Но и увлекательным! Согласитесь, что может быть более волнующим, чем прослеживать ту ариаднину нить, которую прокладывает по каменным джунглям современного города юная леди, и не просто юная, но симпатичная, умеющая себя подать, модная, и эта девушка — ломтик родной мне плоти! И вокруг нее роятся подруги, молодые люди, взрослые мужчины! И мне поневоле приходится угадывать, какие отношения могут ее с ними связывать, кто может оказаться кавалером, женихом, другом. Прилагая свой собственный скудный опыт, примерять, насколько далеко могли зайти их отношения.
Регистрировать то неожиданную холодность «аудивладельца», то старомодную куртуазность дядьки моих лет, разъезжающего на шикарном «мерине» и регулярно подбрасывающего ее к спорткомплексу — этот-то куда лезет!
Отмечать скользящий поцелуй-расставание с пареньком-однокурсником на троллейбусной остановке.
Радоваться, видя, какой бодрой, радостной, оживленной выходит она из бассейна, и гадать, кто из них, вьющихся вокруг нее самцов, вселил задор в эти веселые, с прищуром глаза, заставил зардеться щеки.
Оценивать, насколько повышает ее котировку новая куртка или сапожки, перехватывать взгляды других мужчин, то плотоядно обволакивающие магические линии ее бедер, туго обтянутых джинсовой тканью, то загорающиеся при виде ее мордашки!
Честное слово, во время этих «розыскных мероприятий» часы летели незаметно, и каждый вечер, подводя итоги своих изысканий, я радовался как ребенок, если удавалось хотя бы на шаг подойти к ней ближе, чем вчера, или она взглянула на меня хоть чуточку добрее, либо не с такой презрительной гримаской ускользнула в переполненном зале супермаркета.
Конечно, мне было страшно неудобно. Она меня частенько замечала и, заметив, глядела, мягко говоря, с недоумением. А один раз, нащупав взором в уличном потоке мою фигуру, неожиданно и с вызовом принялась целоваться со своим спутником прямо посреди улицы. Быстро взглядывала на меня и вновь демонстративно впивалась ошалевшему «аудивладельцу» в губы, наваливалась на него грудью, толкала коленками и с любопытством косилась на мою физиономию с отпавшей челюстью.
Если это можно было сделать, соблюдая светские приличия, то девушка старалась от меня избавиться. К тому же рано темнело, и это приносило чисто визуальные трудности. Пришлось приноравливаться, изучать азы наружного наблюдения. К примеру, оказалось, что человек ведет себя достаточно нервно, если следовать за ним по пятам по той же стороне улицы. Но стоит перейти на противоположную, как он успокаивается. И это наблюдение в дальнейшем мне очень помогло. И не только мне.
В тот вечер она возвращалась от подруги, жившей в старом, как сейчас принято выражаться, «депрессивном» микрорайоне: редкие прохожие, обветшалые стены хрущевских пятиэтажек, разбитые фонари и узкие тропинки между грязноватыми сугробами. То и дело болтала по мобильнику и мела сумочкой на длинном ремешке свежевыпавший снег. Я шел по противоположной стороне улицы, вдоль покосившихся хибар частного сектора, где освещения не было совсем и меня невозможно было заметить.
Во всяком случае, охотники за мобильниками меня точно не увидели. Они выскочили, как чертята из табакерки, из-за какой-то будки, догнали ее сзади, толкнули в сугроб, один принялся душить шарфом, другой, отдирая пуговицы, рванул на ней пальто, обнажая беззащитно вскинутые коленки, начал поспешно обшаривать карманы, выхватил из рук мобильный телефон, метнулся прочь. Мне достаточно было лишь чуть-чуть ускорить шаг и перейти через дорогу, чтобы он с разбегу ткнулся сопливым рыльцем мне в грудь. Я неспешно поймал его за ухо и процедил:
— Быстро верни девушке трубку и извинись!
Видимо, за годы жизни на Севере в моем лице сформировались черты, заставляющие самых разных людей, когда я начинаю разговаривать в таком тоне, призадуматься о суетности бытия. Недоумок только по-щенячьи взвизгнул, дернулся, швырнул мобильник мне под ноги и, брякнувшись на четвереньки, засеменил прочь. Его напарничек отцепился от шарфа и пятился, патетически размахивая перед собой перочинным ножиком. Видимо, настолько впечатлился моей физиономией покорителя Заполярья. Сцена получилась до постыдности пошлая, почти как в «Данди Крокодиле», — кино, которое показывали по телевизору незадолго до происшествия.
