Дальше Стефан помнил только отдельные фрагменты, из которых и сложилась общая картина происходящего. А затем он взял со стола пистолет и выстрелил себе в рот.
Когда Стефан очнулся с ложкой во рту, он уже знал, что времени на бегство у него очень мало. В тот момент один из служащих позвал его для разговора с дядей.
И Стефан пошел, только не к дяде, а к своему кораблю.
Он понимал, что не успеет добраться до Ксилуса вовремя, потому, оставив для Эсты электронное послание, которое она так и не прочла, полетел в сторону Навернии, пытаясь связаться с Аликеном. Он помнил позывные, которые ему открыла Эста, и надеялся, что Аликен ответит вовремя. Честно говоря, он не поверил своим глазам, когда спустя десять минут получил ответ с координатами точки приземления и паролем на вход в атмосферу.
Аликен был очень удивлен, увидев Стефана в обители навернийского сопротивления. Стефан не стал вдаваться в подробности, ограничившись словами "заговор", "нужна твоя помощь", "она бы не оставила тебя в беде", "мы должны ее спасти". И это подействовало. Аликен согласился выслать пятьдесят кораблей, чтобы попытаться захватить резиденцию в день прилета Эсты и остальных. Сложности заключались в другом: Стефан не знал, когда настанет этот день. Аликен предложил перехватывать послания со спутников Олмании, чтобы определить, когда какой-нибудь неизвестный или известный корабль войдет в атмосферу Олмании в нужном квадранте. Безусловно, они рисковали, ведь всегда оставался шанс на ошибку. Но другого выхода Стефан не видел, а потому принял решение довериться судьбе.
Первое сообщение, которое они получили, не удивило Стефана. На олманию стали прибывать корабли под эгидой Межгалактического Совета, а Полак привел в боевую готовность все военные комплексы на Навернии. Это означало только одно: если Стефан не сможет успеть вовремя, начнется война.
Сутки напряженного ожидания прошли, и, наконец, долгожданное сообщение прибыло: в атмосферу Олмании в нужном квадранте вошел военный корабль.
Самым тяжелым было пробить оборону его родной планеты и приземлиться возле резиденции. Это удалось только двум кораблям, на одном из которых летел сам Стефан и Аликен. Остальное рассказывать не пришлось. Все и так знали, чем закончился тот день.
Со дня убийства Науба минула неделя. Временно, до решения Совета Всевидящих, обязанности Императора стал исполнять сам Стефан.
Тем утром он, Эста, Зафир и Назефри встретились на своем тайном месте у озера. Четверо детей из одной семьи, они теперь остались совсем одни. Чем была их жизнь до этого, и когда именно каждый из них повзрослел? Эста рассталась с детством в день своей несостоявшейся свадьбы. Назефри в девятнадцать лет, после того, как брат покинул ее комнату. Зафир в двадцать пять, когда оставил родной дом. Стефан несколько дней назад, после того, как увидел тело обгоревшей девочки, отдавшей свою жизнь за него. У каждого из них теперь была своя дорога.
— И что мы дальше будем делать? — спросил Стефан, закидывая очередной камушек в воду.
— Мы с Назефри возвращаемся на Доннару, — ответила Эста.
— Конечно, Камилли и Урджин сказали мне об этом утром. А ты, Зафир?
— Останусь с тобой ненадолго. Думаю, помощь старшего брата никогда не повредит.
— Ладно, — вздохнул Стефан. — Пойдем. Пусть девчонки потолкуют немного наедине.
Зафир на прощание взглянул на Назефри и, отвернувшись, побрел прочь.
Она еще несколько минут сидела тихо, но потом подскочила и побежала вслед за ним.
— Зафир! — крикнула она удаляющейся от нее фигуре.
Он обернулся на ее крик, но не остановился.
— Зафир, я прощаю тебя! — прокричала она.
Назефри знала, что брат услышал ее слова. И еще она знала, что они для него ничего не изменят. Нельзя получить искупление, если ты сам не можешь простить себя. Кто знает, может, когда-нибудь и он сделает то же, что и она: отпустит и пойдет дальше.
Назефри вернулась к сестре и присела рядом с ней на берегу.
— Почему ты не сказала мне? — спросила Эста.
— А что бы это изменило? Тебя не было здесь. Ты путешествовала с учителем по Вселенной, и у тебя самой было достаточно проблем. Кроме того, это была не только моя тайна. Мы с Зафиром хранили ее вместе.
— Но почему Камилли, Назефри? Почему ты выбрала именно его?
Назефри искренне рассмеялась.
— Скорее, это он выбрал меня. Я только не смогла устоять, так же, как и ты в свое время. Знаешь, мне было очень страшно признаться ему, что уже не девочка, а он притянул меня к себе и ответил, что это не важно, и я нужна ему такая, какая есть. Простые слова, но после них я почувствовала, что стала, наконец, свободной. А потом он искупал меня, и все потеряло всякий смысл.
