— Не захлебнись! — испугался я.
На пляже девушка долго бродила по заводям и рвала кувшинки.
Пока она щипала цветы, я поймал себя на том, что тоскливо смотрю в верховья Дона. Где-то там, в Саратове, живет сейчас моя бывшая жена Таня. Что она делает в это ясное летнее утро? С момента знакомства с Ларисой я не вспоминал о Татьяне.
Подруга пробудила меня от дум, весело шлепнув букетом по лицу.
— О чем задумался, Ермак?
— Да так. Природа! — не признался я. Единственный раз она не прочитала моих мыслей.
— Я ж говорила: чудное место!
Я вырвал букет из ее рук, намереваясь отхлестать по заднице за утреннюю провокацию, но она увернулась и побежала, потом изловчилась и выхватила у меня цветы.
Так мы гонялись друг за другом по желтому песку, как маленькие дети. Вдруг Лариса коварно подставила мне подножку, я упал, она со смехом стала забрасывать золотистыми горстями песка все мое тело, оставляя только голову. Она накидала на меня огромную кучу речного золота, сразу и не выбраться. Наконец, тоже приустав, игрунья сбросила плавки и уселась мне на грудь.
— Ты в моей власти. Хочешь подняться из могилы, поработай языком.
— Беспутная! — прошептал я. — Нас могут увидеть с берега!
— Разве это не чудная картинка? — захохотала плутовка и придвинулась к самому моему подбородку.
Картинка, во всяком случае, для меня, была действительно чудной.
Я приподнял голову, но оказался стеснен в движениях. Лариса сама перескочила на мой рот, запечатав его влажной плотью. Мой язык начал судорожно метаться внутри нее.
Она залила мне бурным соком весь рот, это был первый и единственный раз в жизни, когда я глотал от женщины любовный секрет.
Мы вернулись в лагерь. Я всмотрелся из-за кустов, родители еще не появились.
— Да они уехали в Волгодонск за продуктами, мать вчера говорила, — вспомнила Лариса.
В моем бауле оставалась последняя бутылка коньяка.
Я разлил по чашкам.
— Все равно мне придется покинуть вас, — опрокинул я чашку в рот, — не смогу я быть рядом с твоей матерью, я ведь не женщина, чтобы подлизываться, а она не пойдет на попятную.
— Пойдет, уговорю! — беззаботно проглотила девушка коньяк. — Но упрямая она!
Время до вечера пролетело незаметно, мы рано легли спать, отуманенные благородным напитком и переживаниями.
Проснулся я от шума.
— Как врежу сейчас, чтоб не хватался! — услышал я свирепый голос Ларисиного отца.
Я выглянул из палатки. В тусклом свете затухающего костра по поляне двигались три силуэта. Те самые парни, трое! Владимир, выскочив из палатки в трусах и майке, собирался огреть кого-то из них палкой.
— Подожди, Владимир, я знаю их, — подошел я.
Он опустил палку.
— Так это вы Ларисин отец? — спросил его парень.
— Ну, я.
— А мы думали, он, — кивнул парень в мою сторону.
— О присутствующих не говорят в третьем лице, — угрожающе надвинулся я.
Второй парень, постарше, быстро оценил обстановку:
— Пойдем, Игорь!
Тот, кого звали Игорем, вырвался, он был пьянее и потому петушился больше всех, я узнал в нем того, который утром почти залез Ларисе в трусы.
— Так, — стиснул я его плечи, — тебе давно пора охладиться!
Парень попытался вырваться, но я держал крепко.
— Вы Ларисин муж? — спросил старший из парней.
— Муж, — ответил за меня Владимир.
Я заметил, как скривилась при этих словах Маргарита, оказавшаяся тут же.
— Игорь, дурак, ты думаешь, он отдаст тебе жену? — благоразумно потянул за рубашку страстного воздыхателя третий из компании. — Пошли!
Игорь взглянул на меня взглядом волчонка, которому я не дал схватить его первую жертву. Я готов был свернуть сосунку шею и еле сдержался. Мой взгляд чуть не убил беднягу.
