Однако эта призрачная свобода однажды сыграла с ним злую шутку. Мишка влюбился! Да только сам себе ни за что не хотел в этом признаваться. Ну и как признаться семнадцатилетнему парню, что втюрился в соплячку, за которой присматривал, когда она еще под стол пешком ходила! Которая, пока он лазил по компу и рубился в Counter-Strike [2], ухитрялась залезть в мамины туфли, что были ей катастрофически велики, и намазать лицо косметикой, наподобие клоуна. Как признаться, что твое тело весьма откровенно реагирует на рано оформившуюся фигуру двенадцатилетней девчонки? Как признаться, что хочется надавать по шее пацанам, которые, как мухи, вьются около нее? И как, наконец, признаться себе, что хочется сбросить с себя всю эту маскировку и появиться, так сказать, в полной красе, сразив ее наповал, чтобы не видеть, как она морщит нос от его парфюма и кривится от его одежды? Но так как извращенцем он не был, то просто постарался выкинуть эти мысли из головы, ну или хотя бы сделать вид, что смог их выкинуть. И тут очень кстати подошло время идти в армию. Надо сказать, что Мишка был человеком весьма предприимчивым и, хотя родители выделяли ему неплохие карманные деньги, понимал, что вечно сидеть на их шее не сможет, но и идти в институт, еще продлевая это время, не хотел — родители и так вкалывали до упаду, чтобы обеспечить любимое чадо всем необходимым. И вот Мишка, зная, как трудно найти и купить хорошую рэперскую экипировку, начал потихоньку наводить мосты, выясняя, где что можно достать. На лето он подыскивал себе работу и в отличие от друзей не тратил до копейки все заработанное, а откладывал на пополняемый счет, открытый его родителями, к армии там скопилась пусть и не жутко большая, но приличная сумма, тем более что туда же ушли и денежные подарки многочисленной родни. Так что, уходя в армию, Мишка оставлял за собой некоторые связи и небольшой капиталец, в надежде, что сможет найти ему хорошее применение.
Вернувшись из армии, он не стал просиживать дома штаны, а устроился работать в магазинчик, торгующий, помимо всего прочего, и рэперскими аксессуарами, потихоньку вникая в дело и восстанавливая или налаживая новые связи, а на досуге учась на курсах бухгалтерского учета. А когда за пару кварталов от места его работы сдавали в аренду небольшое пустующее помещение, бывшее когда-то чем-то вроде ветаптеки, он снял его и потихоньку начал строить свое дело. Во-первых, его же друзья, любители граффити, расписали стены как внутри, так и снаружи, и единственное, что потребовали, — баллончики с краской, пиво и музыку, что Мишка им в полной мере и обеспечил. Потом он задумался над названием, и тут его мозг выдал что-то странное. Услышав как-то у «Aztecs»[3] их «Мясо»[4] он решил так и назвать свой магазин, в котором дисс[5] и батлл[6] звучали чаще, чем простой РЭП. А теперь представьте удивление некоторых дам в возрасте, решивших прикупить полуфабрикатов на ужин, а вместо этого обнаруживших ряды с толстовками, майками, футболками, широкими штанами, кепками, тимберлендами[7] и цепями, да плюс орущий на пределе терпимости полунецензурный РЭП. Этим посетительницам уже не надо было ничего объяснять, после такого шока на ужин у их семей был разве что пустой чай. Но Мишку это мало волновало. Качественный товар и немалый на него спрос, да еще и быстро распространившиеся, в первую очередь благодаря друзьям, слухи сделали свое дело. Мишкин бизнес рос как на дрожжах, а конкуренты, погнавшиеся за дешевкой, быстро уползали подальше. Но Мишка был не из тех, кто, чуть получив прибыль, в приступе эйфории кидается покупать всякую ерунду, — часть все так же оседала на счету, а остальное шло на усовершенствование магазина. Единственное, на что он соблазнился, — это мотоцикл, да и то потому, что как-то надо было добираться до работы, и квартира — потому, что монахом он не был, а таскать женщин к родителям не хотел. Правда пришлось внести некоторые коррективы и во внешность. Отпугивать потенциальных клиентов не входило в его планы и поэтому, придя в свой кабинет, он принимал душ в небольшой ванной, оборудованной там, и забирал уже чистые, без следов мусса волосы в хвост, а толстовку заменяла обтягивающая его мускулистый торс футболка. Эти изменения во внешности не остались незамеченными, и теперь в магазине постоянно толклись несколько желающих закадрить «Бандероса». Именно так его назвал приятель, увидев как-то сразу после смены образа. И теперь его иначе никто и не называл. Мишка и не думал обижаться, потому что фраза «Это всегда можно найти у Бандероса» была ходовой среди местных рэперов, озабоченных собственным имиджем, неизменно принося прибыль его магазину. Даже соблазнительницы пытались хоть что-то купить, лишь бы не видеть ехидные ухмылки продавцов — пары шумных, но сведущих в делах парней. Ну, это о бизнесе, а теперь вернемся к той соплячке, что не давала ему покоя до армии и чуть не свела с ума по возвращении оттуда.