— Я люблю тебя, сестра. Всегда помни об этом.
— И ты не забывай, Эста, что я тоже тебя люблю, — засмеялась Назефри и обняла сестру. — Кстати, я беременна.
Эста искренне удивилась и с неверием посмотрела на нее.
— А Камилли знает?
— Не думаю, что сейчас подходящее время рассказывать ему об этом.
— А может, именно это облегчит его боль?
— Может быть…
Тем же вечером Назефри призналась мужу, что ждет ребенка. Он долго смотрел на нее, потом перевел взгляд на ее грудь и, наконец, остановился на животе.
— Знай только одно, олманка: я не позволю своей дочери размахивать мечами и носиться на полной скорости по зарослям на авиамотоциклах. Хватит с меня и ее мамочки.
— А почему ты думаешь, что это будет девочка?
— Потому что загадал именно ее, когда занимался с тобой любовью на Ксилусе.
— А вдруг это все-таки мальчик, которого я загадала у озера?
— Мальчика я подарю тебе потом. Не спорь, жена, — предупредил он ее, расстегивая на ней костюм.
— Скоро ужин, Камилли.
— Всегда можно опоздать…
Эста вернулась в свой домик за резиденцией и застала мужа, сидящего в темной комнате одного. Все последние дни он вот так проводил свое свободное время. Он не занимался с ней любовью по ночам и не пытался излить душу, как ей того хотелось. Она знала, что время залечит его рану, но все равно беспокоилась о нем.
— Я буду в душе, — произнесла она в пустоту, не ожидая ответа.
Он и не ответил.
Она разделась и, забравшись в душевую кабину, встала под струю теплой воды. Она слышала, как он вошел в ванную следом за ней и разделся. Дверца кабины открылась, и маленькое пространство вокруг занял ее муж.
— Давай, я помою твою голову, — Эста протянула руку к его волосам, но он перехватил ее и прижал к своим губам.
— Потом, малыш.
Глаза Урджина свербели красными прожилками. Он явно не спал несколько ночей, и Эста не понимала, как он еще держится на ногах.
— Ты устал, милый. Тебе нужно отдохнуть.
— Я не хочу, Эста. Не могу закрыть глаза, потому что постоянно вижу ее лицо.
Эста снова протянула руки к его волосам, и на этот раз расплела их. Маленькие пальчики разбрелись по его голове и стали нежно массировать ее. Урджин закрыл глаза и несколько мгновений наслаждался, а потом обхватил ее руками и завладел влажным ртом.
Эста поняла все без слов. Он подхватил ее за бедра, она теснее прижалась к нему. Его поцелуй стал глубже, язык утонул в ее мягкости и, приподняв ее на руках, он медленно погрузился в горячее тело. Каждое движение вызывало дрожь, каждый стон усиливал возбуждение, каждое прикосновение ее сосков, кожи ее живота принуждало его двигаться все быстрее. Эста раскрыла губы и закричала. Ее тело затрепетало, сокращаясь в остром чувстве удовольствия. Он поймал ее крик своим ртом. Он проглотил его целиком, и, заполнив ее еще раз, закричал сам.
Она висела на нем еще несколько минут, только потом соскользнула и снова обняла.
— Наверное, это правильно, малыш.
— Что правильно?
— Мне плохо, но когда ты рядом, когда ты со мной, я понимаю, что смогу это пережить.
— Конечно, милый, сможешь. Я люблю тебя, и мы вместе справимся с этим.
— И я люблю тебя, малыш. Очень сильно люблю.
Следующим утром они, наконец, получили долгожданное сообщение от Сомери. Оно было кратким, но заставило всех вздохнуть с облегчением. "Сафелия выживет". Два слова, которых целую вечность ждали все.
Эпилог
Цифра двадцать два стала ее заветным числом. Именно столько ей было лет, когда все это случилось, и именно столько операций пришлось ей пережить, чтобы жить дальше. И каждая из них заканчивалась одним и тем же: болью, высасывающей из ее тела последние силы. Но каждый раз боль уходила, и на смену ей приходила радость, от того, что под повязкой на ее изуродованном теле оголялась совершенно новая часть "другой" ее кожи.
Последними ей восстановили волосы, и теперь они отрастали короткими белыми прядями, такого же пепельного оттенка, как и у ее брата.
С того злополучного дня прошло ровно три года. И день ее возвращения домой, когда она впервые за все это время сможет увидеть своих родных и близких, настал.
Нет, они обменивались электронными посланиями, но никогда не прикрепляли видеофайлы к этим письмам. Так было проще. Ей проще.
Каждую ночь, закрывая свои глаза, она вспоминала одно лицо. И так же, как и тогда, оно казалось ей самым красивым, что могло существовать во Вселенной. Только сейчас ей не давал покоя один вопрос: что же он ей говорил? Возможно, когда-нибудь, она спросит его об этом сама, но надежда эта была настолько призрачной, что она открывала глаза и давала возможность слезам освободиться из пут ее глаз.