Я подобрал телефон и направился к девушке.
Когда та меня увидела, рот ее приоткрылся, и она подскочила так, словно в нее плеснули кипятком.
— Не подходите! — «ребенок-клоненок» пятился от меня, отступая вслед за своими недавними обидчиками, и оглядывался, тщательно регулируя дистанцию так, чтобы быть на равных расстояниях от меня и от них.
— Да не бойся! — пробормотал я. — Не сделаю ничего плохого!
Но в полутьме все три силуэта постепенно сливались, превращаясь в маленькую настороженную стайку. Любопытно, наверное, выглядит со стороны! Хоть картину пиши: «Конфликт поколений» или «Старое против нового». Более дурацкую ситуацию трудно придумать.
— Возьмите мобильник! — перешел я на «вы», но они лишь прибавили ходу.
Вдали, за перекрестком, начинали мельтешить гирлянды огней большого городского проспекта. Мы так и шли целый квартал: я с мобильной трубкой в полусогнутой руке, шагах в десяти передо мной, пятясь вполоборота и загребая высокими каблуками снег, — девушка, а еще шагах в пяти перед нею — оба недоумка, часто и недобро оглядываясь.
Уже вблизи проспекта, когда я попытался сократить дистанцию, девушка отчаянно пискнула:
— Я буду кричать! — подбежала к проезжей части и принялась голосовать.
Юных и одиноких дамочек подсаживают охотно. Я даже не успел второй раз предложить ей забрать мобильник. Оба шпаненка, еще раз «сфотографировав» меня, ссутулились и нырнули в темный провал какого-то переулка. Я опять остался один, с холодным телефоном в озябшей руке.
Очевидно, пинкертоновская деятельность привела-таки к простуде. Приехав домой, я почувствовал легкий озноб. Кутаясь в плед, в пустой и холодной квартире, не включая свет, грел чайник и размышлял, осталась ли хотя бы ложка малинового варенья.
Мобильник в кармане куртки раза три проверещал первые такты какой-то мелодии, прежде чем я понял, что это — вызов.
— Почему вы меня преследуете? — хрипловато каркнула откинутая крышка.
— С чего вы взяли? Никто вас не преследует!
— Послушайте! Вы мне в отцы годитесь, если не в дедушки! Что вы таскаетесь за мной вторую неделю?
— О чем вы? Это какое-то недоразумение! — Когда надо, я умею делать «морду кирпичом».
— Не держите меня за лохушку! Неужели вы думаете, что я слепая?
— Ничего я не думаю! Заберите свою трубку!
— Я не хочу вас больше видеть! Вы меня достали, слышите, вы?!
— Отлично! Скажите мне адрес, я вам вышлю мобильник почтой.
— Не хватало, чтобы вы меня еще и у подъезда стерегли! Отдадите завтра в каком-нибудь людном месте!
— В каком? — вполне безразлично переспросил я.
— Ну, скажем… — Безразличный тон немного охладил пыл моей собеседницы, и после некоторого колебания «клончик» назвала студенческое кафе возле университета: — В половине второго пополудни!
— О’кей, — буркнул я ей в ответ и резко отключился, давая понять, что не люблю разговоров в таком тоне.
«Фламенко» во времена моей юности было самым обычным кафе. Мы бегали туда после занятий почавкать за восемьдесят копеек, когда неохота было толкаться в очереди в студенческой столовой, чтобы пообедать за пятьдесят. Сейчас внутренность этого заведения отделали розовыми панелями, поставили барную стойку и разрешили курить. В результате этих нововведений заведение явно перешло в разряд престижных. Во всяком случае, в обеденный час здесь имелись пустые столики, только две или три шикующих молодежных компании вразнобой гомонили, сидя возле заставленных пластиковыми бутылками столов.
Я пристроился возле стойки и заказал чашечку кофе. В голове было пусто, и как ни старался продумать линию предстоящего разговора, ничего дельного на ум не приходило.
Девушка-клон прибыла почти без опоздания, кивнула кому-то в зале и прошла прямо ко мне. Я молча выложил телефон на стойку.