Вернувшись через два года со службы, он столкнулся у подъезда с девушкой, и от взгляда на нее его прошиб холодный пот. В ней он с трудом узнал ту, мысли о которой так усердно гнал из головы. Но теперь, в пятнадцать, она уже не выглядела неоперившимся цыпленком (хотя она им и в двенадцать не смотрелась): стройная фигура, довольно большая для ее возраста грудь, пышные волосы и веселая улыбка. Девушка, даже не взглянув на него, промчалась мимо, к стоящей у подъезда девчонке, одетой в какой-то балахон, оставив Мишку стоять с открытым ртом и эрекцией. Но Мишка был человеком упертым, и все равно старался избегать общения с ней, считая ее слишком молоденькой, и только вернулся к своему прежнему стилю одежды, постоянно приглядывая за ней, но оставаясь вне поля ее внимания. Время шло, Мишка занимался бизнесом, а Ленка росла, становясь для него все притягательнее, и с каждым прошедшим годом возрастное препятствие таяло. И вот у нее наступил выпускной, вид ее, наряженной в красивое платье, с шикарной прической на голове, отнюдь не добавил покоя в томящуюся душу. Только то, что у нее вроде бы не было постоянного парня, а так, кучка льстецов, немного тешили его самолюбие и давали надежду, что еще через годик она уж совсем не покажется ему малолеткой. Мать и та заметила его внимание к Ленке, и так как знала ее всю жизнь, вполне одобряла выбор сына, удивляясь, чего тот медлит и считая, что разница у них вполне нормальная, только сын забил мозги какой-то чушней.
На утро после выпускного он пораньше собрался поехать по делам и вдруг увидел Ленку, возвращающуюся домой с взъерошенной прической и в помятом платье. Понимая, с одной стороны, что это не его дело, он, однако, заволновался и решил отложить поездку на пару дней, благо сроки позволяли. Потом он ни разу не пожалел, что сделал это. Как же ему хотелось надрать Ленке задницу за то, что отдала себя придурку, который не только не оценил дара, но и своими погаными словами превратил нормальную веселую девчонку в отъявленную стерву и, что уж греха таить, почти потаскуху. Нет, он по большому счету ее не осуждал, сам не святой, но где-то глубоко внутри скучал по той веселушке. Но сильно облегчило его душу то, как он расправился с тем чмошником, счастье, что совсем не пришиб. У Мишки долго заживали сбитые костяшки на кулаках.
Ленке он про это не сказал, но видел, как она обрадовалась новости, и еще заметил капельку грусти и сожаления — значит, не все хорошее было в ней потеряно. Он издалека следил за Ленкиными похождениями, не вмешиваясь, лишь изредка пересчитывая ребра тем, кто, проведя с Ленкой ночь, за ее спиной говорил о ней гадости.
Так бы все и шло, и Мишка не предпринял бы никаких шагов еще и потому, что под его «камуфляжем» Ленка не видела в нем человека, достойного внимания, если бы не случай с Зойкой и последующий Ленкин план, о котором его мама не замедлила известить сына, зная, что он не так прост, как кажется. И она была права. Вскоре жаркие Ленкины взгляды, которых, как она думала, он не замечал, стали обычным делом. Он обратил внимание, что Ленка сама ждет их совместных вечеров и то спокойных бесед, то жарких споров. Что он интересует ее как мужчина, но она пытается сдерживать себя, в чем он и не собирался ее поощрять. Он тысячу раз поблагодарил свои широкие штаны и любовь к плавкам, а не боксерам, иначе его эрекцию было бы видно за версту. Холодный душ стал его верным спутником, но сыграл скорее закаливающую, чем успокаивающую роль. Ведь Мишка, который вел до этого довольно активную сексуальную жизнь, свел ее практически к нулю, считая несправедливым заниматься сексом, когда по сути, по его «вине» Ленка вела полумонашеское существование. И вот, сидя на стуле и чувствуя ее пальчики в своих волосах, он откровенно наслаждался, обдумывая между делом свои дальнейшие действия. Кое-какие планы у него были, но вот как завершить эту интригу, он пока не знал.
