– Он может умереть? – испуганно спросила Рита.
– Без операции он однозначно умрет, – спокойно ответил Иван. – Да и операцию теперь может просто не пережить. Нас врачей за смертность на столе очень сильно по голове бьют, не учитывая ни сложности операции, ни состояния пациента – ничего не учитывая, поэтому никто не хочет за него браться. Времени много упущено.
– И что теперь? – спрашивала Рита.
Ей действительно было не все равно. Она сама начинала переживать за человека, о котором спокойно говорил врач. Только девушка помнила, как он ругался утром, и понимала, что это обманчивое хладнокровие.
– Ему сделают другую операцию, – признался Иван, вздыхая. – Поставят трубку прямо в желудок, чтобы он не умер с голоду, только это все…
Он выдохнул, понимая, что снова начинает злиться, потом посмотрел девушке в глаза и спросил:
– Ты бы вот заметила парня с трубкой, торчащей из живота?
Рита это представила и тут же хихикнула:
– Прям научная фантастика.
Только ей тут же стало не смешно, потому что она понимала, что речь не о фантазийном сюжете со сверхлюдьми, да и Иван хмурился так, что ей стало стыдно.
– В его годы положено гулять и веселиться, учиться, в конце концов, а не лежать в больнице. Я знаю логику врачей, он годами будет искать человека, который возьмется за операцию, или и вовсе искать деньги, чтобы за это заплатить в бесплатной медицине. Хотя мне сложно осуждать своих коллег. Просто я его два года веду, он мне «свой», они тоже «своих» не бросят, а чужие доходяги им зачем?
– Плюс к карме? – предположила Рита осторожно, желая хоть немного разрядить этот тяжелый разговор.
– Нет никакой кармы, – печально ответил Иван. – Справедливости в этом мире тоже нет.
Они помолчали.
– Дай мне еще сигарету, пожалуйста, – попросил Иван в итоге.
На этот раз Рита сразу послушалась, не пытаясь отговорить мужчину от вредной привычки.
– Я когда-нибудь обязательно брошу, – сказал мужчина, затянувшись. – Когда-нибудь.
Рита только кивнула, доедая растаявшее внутри вафельного рожка мороженое. Их разговор пришел к молчанию, только теперь оно не казалось им неловким, скорее, напротив, уместным. Каждый думал о своем. Быть может, эта тишина сменилась бы новым откровением, но у Ивана зазвонил телефон. Рита ответила вместо мужчины и сразу передала ему трубку. Ей было странно держать телефон у самого уха другого человека, но она почему-то не ощущала ни неловкости, ни смущения.
Звонил, как оказалось, Борис. Он мог забрать сейчас Ивана назад в больницу, и врач, разумеется, согласился, следующая возможность пришлось бы ждать несколько часов.
Рита не возражала, только вывозя коляску из парка, спросила:
– Вы, правда, думаете, что я могу сделать эту операцию?
Иван невольно хмыкнул.
– Хорош бы я был, если бы не верил своим собственным рукам, – ответил он. – Помешать тебе может только страх, но ты пока не думай об этом, лучше просто приезжай завтра в больницу. Проверим твою красивую головку, а потом уже все остальное. И пожалуйста, не обращайся ко мне на «вы», я начинаю чувствовать себя старым.
– Извини, я приеду.
Рита даже улыбнулась, хотя понимала, что, скорее всего, приедет она или нет, не зависит от нее вовсе. Утром ноги сами унесут ее в третью городскую больницу.
На этом они так и расстались. Рита долго еще стояла у магазина, смотрела на дорогу и думала о враче по имени Иван. Ей казалось, что он много старше, а теперь даже удивлялась, что мужчина такой строгий в тридцать два, словно настоящий старик.
«Наверно, если его побрить, он очень симпатичный», – подумала Рита и окончательно смутилась, считая, что думать о подобных глупостях в ее ситуации - это страшное невежество, но мысли сами лезли в голову против ее воли.
8
В магазин Маргарита вернулась только чтобы уйти, сославшись на головную боль.
– Возможно, меня завтра положат в больницу, – предупредила она, уходя.
Теперь думать об увольнении девушка не могла. Ей казалось, что ее голова совершенно пуста, но все же о чем-то сосредоточенно думала, и ночью она не спала, только смотрела, как в щель меж штор прорывались огни фар, изредка проезжающих мимо машин. Они скользили бликами по потолку, искажали тень старой люстры и исчезали.