Парни обнялись, поставив главного потерпевшего в середину, и, изображая вдрызг пьяных, шатаясь из стороны в сторону, дружной тройкой зашагали прочь.
— Ой да то не вечер, да не вечер, мне малым-мало спалось, — громко затянули они песню, удаляясь.
— Этот нахал залез прямо в палатку, — процедил Владимир сквозь зубы.
— Пошли спать! — дернула его жена, обжегши меня цыганским взглядом.
На следующее утро я опять проснулся ни свет ни заря, не чувствуя рядом Ларисы. Хотел выскочить из палатки, но услышал голоса:
— Мама, я его люблю.
— Что ты понимаешь в любви в шестнадцать лет?
— Понимаю.
— Он старик для тебя! Я хотела тебя с Сергеем познакомить, из нашего дома, ему двадцать пять, красавец и уже начальник группы на атомном. Увидел тебя на фото и говорит: «Я женюсь на ней!»
— Ты не рано, мать, замуж меня выдаешь?
— Рано-то рано, но там ты изгуляешься вся, уже изгулялась, — нервно бросила Маргарита дочери.
— Ты имеешь в виду Вадика? — ощетинилась та.
— Вадик! — усмехнулась Маргарита. — Вадик он для меня, а для тебя Вадим, как там его по отчеству?
— Никак! — отрезала Лариса.
— Забыла, как вырвала тебя из рук… этого уголовника.
— Ладно, мама.
— Хорошо, хоть я вовремя прикатила в город, — не успокаивалась Маргарита.
Я понял, что тут какая-то тайна и, конечно, опять ничего хорошего.
— Ладно, ладно, — вдруг повеселела Лариса, — я познакомлюсь с Сергеем.
— А этот пусть уезжает, — ухватилась мать.
— Не-ет, — протянула дочь, — он не узнает.
«Какова, какова! — прошептал я. — Уже сговорились обмануть меня за спиной!»
— Если ты не скажешь ему сама, то скажу я! — непримиримо произнесла мать.
Лариса соскочила с нашего любимого бугорка, я увидел это в разрез палатки, и всунулась вовнутрь.
— Ты не спишь? — удивилась она.
— Я все слышал.
— Да я так, чтоб она отстала.
— Нет, Лариса, я ухожу.
— Как хочешь! — вспыхнула девушка и вынырнула назад.
Вещи мои были собраны, я решил не переодеваться и решительно выбрался из палатки.
Отец с матерью находились в своем убежище, Лариса сидела на нашем пригорке, спиной ко мне, сцепив руки в замок. Я бросил последний взгляд на любимый силуэт и зашагал к автобусу.
Билетов на самолет до Е-бурга не было. Купил на Пермь, и то на следующий день.
Устроился в местной гостинице и отправился по городу, убивать время.
Побродил по магазинам, прошелся вдоль величественных корпусов «Атоммаша», купил мороженое и сел на скамейку.
Тоска!
Ноги сами понесли к дому, где жили родители Ларисы.
«Зачем?» — сверлила мысль.
На скамейке перед домом… сидела она. В легком полупрозрачном сиреневом платье, сомкнув крепкие загорелые коленки. Она смотрела в другом направлении и не заметила, как я подошел.
— Лара!
Девушка вздрогнула, как-то медленно поднялась, словно ее оставили силы, и без слов обняла меня за шею. Мы даже не поцеловались, только стояли и молчали.
— Пойдем в дом, — прошептала наконец она.
— Там мать? — испугался я.
— Мы договорились, все нормально, — потянула Лариса меня на крыльцо.
— А мы думали, ты уже улетел, — радостно встретила «теща».
— Садись, садись! — засуетился отец. — Сейчас коньячку!
Гостеприимство Владимира не удивило меня, но… Маргарита?
Она объяснила все сама, как только опрокинули по первой.
— Мы тут решили на семейном совете, — обвела она рукой родню, — живите с Ларисой!
«За что такая милость»? — хмыкнул я про себя.
— Ты человек взрослый, ученый, девочку пока сюда взять мы не можем, ей надо колледж закончить, мы думаем, что ты поможешь ей учиться.
— Конечно, помогу! — с готовностью откликнулся я на степенную речь «тещи».
