— Но если он тоже остановится?
— Ну и пусть, тогда мы увидим, с кем имеем дело, и будем действовать сообразно этому.
— Ты прав, и чего это я испугалась, ведь мой Сен-Люк здесь, со мной, и сумеет меня защитить.
— Нет, видимо, придется бежать, — сказал Сен-Люк, бросив последний взгляд на неизвестного, который, заметив их, пустил коня в галоп, — перо у него на шляпе и брыжи под шляпой внушают мне подозрения.
— О, боже мой, но каким образом перо и брыжи могут внушать тебе подозрения? — спросила Жанна, следуя за своим мужем, который схватил ее лошадь под уздцы и повлек за собой в лес.
— Потому что перо — цвета самого модного сейчас при дворе, а брыжи — новехонького покроя; окраска такого пера не по карману манским дворянам, а накрахмаливание брыжей потребовало бы от них непосильных забот. Это значит, что нас догоняет отнюдь не соотечественник аппетитных кур, любимого блюда Шико. Скорей, скорей, Жанна, сдается мне, этот всадник — посланец моего господина.
— Поспешим! — воскликнула молодая женщина, дрожа как лист при одной мысли, что ее могут разлучить с мужем. Но это было легче сказать, чем сделать. Огромные ели стояли тесно сомкнувшись, образовывая сплошную стену из ветвей.
К тому же лошади по грудь увязали в зыбучем песке.
А всадник тем временем приближался с молниеносной быстротой; слышно было, как копыта его коня стучат по склону холма.
— Да он и в самом деле за нами гонится, господи Иисусе! — воскликнула Жанна.
— Черт возьми, — сказал Сен-Люк, осаживая лошадь. — Если это за нами он скачет, давай посмотрим, что ему от нас понадобилось, так или иначе, стоит ему спешиться, и он нас тут же нагонит.
— Он останавливается, — сказала молодая женщина.
— И даже слезает коня, — поддержал ее Сен-Люк. — Входит в лес. Ах, ей-богу, будь он хоть сам дьявол во плоти, я прегражу ему путь.
— Подожди, — сказала Жанна, схватив мужа за руку, — подожди. Мне кажется, он что-то кричит нам.
Действительно, неизвестный, привязав своего коня к одной из елок, росших на опушке, двинулся в лес, крича во весь голос:
— Эй вы, сударь, сударь! Не убегайте, тысячу чертей, я привез одну вещицу, которую вы потеряли.
[77]— Ну и как, — спросил Бюсси, напрягая мускулы лица и сдерживая волнение в голосе, — удалось ему выдать замуж свою дочь?
— Выдать замуж свою дочь!
— Я только спрашиваю.
— Диана, замужем!
— Ну и что тут такого необыкновенного?
— Ничего, но Диана не замужем; нет сомнения, если бы она предполагала выйти замуж, я бы узнала об этом первая.
Сердце Бюсси сжалось, и горький вздох прорвался сквозь его сведенные судорогой губы.
— Стало быть, — спросил он, — Диана де Меридор живет в замке со своим отцом?
— Мы на это очень надеемся, — ответил Сен-Люк, подчеркнув голосом слово «очень», дабы показать жене, что он ее понял, разделяет ее мысли и присоединяется к ее планам.
Наступило непродолжительное молчание, в течение которого каждый думал о своем.
— Ах! — внезапно воскликнула Жанна, привстав на стременах. — Вот и башни замка. Глядите, глядите, господин де Бюсси, видите, там, среди нагих лесов, которые через какой-нибудь месяц станут такими красивыми, видите там черепичную крышу?
— О да, конечно, — сказал Бюсси, охваченный волнением, удивлявшим его самого, настолько оно было непривычным для этого отважного сердца, которое до сих пор оставалось незатронутым. — Да, я вижу. Так это и есть Меридорский замок?
По естественному ходу мысли при виде жилища знатного сеньора и вековых лесов, сияющих гордой красотой среди природы, еще не стряхнувшей с себя зимнее оцепенение, он вспомнил бедную узницу, погребенную в туманах Парижа, в душном домишке на улице Сент-Антуан.