Утром она встала, позавтракала. Просто выпила крепкий кофе, закусив его бутербродом с толстым ломтем колбасы. Она уже устала доказывать себе, что никогда так не рубила продукты и вообще старалась не есть бутерброды. Сегодня все происходящее Рита воспринимала как должное. Спокойно добравшись до больницы, она замерла на ее территории, постояла немного, испытывая острое желание закурить, даже поискала в сумке карандаш, но желание внезапно отступило.
Рите даже показалось, что она снова просто Маргарита Алюшина, но все равно направилась к приемному отделению в большом новом корпусе, где и располагалась травматология.
Ее там ждали. Выяснив фамилию, дежурный врач сразу кому-то позвонил, что-то узнал, и девушку просто отвели на второй этаж.
– У нас тут, кажется, мест нет, – неловко признался Костя, встретивший ее наверху. – Я тебя, давай, пока к Ивану отведу, а там разберемся.
Он был еще в майке и джинсах и зевал так, словно только что выкатился с кровати. Северин же был бодр и что-то читал, сидя за столом.
– Доброе утро. Поболтай пока со своей невестушкой, а я пойду проснусь, – заявил Костя.
Иван нахмурился, а Рита только смутилась. Оба они ничего не сказали молодому травматологу и позволили ему просто оставить их наедине.
– Присаживайся, – сказал Иван, кивая в сторону кровати.
Сам он сидел на единственном стуле, и выбора у девушки не было. Она осторожно присела на край кровати, находящейся в полном беспорядке.
– Извини за этот сумбур, – говорил Иван, внимательно глядя на нее. – Да, и на шуточки Кости внимания не обращай. Ему кажется, что это весело, дразнить нас как в детском саду.
– «Тили, тили тесто, жених и невеста»? – уточнила Рита, невольно улыбаясь.
– Именно.
Врач тоже едва различимо улыбнулся и посмотрел на Риту. Перед ним снова был новый человек. Она казалась ему сильной и решительной, несмотря на романтичные локоны темных волос, что падали на ее плечи с хвоста на макушке. Ей действительно стоило быть актрисой. Что-то ведь завораживало Ивана в ее облике каждый раз, когда они виделись после аварии, впрочем, и до – он не мог ее не заметить.
– Я подумала о том, что…
Рита, начавшая было говорить, после недолгого молчания, сбилась и стихла, не в силах подобрать слова.
– О чем? – спросил Иван.
Маргарите показался этот вопрос глупым. Она была уверенна, что мужчина мог ожидать от нее только одного. В действительности он думал столь о многом, что не мог выбрать главное.
– О той операции, – все же призналась Рита. – Я не представляю, как это возможно, я ведь ничего не знаю, и что-то может пойти не так.
– Я в любом случае буду с тобой, – ответил Иван, словно сам уже давно все решил.
Впрочем, он действительно успел все продумать и просчитать.
Рита выдохнула, не понимая, как присутствие человека, не способного использовать руки, может помочь в подобной ситуации.
Вздохнув она призналась:
– Я могу попробовать сыграть врача по вашему сюжету, но мне страшно.
Иван хмыкнул. Было понятно, что ей страшно. Даже ему было жутковато, от подобной идеи. Что ей ответить, Иван не знал, но, к счастью, вернулся Костя и торжественно заявил:
– Да, мест у нас нет. Когда будет операция? – спросил он тут же у Ивана.
– Этой ночью, – спокойно сообщил врач.
– Оперирует у нас Северин, а кто ассистент?
– Их двое: Константин Баринов и Станислав Иванов, – невозмутимо ответил Иван.
– Как Баринов? – спросил сам Константин Баринов обалдело. – Я не могу, я же травматолог.
– Название инструментов ты знаешь, подать сможешь. Официально тебя там не будет.
Костя хмыкнул.
– А анестезиолог?
– Аня.
– Ужова?
– Да, твоя Анна Ужова.
– Тогда я твой хоть до утра! – торжественно объявил Костя и тут же обратился к Рите: – Сейчас у тебя возьмут анализы, потом я сам повожу тебя по всяким обследованиям, а кровать мы пока поставим тебе прям тут, чтобы ты днем могла поспать.
– Тут? – спросил Иван, осматривая маленькую палату.
Если поставить еще одну кровать, то меж двумя койками останется только узкая полоска, в которую с трудом можно будет пройти.