— Это ей папа внушил, — шепнула Лариса мне на ухо.
Отец довольно улыбался, и я понял, что в душе он больше матери переживает за судьбу дочери, но не высказывается — молчун по характеру.
— Только одно условие, — продолжила «теща», — прекратите пить!
— Ой, мама, ты уж совсем? — не сдержалась и поежилась Лариса.
До матери тоже дошло, что это уж слишком, и она повернулась ко мне:
— Ну ладно, обещаешь, что месяц совсем не будете пить, когда уедете? Хоть отвыкнете чуть от заразы!
«А она права, — подумал я, — пили-то мы с Ларисой каждый день».
— Обещаю, — твердо произнес я, — а ты? — обратился я к подруге.
— Ладно, ладно, — скороговоркой произнесла она.
— Нет, ты дай слово родителям, — сурово потребовал отец.
— Даю, папа! — ответила девушка серьезно, она была не дура и тоже представляла, до чего может довести пьянка.
— А вот проверим! — встряла мать. — Сегодня пьем последний раз, потом только на проводы.
Отец недовольно крякнул, тем самым он лишался лишней рюмки в отпуске, но забота о дочери взяла верх.
— Мы с мамой тоже ни капли, — подтвердил он.
— Годится! — засмеялась Лариса, она была рада, что все уладилось, и сейчас достаточно насыщена алкоголем, чтобы согласиться не пить.
Родители после тревожной ночи удалились в спальню, я, не посмев заниматься с девушкой любовью в соседней комнате, завел ее в ванную — первое соитие влекло воспоминаниями.
После всех треволнений и коньяка я проспал потом несколько часов.
Очнулся под вечер, на диване. Мать хлопотала на кухне, оттуда доносился невообразимо вкусный запах домашней пищи, от которой я за неделю отвык.
«Билет! — всполошился я. — Надо успеть сдать билет».
— До какого часа у вас авиакасса? — спросил я «тещу».
— До восьми, еще успеешь, — ответила она, — а нет, так отец свозит в аэропорт, там круглосуточно.
Не хотелось беспокоить лишний раз доброго Владимира, и я заспешил.
Лифт долго не приходил, и я побежал по ступенькам вниз.
На площадке второго этажа стояла Лариса и целовалась с парнем.
Увидев меня, она резко оттолкнула присосавшегося сластолюбца.
— Сергей, это муж, — расслышал я ее быстрый шепот.
Мы с соперником стояли друг против друга, Лариса поднялась на пару ступенек вверх.
«При чем здесь он?» — безнадежно махнул я рукой и продолжил путь вниз. Мой чемодан остался в гостинице, возвращаться в квартиру было незачем.
— Вадим! — услышал я на улице срывающийся голос, но не обернулся.
В гостинице я нажрался в ресторане в дребедень и утром чуть не проспал самолет.
В самолете я досыпал и приходил в себя.
Настоящие сердечные муки начались в поезде Пермь — Е-бург.
Пить уже было противно, есть не хотелось тоже, искурил за шесть часов дороги целую пачку.
«Ну и хорошо, что так кончилось с этой дрянью! — настраивал я себя. — Что не сдал билет и улетел. Не хватало еще застать ее с кем-нибудь в постели».
Но перед глазами стояла распутная красавица и улыбалась мне нежной любящей улыбкой.
«Существует же телепатия. Она сейчас осознала свою беспечность и раскаялась, вспоминает обо мне, потому и видится в таком образе», — успокаивался я на минуту и проникался к фантому любимой девушки ответной нежностью.
Так издергался я до сумасшествия, то от ненависти, то от нежности.
Но, добравшись до дома, несмотря на вселенскую усталость, позвонил Фаукату, не мог оставаться один.
Никогда не унывающий татарин тут же прискакал с бюраканом, и я чистосердечно поведал ему всю историю. Выговориться было необходимо, внутри меня колотили такие противоречия, что забили бы весь организм до смерти.
Друг махнул рукой:
— Да все они бляди! Не переживай! Я завтра такую деваху тебе приведу!
Я вежливо отказался.
— Буду с утра ремонтировать квартиру, еще с весны собирался.