Глава 10
Мишка первым пришел в себя:
— Лен, и что следующим номером нашей программы?
— Мишенька, а без толстовки хотя бы летом можно обойтись?
— Легко.
— Ну, так, может, ты продемонстрируешь мне свой неповторимый образ?
Мишка вышел. Ленка ожидала чего угодно, но диво-дивное, появившееся из спальни, вызвало сумасшедший всплеск гормонов (или что там заставляет млеть от вида сексуального мужчины?). Да, штаны остались широкими, но они зависли где-то в районе на ладонь ниже пупка, торс обливала второй кожей футболка-стрейч со странной надписью «Аггробобруйск», волосы, забранные сзади в хвост, открывали линии мужественного лица, рэперская кепка на голове со сдвинутым в бок козырьком, пара цепей с кулонами совсем не портили вида, наряд довершали белые «патрули». Вроде бы и вполне рэперский прикид, но ничего кричащего и уж тем более отталкивающего в его наряде не было.
И тут в открытую балконную дверь ворвался ветер, и Ленку, словно, чтобы добить ее окончательно, накрыло запахом, шедшим от Мишки: свежим ароматом мужского тела с ноткой шампуня и лосьона после бритья — немного терпкого, но легкого и сексуального.
Ленка хлопала глазами, вдыхая полной грудью сей волшебный коктейль, и вот туда, на ее вздымающуюся грудь, и сполз Мишкин взгляд.
— Лен, тебе плохо? — спросил с усмешкой он. — А то у тебя такой вид, будто ты сейчас в обморок грохнешься.
— Мне хорошо, даже слишком, — ошеломленно пробормотала она. — Миш, можно идиотский вопрос?
— Ну, если идиотский, то ты просто обязана его задать.
— Какого хрена ты бомжом наряжался?
— Лен, вот ты сейчас стоишь и смотришь на меня, как будто изнасиловать собралась. А раньше ты меня замечала? Знаешь, надоело быть Мишкой Смазливой Мордашкой, да и переспать со всеми дамами, считающими своим человеческим долгом залезть в постель к «Бандеросу», я просто не в состоянии.
— Ты импотент?
Мишка резко подошел к ней и приложил ее руку к своему паху, где образовалась весьма ощутимая выпуклость.
— Я ответил на твой вопрос?
Ленкина ладонь непроизвольно сжалась, но Мишка тут же убрал ее руку.
— Солнце, если мне потребуется, я сам подрочу. И в добавление к твоему вопросу: я не сперматозавр, чтобы перетрахать всех желающих, мне еще и работать нужно.
У Ленки в голове кружилась одна мысль, которую, если честно, уже не раз озвучивала Зойка: что она, Ленка, не видит за барахлом человека, что хороший костюм не дает гарантии, что мужчина, его носящий, автоматически будет «рыцарем в сияющих доспехах», а зачастую как раз наоборот. Из мрачных размышлений ее вырвал Мишкин голос:
— Ладно, мы отвлеклись. Какие еще у тебя там претензии?
— Мишаня, музычка твоя просто убойная. Какая нормальная девушка будет слушать это бормотание вперемешку с матерщиной и обещанием трахнуть во всех мыслимых и не мыслимых позах?
Мишка упал в кресло и заржал:
— Ленусь, ты невероятно ценный кадр. Знаешь, давай я тебя найму, будешь у меня народ веселить. — Заметив Ленкин удивленный взгляд, он добавил: — Милая, да, я в состоянии купить девушке цветы и, представь себе, даже кое-что подороже, сводить в ресторан, а не в дешевую забегаловку. И у меня даже есть собственная квартира. Мало того, если моя жена, а ты мне вроде как обещала, что она появится, захочет сидеть дома с детьми, ей не придется перебиваться, решая, на чем сэкономить.
Ленкины глаза стали еще больше, если такое вообще было возможно.
— Лен, ну хватит так на меня таращиться. Я что, должен извиняться, что оказался не совсем бомжом или, точнее, совсем не бомжом. Прости, что разочаровал.
— Миш, скажи правду, тебе ведь абсолютно не нужна моя помощь?
— Скажем так, не настолько.
— Тогда зачем весь этот спор и подначивание меня?
— А тебе никогда не приходило в голову, что мне просто интересно с тобой? Что мне нравится наше общение?