– Да, полежит бесплатно в платной палате, зато и душ, и туалет свой, а ты приставать к ней все равно не будешь, – спокойно ответил Костя, но тут же серьезно добавил Рите. – Не хочу я привлекать внимание к твоему появлению здесь, да и вам стоит как-то приловчиться быть одним целым, раз уж от этого зависит жизнь человека, надеюсь, ты правильно понимаешь?
Рита мало что понимала, но все же кивнула.
– Тогда жди медсестру, а я вернусь, через пол часика.
Константин снова исчез, и они остались вдвоем.
– Вы все уже решили да? – спросила она, почему-то не злясь и не огорчаясь.
– Вообще-то я уговорил Славу оперировать самостоятельно, если ты откажешься, – признался Иван. – Он молодой, талантливый, просто неопытный, да и на подобных операциях ассистентом был всего один раз, и то во время студенчества, но пациент у нас отчаянный, на все согласен, так что, если ты действительно готова, то тебе стоит днем поспать.
– А что я делать-то должна? – испуганно спросила Рита.
– Просто прийти, расслабиться и ничего не бояться. По документам оперировать буду я, так что отвечать за все мне в любом случае.
Рита кивнула, хотя отсутствие ответственности ее не утешало.
Врач подтолкнул к ней ноутбук, случайно сбрасывая со стола тот самый блокнот. Именно его мужчина читал, до появления Риты.
Девушка спешно подняла блокнотик, но положила не на стол, а на кровать, почти машинально.
– Спасибо, – неловко пробормотал Иван и попросил, кивая на ноутбук: – Включи.
Рита послушно открыла, нажала на кнопку, оказалось, нужен пароль. Его она не знала, но руки сами провернули манипуляцию. Впрочем, пароль не знал даже сам Северин, просто помнил, как он набирается. Первая цифра, нижняя левая буква, еще две цифры, еще две буквы, потом три цифры, снова буквы, пробел и ввод. Эта белиберда его вполне устраивала в роли пароля, потому что любое слово он мог забыть, вот такую нехитрую комбинацию – никогда.
Когда система загрузилась, Иван продолжил давать девушке задания:
– Зайди в систему больницы и найди данные по Кириллу Старченко, которого нам с тобой оперировать.
Рита хотела возразить, но руки сами открывали окошки, выбирали какие-то пункты, переходили от реестра к реестру в общебольничной базе данных, пока не открыла данные.
– Покажи, я взгляну на его вчерашние анализы, – невозмутимо попросил Иван.
Стоило ей повернуть ноутбук, и в палате появилась медсестра. Пока она брала кровь у Риты, Иван хмурился, глядя в монитор.
– Что-то не так? – спросила девушка, как только они снова остались вдвоем.
– Нет, все хорошо.
Он даже заставил себя улыбнуться.
– Кстати, ты ведь сделала все, что я у тебя попросил, значит, и там сможешь сделать все, что я скажу, даже если ничего не поймешь. Рит, я не верю во всяких там шаманов и медиумов, но постарайся представить, что ты просто проводник. Ты ведь тоже хочешь ему помочь, правда?
– Правда, – согласилась девушка, понимая, что ей небезразлична судьба человека, которого она никогда не видела, словно чувства Ивана стали и ее собственными чувствами.
Наверно, Костя был прав, говоря, что они одно целое. Эта мысль Риту не пугала. Она только улыбнулась, но ничего не успев сказать, была вынуждена уйти за Константином.
Тот почему-то, водя ее по больнице, расхваливал своего друга:
– Иван очень хороший человек, отличный друг, вот такой мужик вообще! – для полноты картины он показал большой палец. – И представь себе - один. У него руки золотые, хотя ты, наверно, сама поняла. Ты, кажется, розетку починила, да? Или я что-то путаю?
Он не дожидался ответа и продолжал говорить, только все эти слова для Риты казались очевидными. Она внезапно поняла, что прекрасно знает, что Иван человек одинокий, и вопрос не только в личной жизни, но в каком-то особом складе ума, склонном к одиночеству.
Она просто слушала Костю, как слушают в дороге радио, не вникая в мелодию и текст, особенно если любимые песни так и не звучат.
Как и предполагалось, Рита была совершенно здорова.
– Чертовщина, и никакой органики, – заключил Костя, явно ставя диагноз. – Хоть НТВ вызывай.
Ему очень нравилась его собственная шутка, но Рита ее явно не оценила и даже не улыбнулась.
