Эти слова, в которых сквозила ирония, привели Клару в замешательство.
– Виконт, – прошептала она, не переставая плакать, – ничья преданность не была так велика, как ваша, и я думаю... Извините, – прибавила она, – вы понимаете, как затруднителен для меня подобный разговор... Мне больше нечего сказать.
И Клара поспешно вышла.
– Она меня не любит! – печально произнес виконт. – Это, наверное вы, мадам Бриссо, уговорили Клару согласиться, несмотря на ее очевидное отвращение ко мне.
– Нет, клянусь, вам, виконт де Мартиньи. Это ей самой пришла вдруг мысль отдать вам свою руку, если вы будете настаивать на этом.
– Однако я уверен, что прежде она любила Денисона.
– У девушек увлечения не бывают очень глубоки.
Мартиньи молчал. Только приход Бриссо вывел его из мрачных размышлений. Торговец держал в руках распечатанное письмо. Вид у него был весьма расстроенный. Жена посмотрела на него с беспокойством.
– Боже мой, друг мой, что с тобой? – спросила она. – Твоя расстроенная физиономия... Неужели наши беды еще не кончились? Какое неприятное известие ты получил?
– В этом письме не заключается никакого неприятного известия, душа моя, – рассеянно ответил Бриссо, опускаясь на стул. – Прочти сама.
Мадам Бриссо схватила письмо и начала читать, между тем как торговец с горестным выражением смотрел на Мартиньи.
– Боже мой! – взволнованно воскликнула мадам Бриссо. – Ты или не прочитал этого письма, или его не понял! Не огорчить тебя оно должно было, а обрадовать. Все наши беды позади. По решению колониального совета возмещены потери, причиненные мятежом на приисках, казной и страховым обществом.
– Это правда, душа моя, нам заплатят за все товары, уничтоженные пожаром в магазине. Известия, сообщаемые нашим мельбурнским корреспондентом, подтвердили мне многие дарлингские торговцы.
– И ты сообщаешь мне об этом таким зловещим тоном? Да что с тобой? Невероятно! Наконец-то мы сможем переехать в Мельбурн! Слышите, виконт? – обратилась она к раненому. – Ведь и вы примете участие в этом счастливом обороте дела?
Мартиньи вышел из своего оцепенения.
– Поздравляю вас, хозяин, – сказал он, приподнимаясь с усилием. – Это происшествие ускорит мое выздоровление, хотя, вероятно, переменит некоторые благоприятные распоряжения для меня.
– Почему оно переменит их, Мартиньи? – спросила мадам Бриссо, схватив его за руку, которая была влажной и холодной. – Неужели дочь моя казалась вам более привлекательной, когда была бедна? Друг мой, – обратилась она к мужу, – в твое отсутствие мы говорили о планах, которые, надеюсь, ты одобришь.
Мадам Бриссо сообщила ему об объяснении Мартиньи с Кларой. Бриссо не выразил никакого удивления и лишь вздохнул.
Жена его продолжала веселым тоном:
– Поверишь ли, друг мой, что виконт, хотевший жениться на нашей дочери без приданого, несколько минут назад был богаче ее? Знаменитый алмаз наконец-то нашелся. Посмотри!
Несмотря на свою озабоченность, Бриссо не мог удержаться от восторженного восклицания при виде драгоценного камня, но через минуту опять нахмурился.
– Да, моя милая, это действительно самый красивый алмаз, какой когда-либо я видел, – сказал он, кладя камень на стол. – Однако все сокровища земли могут ли помешать...
Он замолчал и постарался скрыть свое волнение.
– Что с вами, Бриссо? – спросил виконт с беспокойством. – Разве план, о котором говорит ваша супруга, вам не нравится?
– Нет, нет, что вы! Выздоравливайте, дорогой Мартиньи, если и явятся препятствия к этому браку, то они будут исходить не от меня, клянусь вам.
Мартиньи хотел было расспросить его, но, чувствуя сильную слабость, закрыл глаза.
Мадам Бриссо, обманутая его внешним спокойствием, сказала мужу:
– Побудь около нашего больного, друг мой. Клара еще не знает важного известия, и я хочу сама сказать ей... Но дай мне это письмо, потому что милое дитя, пожалуй, мне не поверит.
Виконт и Бриссо, оставшись одни, некоторое время молчали. Бриссо украдкой поглядывал на Мартиньи, бледность которого внушала ему опасения.
Наконец виконт сделал знак своему бывшему хозяину приблизиться к нему.
– Бриссо, – сказал он слабым голосом, – у вас на сердце лежит какая-то тайна. Вы мне скажите правду... Счастливое известие, сообщенное вами жене, не соответствует действительности, не правда ли?
– Напротив! Неужели вы думаете, что я осмелился бы подать этим бедным созданиям надежду, не будучи уверен в счастливом разрешении дел?
– Чем же тогда объясняется ваша печаль?
– Я печален? Вы ошибаетесь, друг мой! С чего мне быть печальным?