У Ленки отпала челюсть. Еще бы! Если большинство желаний, высказанных мужчинами до этого, сводилось к намерению затащить тебя в постель, то есть, чему удивляться. И тут еще одна скорбная мысль посетила Ленкину голову:
«Он не видит во мне женщину, я для него вроде приятеля. Ну почему же так обидно-то? Он же столько лет был рядом, и ничего. Да потому, что я — слепая дура!» — добавила она.
Ленке очень хотелось заплакать, не просто заплакать, а завыть. Так хотелось той же любви и нежности, что была у Зойки и Лехи. Да, секс был и там важной составляющей, но их отношения держались не на нем, а на чем-то более глубоком и важном, чего ей, несмотря на огромное количество вившихся возле нее парней, так и не удалось найти и испытать. И вот перед ней сидит мужчина, который, несмотря на все ее попытки видеть в нем только объект эксперимента, никак не желает оставаться в этих рамках. Никто до этого не пробуждал в ней столько эмоций: желание пришибить, обругать, послать куда подальше, и одновременно прижаться, закутаться в тепло его рук и запах тела (только не после одеколона!!!), запутаться пальцами в шоколадном шелке волос, и услышать пусть не слова любви, но то, что она ЕМУ нравится.
— Лен, ты уверена, что с тобой все нормально? — пробился к ее сознанию голос Мишки. — У тебя сегодня настроение меняется, как при ПМС.
— Ой, сладкий ты мой, — томно вздохнула Ленка, приходя в себя в очередной раз. — Это же я о тебе мечтаю, прям ночей не сплю, и пальцы от мастурбации болят.
— Ты бы сразу сказала, зачем так мучиться?
— Неужели облагодетельствовал бы страждущую женщину? — промурлыкала Ленка.
— Ну, я же не изверг, уж на вибромассажер денег-то у меня точно нашлось бы, или ты предпочитаешь силиконовый вариант, так сказать своими силами?
С криком «Ну, ты и козел!!!» Ленка бросилась на Мишку, запрыгнула на него и, оседлав и сбив к чертям кепку, вцепилась ему в волосы.
— Ну ты попал!
Мишка только на мгновение оторопел, но быстро очухался и, кое-как оторвав ее руки от своих волос, завел их ей за спину, зажав одной рукой, второй он прижал брыкающуюся Ленку плотнее к себе и прошептал ей на ухо:
— Весь бы этот темперамент да в правильное русло — лучшей партнерши в сексе просто не возможно было бы сыскать.
Ленка замерла.
— Хотя, с другой стороны, — с усмешкой добавил он, — лучше не рисковать волосами и всем, до чего ты сможешь дотянуться. Жизнь она как-то дороже даже самого неземного наслаждения.
Ленка чувствовала себя как под изощренной пыткой: каждый Мишкин, пусть и сомнительный, комплимент заставлял ее таять, а каждая усмешка — кипеть от ярости. Она, та, что уже должна была привыкнуть к ненависти со стороны девчонок, у которых она когда-то отбила парней, ехидству над ее далеко не праведным образом жизни; она, считающая себя толстокожей, практически непробиваемой, сейчас была на грани слез, которые просто не в силах была сдержать. И вот они неудержимым потоком хлынули по щекам, оставляя за собой черные разводы туши, заставляя тело трястись от захлестнувших ее эмоций. Она подняла лицо кверху, пытаясь удержать слезы, да только все ее усилия оказались тщетными. Ленка стала вырываться из Мишкиной хватки, в голове билась единственная мысль — сбежать, чтобы он не видел ее слабости, не видел, как сильно его слова задели ее. Мишка ослабил объятия, и этого ей оказалось достаточно. Ленка опрометью пронеслась по квартире и выскочила за дверь. Слезы и боль в душе туманили рассудок, она с трудом понимала, как бежала по лестнице, как заходила к себе домой. Единственным, что как-то зацепилось в ее мозгу, было воспоминание о том, что Мишкины родители почему-то сидели у них на кухне и беседовали с ее отцом и матерью. Нет, они, конечно, общались, но сказать, чтобы были уж такими большими друзьями? Нет, не были. Ленка упала на кровать в своей комнате и долго плакала, слезы беззвучно текли по щекам, даже не пытаясь остановиться. Так она и заснула, измученная, не успокоившаяся и ругающая себя за несдержанность. Ночью ей приснился такой приятный сон, что на утро она проснулась хоть и с опухшим и помятым лицом, но с улыбкой на губах. Всю ночь напролет, во сне, Мишка держал ее в объятиях, успокаивая и шепча слова нежности и любви.