Когда она вернулась в палату, там действительно стояла вторая кровать, зато стола больше не было, а вещи Ивана были свалены в коробку, стоявшую у стены. Оказалось, под кроватью было еще целых три коробки. Это все были вещи, вынесенные из кабинета, после снятия мужчины с должности. Самого врача в палате не было, и девушка тихо села на кровать, не зная, что ей теперь делать. Она обещала позвонить на работу и узнать, точно ли ей нужен больничный лист, или она может просто отпроситься, но никуда звонить ей не хотелось. Думая о чем-то неясном, Рита машинально стала поправлять кровать Ивана, прекрасно понимая, что врач просто не в состоянии уложить аккуратно одеяло. Тогда она вновь нашла блокнот. Она была уверенна, что Иван не из тех людей, что могут вести дневник или писать что-то личное, потому смело заглянула внутрь, в конце концов, он сам велел ей написать свои имя именно здесь, а значит, не боялся, что она увидит здесь, что-то.
Устроившись на своей кровати поудобнее, Рита стали листать странички в мелкую клеточку, исписанные такими же маленькими кривыми, но понятными буквами. Она уже знала, что так пишет Иван, только вот в начале блокнота видела только какие-то имена, фамилии, телефоны, даты, что-то было обведено, что-то подчеркнуто, где-то стоял восклицательный знак. Обычный рабочий блокнот, но она-то помнила, что, зайдя сюда, видела текст на этих самых страницах. Заглянув в конец, она перевернула блокнот вверх ногами и стала рассматривать узоры. Линии, выведенные обычной шариковой ручкой, переплетались в этих клетках в какие-то загадочные фигурки. Что-то подобное сама Рита рисовала когда-то в школе, если было очень скучно, но ее рисунки были проще: то косички, то зигзаги, а тут была не просто фигура, а нечто живое, словно змея, из геометрических отсеков, свернулась клубком среди лиан, а теперь была готова развернуться. Признавая, что ее воображение способно придумать и не такое, она улыбнулась и перевернула страницу.
«Не говорила жизнь ни «да», ни «нет»
И ей не нужен был ответ» – гласили строчки в центре следующей страницы. Она не знала таких стихов, не видела автора и не очень понимала, зачем вообще были написаны эти строчки, но ей показалось, что они лучше всего другого отражают происходящее.
Какие-то завитки, нарисованные потом перечеркнутые завершали страницу, различим остался только один маленький листик, похожий на лист березы, прорисованный каждой своей прожилкой. Маргарита почти не дышала, читая текст на следующей странице:
«Когда-то давно, средь ручьев и пенья птиц, родился поэт, восхищенный земной красотой, воспевающий ее строками своими, но этого ему, казалось, было мало. Умер поэт от невыраженных чувств, но родился в нем певец, слагающийдивные баллады средь холмов и долин, но не мог он словами слиться с тем миром, что так восхищал его. От тоски в поиске погиб и певец, породив музыканта, играющего звуки ветра, тающие в пении птиц. Звуков тоже было мало, они не могли отразить все, что окружало. Бросил он музыку и умер, но породил художника, что линиями и красками отражал окружение, но ему не хватало рельефа. Тогда умер и художник, родив скульптора, ваяющего разные фигуры из мрамора и глины, от антилопы до изгиба прибрежной волны. Но чем больше он лепил и высекал, чем больше создавал и повторял форм, тем больше думал о причинах такого строения. Прекрасное стало загадкой, той самой загадкой, что хотелось понять, тогда на смену скульптору пришел ученый, исследователь, изучающий глубины всего, вникающий в строение и суть, но нашел он то, чего нельзя было увидеть глазами и понять одними лишь исследованиями. Эмоции, чувства и что-то большее породили в ученом сначала психолога, а затем и философа, но пустая философия из фраз и умных размышлений утомляла его самого и не имела успеха у тех, кто были вокруг. Наблюдая, как искажаются в чужих умах его мысли, он умолк, перестав поражать мир своими рассуждениями, но в поисках выражения всего того, что роилось в его голове, он начал писать, стремясь словами описать и мысль, и краски, и форму, даже звук. Тогда родился писатель, что в стопках бумаги мог спрятать целый мир, но даже он порой уставал, отражая в себе все, чему научился в прежних воплощениях, не мог быть всеми, не зная уже кем еще можно было обратиться. Цепляясь за жизнь, он старался писать, но руки слабели с каждой строчкой...