— Спасибо! — Взгляд девушки в этот момент мог бы опрокинуть бронированный сейф. — Вчера вы меня очень выручили!
— Ерунда! Часто сейчас такое приключается?
— Не знаю. Обычно я стараюсь одна по таким тмутараканям не ходить.
— Значит, вам все-таки повезло, что вы оказались вчера не одна. Кофе хочешь? — Я светски небрежно перешел на «ты» и сам удивился, насколько это естественно получилось. В студенческие годы в таких случаях страшно тушевался.
Сработало: девушка присела на соседний табурет, пальто распахнулось, я невольно взглянул на ее ноги — на ней была очень короткая юбка, почти не скрывающая стройных, в меру и красиво накачанных бедер. Еще пара чашечек капуччино стоила мне последних сбережений.
— Если честно, мне совсем не нравится, что вы меня выслеживаете, — уже не так уверенно пробормотала моя визави. — Вы думали хотя бы о том, что я могу, скажем, пожаловаться в милицию?
— Нет! — Мне такой вариант действительно не приходил в голову. — С какой радости вам на меня жаловаться? Наверное, вы просто немного мнительны. Правда, и я обратил внимание на вас. За последние дни вы попадались пару раз мне на глаза. Но, как видите, я не закатываю из-за этого истерики. — Не ошеломлять же с ходу эту девчонку признаниями о своем гипотетическом отцовстве и не выкладывать же ей «преданья старины глубокой» о том, с какими муками в далекую доперестроечную эпоху застенчивые ботаны расставались с застарелой девственностью. Придет время, сама все поймет. А то, чего доброго, действительно сочтет меня за психа. — Рад, что все так хорошо обернулось, — подытожил я.
Принесли кофе, девушка настороженно поднесла чашечку к губам, и можно было не бояться, что она схватит телефон и немедленно пошагает прочь на своих длинных красивых ногах.
— Извините, если я вчера говорила слишком резко. Вы действительно можете испугать кого угодно. Ночью, откуда-то из подворотни! С таким лицом! Вы перепугали даже этих отморозков! — Она хихикнула.
«А какое лицо должно быть у отца, когда он видит, как убивают его дочь?» — чуть было не выпалил я, но вместо этого с налетом кокетства промямлил:
— Неужели у меня был такой страшный вид?
— Еще бы! Ну, не страшный… Но такой решительный! Как они побежали! Ой, что это?
— Морская свинка. — Пушистый зверек отогрелся в нагрудном кармане моей куртки и высунул любопытную мордочку из-за пазухи. — У нас на станции юннатов за долги отключают отопление, и я перетаскиваю всякую живность к себе домой, чтоб не вымерзла, как мамонты.
— Так, значит, вы не маньяк?
— Нет, конечно! Я методист на станции юннатов.
— Извините! — в голосе ее наконец-то послышалось облегчение. — А я, честное слово, решила, что вас как бы интересуют девушки. Понимаете, есть такие мужчины… В общем… Ну, их не просто интересуют, — замялась моя визави, и я не упустил шанс чуточку подтрунить над ней:
— Экая же вы романтичная особа!
— Не смейтесь надо мной! А почему вы их за пазухой перетаскиваете, а не в клетках?
— А как же еще? Мороз! Если просто так нести, они сразу простудятся и погибнут!
— А можно ее погладить?
— Ради бога! — Я выгрузил грызуна на стойку и отпустил в распоряжение девичьих лап.
— Прелесть! И много их у вас еще?
— Шесть штук. Попугаев с осени раздали на зиму кружковцам, а хомяки и свинки, как мы понадеялись, перезимуют и так.
— А мне вы пару штучек на зимнее хранение можете выдать? А я взамен помогу перевезти их всех разом, в теплой машине.
— Запросто!
Моя собеседница схватилась за телефон и принялась названивать, видимо, тому самому парню в разлапистой шапке, но отложила трубку, немного обескураженная. Надо полагать, «аудивладелец» еще не был настолько приручен, чтобы предоставлять продукцию германского автопрома для перевозки четвероногой живности — в его годы явно предпочитают двуногую.
— Все равно мы вам поможем! — заключила юная любительница природы. — Когда можно будет забрать у вас парочку свинок?