— Хорошее мероприятие, — согласился друг, — и как-то даже успокаивает. Вечером прибегу помочь.
— Знаю я твою помощь, начнется одна пьянка, ладно, я сам.
— Как ать хочешь, как ать хочешь, — протараторил весельчак.
Я проводил его до половины пути, как давно было у нас заведено, пока в устоявшееся существование не влезла Лариса.
— Здравствуй, новая старая жизнь! — прошептал я, засыпая.
На следующее утро мне показалось, что вся история с юной оторвой приключилась во сне.
Так отработал мой организм охранительную реакцию.
Впрочем, мой сосед, толстый Женька, личность, однако, романтическая, в ответ на мой упрек: «Много ты спишь», возразил однажды так:
— Никто еще не доказал, что реальней: жизнь или сон.
Амок
Я мчался вперед очертя голову…
У гонимого амоком незрячие глаза,
он не видит, куда бежит…
Глава 12
Когда исчезает предмет всепоглощающей страсти, человек обречен на длительный, мучительный стресс. Чтобы не подорвать организм окончательно, мозг включает охранительную реакцию.
Может выработаться странная позиция осуждения упоительных моментов сексуальной страсти как чего-то недостойного.
Или начнется игра в пресыщенность любовью — все суета сует.
Но в тайниках души, даже не признаваясь самому себе, человек всегда мечтает повторить сексуальные взлеты, которые пережил однажды.
Настоящая причина смурного поведения в том, что очень сложно перестроиться на другого партнера, когда предполагаешь, что он окажется хуже предыдущего.
Где-то на третий день моего возвращения встретил я в магазине, в котором выбирал материалы для ремонта квартиры, Людмилу, учительницу биологии с университетским образованием, лет тридцати, разошедшуюся с мужем года два назад.
Мы были знакомы с ней раньше, как-то танцевали на вечеринке и, похоже, она давала мне авансы.
Яркая роскошная блондинка, с чертиками в глазах, многие мужчины хотели добиться ее, я тоже, но в ту пору женщина мягко отклонила мое прямое предложение.
Она была рада случайной встрече, вышли из магазина вместе, Людмила что-то тараторила звонким голосом, потом вдруг осеклась и внимательно посмотрела на меня:
— Что с тобой?
— Что?
— Да ты стал совсем другим, сколько мы с тобой не виделись?
— Месяца два, — вспомнил я.
— Что случилось за это время? Ты был такой болтун, а сейчас молчишь. Даже не рад встрече со мной, я к этому не привыкла.
Последние слова были произнесены капризным тоном, не допускающим даже мысли, что красавица может кому-то не нравиться.
«Ага, — взбрыкнула шальная идея в моем потухшем мозгу. — На это и ловят красоток. Когда к вам проявляешь внимание — вы играете сразу в недоступность, когда перестаешь — тотчас же стремитесь навстречу».
— Зайдем ко мне — расскажу.
Тут я вздохнул непритворно, она поняла это и, как любая женщина, не устояла перед тем, чтобы удовлетворить вспыхнувшее любопытство.
— О, да у тебя ремонт! — остановилась она на пороге: стены приятно пахли свежей побелкой, а мебель была сдвинута на середину комнаты.
Пол был чисто вымыт, мебель выдвинута аккуратно, так что в уменьшенном объеме комната выглядела даже уютней.
Бюракан, главное действующее лицо моей жизни, был немедленно водружен на стол, и началась беседа.
Людмила восприняла мою одиссею с захватывающим интересом.
Конечно, я не был с ней настолько откровенен, как с Фаукатом, мужчины, выговариваясь перед женщинами, никогда не забывают о собственной гордости. Но она что-то дополнила и поняла цепким интуитивным умом и впечатлилась тем, что перед ней несправедливо обиженный человек, беззащитный и добрый. К тому же умный и симпатичный мужчина, которого впору пожалеть не только состраданием, а утешить с применением всего арсенала имеющихся средств.
Конечно, я не отказался от ответной реакции, когда она встала на моем пути (я зачем-то сходил на кухню) и прижала к себе с материнской нежностью, быстро перешедшей у нас в нежности сексуальные.