И Бюсси снова вздохнул, но это уже не был вздох безысходного отчаяния. Посулив ему счастье, госпожа де Сен-Люк подарила ему надежду.
Глава XXIII
Осиротевший старец
Госпожа де Сен-Люк не ошиблась: спустя два часа путники подъехали к Меридорскому замку.
Эти два часа они молчали. Бюсси спрашивал себя, не следует ли ему рассказать вновь обретенным друзьям о событиях, заставивших Диану де Меридор покинуть родное гнездо. Но стоит сделать лишь один шаг на пути к откровенному признанию, и ему придется поведать не только то, что вскоре будет известно всем, но и то, что знал лишь он один и не собирался никому открывать. Поэтому он не решился на признание, которое неминуемо повлекло бы за собой немало разных предположений и вопросов. К тому же Бюсси хотел войти в Меридорский замок как человек совершенно неизвестный. Он хотел без всякой подготовки встретиться с бароном де Меридор и услышать, что тот скажет о графе де Монсоро и герцоге Анжуйском. Нет, он не сомневался в искренности Дианы и ни на секунду не мог заподозрить во лжи этого чистого ангела, но, может быть, Диана сама в чем-то обманывалась, и Бюсси хотел наконец убедиться, что в рассказе, выслушанном им с таким неослабным вниманием, все события были изображены правильно.
Как заметил читатель, в душе Бюсси жили два чувства, которые дают преимущество мужчине, даже если он охвачен любовным безумием. Этими двумя чувствами были — осторожность по отношению ко всем незнакомым людям и глубокое уважение к предмету любви.
Поэтому госпожа де Сен-Люк, несмотря на свою женскую проницательность, обманулась напускным безразличием Бюсси и пребывала в убеждении, что молодой человек впервые услышал имя Дианы де Меридор и оно не пробудило в нем ни воспоминаний, ни надежд. Он ожидает встретить в Меридоре заурядную провинциалочку, весьма неловкую и чрезвычайно смущенную встречей со столичными кавалерами.
Жанна заранее предвкушала, как она насладится его изумлением.
Однако она с удивлением заметила, что при звуках рога, которыми дозорный со стены предупредил об их появлении, Диана не выбежала на подъемный мост. Обычно, заслышав этот сигнал, она спешила навстречу гостям.
Но вместо Дианы из главных ворот замка вышел согбенный годами старец, опирающийся на палку.
На нем был надет балахон из зеленого бархата, отороченного лисьим мехом, у пояса сверкал серебряный свисток и позвякивала связка ключей.
Вечерний ветер развевал над его головой длинные волосы, белые, как последние снега. Он прошел по подъемному мосту, сопровождаемый двумя огромными псами немецкой породы, которые, опустив головы, неторопливо шли сзади, ни на шаг не опережая друг друга, но и не отставая ни на шаг.
— Кто там? — слабым голосом спросил барон, дойдя до замкового вала. — Кто оказал честь бедному старику своим посещением?
— Это я, это я, сеньор Огюстен! — весело закричала молодая женщина.
Ибо Жанна де Коссе привыкла звать старого барона по имени, чтобы отличить от его младшего брата Гийома, умершего всего три года назад.
Жанна ожидала услышать в ответ такое же радостное восклицание, но старец медленно поднял голову и уставился на нечаянных гостей безжизненными очами.
— Вы? — сказал он. — Я вас не вижу. Кто вы?
— О, боже мой! — воскликнула Жанна. — Неужто вы меня не узнаете? Ах, правда, ведь я переодета.
— Не обессудьте, — сказал барон, — но я почти совсем не вижу. Стариковские глаза не терпят слез, и когда старики плачут, слезы выжигают им глаза.
— Ах, дорогой барон, — ответила молодая женщина, — значит, ваше зрение действительно ослабело, иначе вы бы меня признали даже в мужском платье. Стало быть, мне придется назвать себя?