– Вы сейчас беседовали с доктором, который перевязывал мою рану... Что он сказал вам обо мне?
– Ничего решительно... Ничего, уверяю вас.
– Послушайте, хотите, я вам повторю, что он вам сказал? Именно его словами объясняется ваше огорчение.
– Боже мой, виконт, как можете вы знать...
– Бриссо, – продолжал Мартиньи, – мое положение безнадежно. У меня началось заражение крови, и мне недолго осталось жить – не так ли?
– Друг мой, – прошептал торговец, – рана ваша, может быть, не так опасна... Я еще надеюсь...
И Бриссо залился слезами. Мартиньи пожал ему руку.
– Довольно! – сказал он твердо. – Я сумею покориться неизбежности... Сказать по правде, я подозревал это уже несколько дней, но себя хочется обмануть, знаете ли. Может быть, оно и лучше, если будет так. Я причинил бы несчастье вашей дочери, приняв ее жертву, потому что, я уверен... Ну, Бриссо, теперь, когда моя участь решена, обещайте, что вы сделаете все, о чем я вас попрошу. Не бойтесь, я не стану употреблять во зло ваше доверие... Обещаете ли вы мне выполнять мою волю до тех пор, пока я буду в состоянии изъявлять какие-либо желания?
Бриссо, сжав его руку, прошептал:
– Есть ли что-нибудь на свете, в чем я мог бы вам отказать?
В тот же день к вечеру все семейство Бриссо собралось около Мартиньи. У женщин были красные глаза, а торговец казался еще печальнее, чем утром. Впрочем, к горестному чувству, испытываемому ими, примешивалось нетерпеливое любопытство.
Виконт же был спокоен и весел. С улыбкой на губах он позволял ухаживать за собой и старался ободрить своих попечителей шуткой.
Женщины и сам Бриссо смотрели на него иногда с удивлением, не понимая причины этой лихорадочной веселости.
Когда начало темнеть, отдаленный звук колокольчика возвестил о прибытии гостя.
– Это не может быть он! – сказал Мартиньи, посмотрев на часы. – Он слишком аккуратен и не явится за десять минут до назначенного часа.
В эту минуту Семирамида ввела мисс Оинз.
– Что я говорил! – сказал виконт, смеясь.
Рэчел, по-видимому, уже оправилась от последствий своих приключений, и хотя лицо ее выражало сострадание, как требовало приличие в комнате больного, на выздоровление которого не было никакой надежды, она казалась свежей и счастливой.
Ее неожиданное появление смутило семейство Бриссо, но Мартиньи воскликнул:
– Как! Молодая девица приходит к мужчине, когда он лежит в постели! Какой ужас!
Рэчел улыбнулась и протянула руку виконту, который нежно ее пожал.
– Мадемуазель Оинз, без сомнения, посчитала, что бедняга в таком жалком положении не может компрометировать никого, – продолжал он шутливо.
– Я думаю, мсье де Мартиньи, – ответила Рэчел, – что вы находитесь в таком печальном положении из-за меня и моей подруги, мисс Бриссо, и потому пришла предложить вам мою помощь, как сестра.
– Благодарю, мадемуазель, – сказал виконт, тронутый этими словами. – Ну, надеюсь, – продолжал он, – после этой прогулки по пустыне вам опротивела биология?
– Почему же? – возразила Рэчел. – Биология не виновата в наших несчастьях. Зачем мне отказываться от занятий, столь приятных?
– Я вижу, что ваши коллекции ничего не потеряют от тяжелого испытания, которое вы недавно перенесли. Только я сомневаюсь, чтобы впредь мадемуазель Клара сопровождала вас в ваших прогулках. Кстати о коллекциях, мадемуазель Оинз. Говорят, что, по примеру ваших соотечественников, когда они избавятся от какой-нибудь большой опасности, вы составили коллекцию, которую мне очень хотелось бы видеть, если поправлюсь. Она состоит, как я слышал, из вещей, какие были на вас во время пожара. Там все есть, начиная от вашей шляпы, почти обгоревшей, до разорванных ботинок.
– Не смущайте меня, виконт, – перебила его англичанка, покраснев до ушей.
Мартиньи громко рассмеялся, превозмогая боль. В эту минуту пробили часы, и почти следом колокольчик возвестил о новом госте.
– Вот теперь это Ричард Денисон, – лукаво сказал Мартиньи.
В самом деле, Семирамида привела судью.
Денисон, спасенный волонтерами, прибежавшими на его крик, после всего случившегося отправился на прииски, и только утром вернулся в Дарлинг.
Потому он еще не знал, что происходило у Бриссо и не подозревал, по какой причине был приглашен в дом торговца.
– Мсье Денисон, я сразу приступлю к делу, потому что, несмотря на мое фанфаронство, я могу с минуты на минуту лишиться сил, – сказал Мартиньи. – Прошу вас, дайте мне вашу руку!
Судья протянул ему руку с удивленным видом.