— Да хоть сейчас. Отсюда до нашей станции семь минут хода.
Мы допили кофе и отправились ко мне на работу.
Станция юннатов располагалась посреди полузаброшенного сада, по-декабрьски одетого в иней и снеговую опушку, и, когда мы вошли в калитку, моя спутница только ахнула:
— Как здорово! У вас тут кино снимать можно! — Она забежала вперед и, запрокинув голову, стряхнула себе на лицо несколько роскошных хлопьев снега с ближайших веток. — «Зимняя сказка» или что-нибудь еще в этом роде! — И лишь поднявшись на крыльцо нашей конторы и по какому-то особому, свойственному только пустым, брошенным домам эху уловив, что внутри никого нет, обернулась ко мне и коротко хохотнула: — Вот я и попалась! Заманил-таки! — и, не дожидаясь моего ответа, уверенно потянула на себя ручку двери.
— Просто у нас обед, — успокоил я ее, не уточнив, что на зиму педагогический штат станции сокращается до трех человек.
Пока Ирина любовалась нашим мини-дендрарием и тормошила длинным пальцем с кроваво-алым ногтем полусонных хомячков, я прикинулся серьезным дядечкой. Сел за стол и начал линовать страничку в ежедневнике, старательно делая вид, что меня вовсе не волнуют ни она сама, ни каблучки ее ботиков, цокающие по крашеным деревянным половицам, ни стройные, мускулисто рельефные лодыжки, затянутые в золотящиеся колготки, ни звонкий голосок, щекочущий где-то возле самого сердца…
Когда она вдоволь продемонстрировала любовь к природе, я выдал ей двух морских свинок, записал в специально расчерченную ведомость (недаром же я изображал серьезного дядечку!) ее адрес и проводил до остановки. Наверное, мог бы напроситься в гости — показать, как обустраивать морских свинок. Благо отношения у нас сложились уже вполне дружественные. Но не решился. Наверное, испугался, что она почувствует, распознает своим женским нутром, что благоустройство морских свинок — лишь предлог! И я — совсем не тот зацикленный на флоре и фауне чудак, которого изображаю. Точнее, не только зацикленный чудак. Если уже не распознала — больно уж звонко стучали ее каблучки по половицам, слишком уж артикулированно щебетала она возле клеток с хомяками!
Да и что мне даст визит на дом? Мама ее днем наверняка на работе, а любая неловкость, неточность вновь могут возбудить подозрительность и разрушить всю конструкцию. Лучшее уж завтра, часикам к восьми утра, когда Иринка будет уже в университете, отправлюсь я к дому, в котором она живет, и как бы случайно встречу Олю-Галю-Веру, когда та пойдет на работу. То-то «ребенок-клоненок» удивится, когда узнает, кто я такой на самом деле! А то: «Почему вы меня преследуете?» Рассуждая подобным образом, я представлял, как мы будем заново знакомиться, и о чем будем говорить, и насколько это будет смешно, весело и трогательно, и с некоторым удивлением отметил, что думаю уже больше не о Гале-Вере-Оле, а об Ирине. Но тут же решил, что это вполне естественно. В конце концов, с Ириной мы уже почти что подружились, а как меня встретит ее мама? Совершенно неизвестно… Даже страшно. Наверное, я перед нею сильно виноват. Во всяком случае, с женской точки зрения. И с моей — тоже. Очень сильно.
Однако оказалось, что встретить Олю-Галю-Веру не судьба. Все-таки, видимо, одно дело — гоняться по торосам за тюленями, другое — часами топтаться на слякотной, насквозь пропитанной выхлопными газами улице у входа в какое-нибудь интернет-кафе или фитнес-клуб. Наутро у меня оказалась температура под сорок, и я слег. В принципе, конечно, никакой особой проблемы: обычный чай с малиной поднимает меня в таких случаях на ноги за три дня. Буду как огурчик!
Причем, как выяснилось, внезапная хвороба вовсе не лишила меня прелестей светского общения. Не успел я как следует обложиться подушками, пледами и грелками и задремать, как в дверь позвонили. Кляня на чем свет стоит соседку, повадившуюся ходить ко мне со сломанными утюгами, метнулся в прихожую. Однако в дверном проеме с вытаращенными глазами маячила, кто бы вы думали? — Ирина.