела Виктрис, но Эмма решила, что сэр Джон Конрой стал слишком опасным. Может, было нагло с ее стороны видеть, как Виктрис недооценивает опасность и самой убирать яд. Может, это был ее долг. Граница между этим ужасно легко размывалась.
— Ваше величество, — мать королевы повторила обращение, но на тон ниже. — Мое сердце радуется виду моей дочери.
Ее слова были напряжены, но только волшебница, всю жизнь изучавшая интонации, ритм и то, что оставалось невысказанным, это уловила.
Нет, это было не совсем точно. Это был тон, каким мать могла ругать взрослого ребенка, сладкий, но нагруженный личным значением.
Пальцы Эммы дрогнули. Мельбурн, хоть и был противным, дал королеве попробовать первый раз, что бывает от свободы правления. Виктрис все еще верила, что многое возможно, доступно, но не видела, что выбор и обстоятельства сужаются вокруг нее безумным полотном.
Виктрис чуть подняла голову.
— Мадам, — сегодня она была в маленькой короне, ее бриллианты сияли, присутствие Британии сочилось сквозь ее кожу. Она вела себя не официально, хоть и была на троне. Сидеть на троне придавало герцогине слишком большую важность. В этом Виктрис с Эммой согласилась. — Мы приветствуем вас.
«Мы», — Виктрис пряталась за Британией, или правящий дух не желал отводить взгляд от потенциальной опасности?
Улыбка герцогини чуть дрогнула.
— Я бы хотела видеть тебя чаще, моя дорогая. Но у тебя так много важных дел.
Эмма с трудом подавила оханье. Такое фамильярничание с Британией могло привести к Башне в другие дни.
Виктрис склонила голову, ее черты переменились. Милое лицо юной замужней женщины так быстро изменилось, Британия заполнила сосуд, как Темза холодное русло, и от этого не по себе было бы даже крепким сердцам.
— Важные дела, — пальцы Виктрис постукивали по подлокотнику трона. Она не прикрывала живот рукой, защищая, но это было близко. Кольца блестели, но не от эфирной силы, как украшения Эммы, а от другой. — Вы бывали в Уэльсе, дорогая мама?