– Мсье Денисон, – продолжал виконт, – когда я приехал в Дарлинг, вы любили мадемуазель Бриссо, и я имею причины полагать, что были любимы ею. В силу некоторых обстоятельств я чуть было не лишил вас счастья, на которое вы имели право. Но препятствие, явившееся между вами и прелестной мадемуазель Кларой, скоро исчезнет навсегда, и то, что было разъединено, соединится снова... Мадемуазель Клара, не угодно ли и вам также дать мне вашу хорошенькую ручку?
Клара в нерешительности смотрела на виконта.
– Отец ваш скажет вам, что вы должны повиноваться мне, – продолжал Мартиньи, улыбаясь. – Притом не сами ли вы дали мне право располагать вашей рукой?
Клара по знаку отца повиновалась. Виконт взял ее руку, и, запечатлев на ней поцелуй, вложил в руку Денисона.
– Вот! – сказал он, вздохнув. – Все кончилось, как мелодрама в парижском театре.
Все были изумлены, и особенно Денисон. Заметив, что руки Клары и судьи разъединились как бы с сожалением, Мартиньи прошептал:
– Бриссо, вспомните о вашем обещании... От вас зависит счастье вашей дочери.
Начались переговоры шепотом. Клара горячо поцеловала отца и мать, потом Рэчел, между тем как Денисон, приблизившись к виконту, взволнованно сказал ему:
– Благодарю, виконт де Мартиньи! В вашей груди бьется благородное сердце джентльмена.
– И я вас тоже благодарю, – ответил виконт. – Ведь я не забыл, что если не изжарился живьем в этих проклятых зарослях, то только благодаря вам. Поскольку я тогда был вашим соперником, то скажу, что не все способны на такой рыцарский поступок. Но теперь, когда вы жених мадемуазель Клары, позвольте сделать свадебный подарок... Вот он... Пусть он напоминает вам о несчастном французе, нарушившем на минуту спокойствие вашей жизни, но который, я надеюсь, не внушает вам отвращения.
И он протянул Денисону алмаз. Судья взял его, но посоветовавшись о чем-то шепотом с Кларой, возвратил Мартиньи.
– Пусть вас не оскорбляет наш отказ, виконт, – сказал он. – Мы и без того сохраним воспоминание о человеке, которому стольким обязаны. Вы должны понять, почему мисс Клара и я не можем принять этого подарка.
– Я понимаю, что вы ничего не хотите принять от меня, – с горечью произнес Мартиньи. – Надеюсь, однако, что мсье и мадам Бриссо не имеют тех же причин, чтобы отказаться от наследства соотечественника, которого они приняли так гостеприимно.
Мадам Бриссо покраснела от удовольствия и уже протянула руку, чтобы взять алмаз, когда Денисон поспешил сказать:
– Те же самые причины, которые заставляют нас отказываться от такого дорогого подарка, существуют, я думаю, и для моего будущего тестя и будущей тещи. Достоинство семейства, к которому я скоро буду принадлежать, не позволяет ему принять ваш подарок.
– Мсье Денисон прав, – вздохнул Бриссо. – Извините нас, дорогой Мартиньи, но эта драгоценная вещь должна перейти к вашим родным: лишить их этого было бы подло с нашей стороны.
– Еще раз повторяю вам: у меня родственников нет. А если и остались, то они так же мало думают обо мне, как и я о них.
– Но у вас должны быть друзья в Париже.
– Я вам говорил, что имел много друзей, когда был богат, но это было так давно... Да, я мог бы еще найти там каких-нибудь мнимых друзей, для которых, за недостатком богатого американского дядюшки, я создал бы новый тип «австралийского друга». Один, получив в наследство мой алмаз, был бы способен, из признательности, назвать моим именем первого породистого жеребца, родившегося в его конюшне. Другой непременно подарил бы его какой-нибудь танцовщице или водевильной актрисе... Но довольно, я полагаю, мне остается еще несколько часов, чтобы подумать, как лучше распорядиться этим алмазом... Теперь, пожалуйста, извините меня... я не могу больше говорить.
Все почтительно удалились, чтобы дать виконту возможность отдохнуть. Он долго оставался неподвижен, лежа с закрытыми глазами и шепча прерывистым голосом:
– Столько усилий и пожертвований для того, чтобы увенчать желания этого Денисона... англичанина... Этот честный человек, однако, и составит счастье очаровательной Клары!
Через несколько дней Мартиньи скончался, окруженный заботами семейства Бриссо. Вопреки своим ожиданиям, несчастный искатель приключений не был съеден дикими зверями, не был погребен в волнах океана... Алмаз его был продан за одиннадцать тысяч долларов, и эти деньги были посланы одному скромному парижскому чиновнику, имевшему много детей, и следовательно, очень бедному, с которым виконт когда-то был знаком.
Вскоре после его кончины Ричард Денисон женился на Кларе Бриссо, отец и мать которой, разбогатев, переехали жить в Мельбурн. Теперь Денисон занимает важное положение в штате Виктория, и нет такой почести, на которую он не имел бы прав.