За все эти годы он ни разу не написал ей. Ни единой строчки. Почему? Она не знала ответов, да и не надеялась их получить. Сейчас самым важным было другое: она увидит их сегодня. И они будут ее ждать на берегу Вершего океана, там, где прошли лучшие годы ее жизни: в маленькой резиденции императорской семьи.
День выдался погожий, и Эста, постоянно бегая за своим двухлетним сыном Ами, уже успела обгореть на солнце. Когда Урджину надоело ее упрашивать оставить сына в покое, передав ее на попечение нянек, и спрятаться в тень, он просто подбежал к ней и, хозяйским жестом перекинув через плечо, понес под навес.
— Вы слишком многое себе позволяете, Ваша Светлость! — засмеялась она.
— У тебя уже четвертый месяц беременности, и загорать тебе вредно. Так что пожалей нашу дочь и послушайся мужа, — пробурчал он.
— Деспот!
— Не спорю, — засмеялся он, и, опустив жену на ноги, присел на кушетку под навесом, усадив ее к себе на колени.
— Камилли, перестань подкармливать ее печеньем, — злилась Назефри, — она потом вообще есть ничего не будет!
— Шулин, смотри, мамочка опять сердится, — продолжал Камилли, протягивая дочери печенье, как ни в чем не бывало.
— Доннариец, ты сведешь меня в могилу раньше срока.
— Овдовею и женюсь на молодой олманке, только немой.
Назефри подошла к мужу и, выдернув из его рук коробку с печеньем, пошла прочь.
— Милая, — закричал он, — подожди! Я же пошутил! Зайчонок!
— Дошутился, — кинула она ему в ответ и ускорила шаг.
— Ребята, присмотрите за Шулин? — попросил Камилли, и, не дожидаясь ответа, побежал за женой в дом.
— Они ссорятся каждый день? — спросил Урджин.
— Да, и я не могу понять, почему после ссоры с тобой я снова забеременела, а она, споря с ним изо дня в день, не беременеет. Может, Камилли плохо старается?
— Очевидно, мне следует поговорить с ним на эту тему, — засмеялся Урджин и прикусил Эсте губу.
— Больно же!
— Дай, поцелую, — он аккуратно обвел прикушенную губку языком и куснул ее снова.
Камилли нагнал жену только на кухне. Фуиджи и Нигия, которые в это время пили чай, только рассмеялись.
— Солнышко, я обещаю не давать ей больше играться с твоим ожерельем!
— Что? Ты опять дал его ребенку? Я же просила тебя! Там вываливается один из рубинов! А если она проглотит его?
Камилли изобразил на лице странную озадаченность.
— Сегодня утром он вроде бы был на месте.
— Что значит "вроде бы был на месте?" Ты с ума сошел!
Назефри выбежала из кухни и полетела наверх в спальню, проверять наличие злополучного камня в ожерелье.
— Запрещенный прием, сынок, — покачал головой Фуиджи.
— На войне все средства хороши, — подмигнул ему Камилли и отправился вслед за женой.
— Ну, и пара, — прокомментировала Нигия.
— Вспомни нас в молодости. Только в отличие от них, мы ругались по-крупному.
Нигия только усмехнулась в ответ.
— Когда прилетит Сафелия?
— Ты же знаешь, Фуиджи, что через час. Почему ты постоянно спрашиваешь?
— У меня есть для нее сюрприз.
— Что еще за "сюрприз"?
— Думаю, он ей понравится.
— Ты не боишься того, как она может…
— Выглядеть?
— Да, выглядеть. Она ведь не говорила, как ее лечили. Ничего вообще не говорила.
— Какой бы она не вернулась, она все равно останется для нас нашей Сафелией.
— Интересно, как поживает Стефан, ведь я давно не видела его? После того, как Полака свергли, и его место занял Аликен, у Стефана поубавилось проблем с соседями.
— С этими соседями, да. Но, чего ждать от новых?
— Последние три года, после того, как Стефан по приказу Сомери занял императорский трон, у него проблем с иными не было.
— Все равно, Нигия, это очень большая ответственность, и лежит она на его плечах. Как бы ни убеждал его Зафир в их искренности, как бы не верил им он сам, контроль — это первое, что Стефан обязан довести до совершенства.
— Ты говорил с Ромери? Он прилетит?
— Нет. Ты же знаешь, что после того, как Совет подсунул ему нового ученика, Ромери постоянно занят.
— Жаль. Хотелось бы его увидеть.
— Не волнуйся, следующее собрание Совета не за горами.
— А, им понравилось собираться у нас, не так ли?
— Во всем виновата твоя излишняя гостеприимность. Отправила бы их ночевать в ангар хоть один раз, перестали бы наведываться к нам в дом.
— Зайчонок! — позвал Камилли, открывая дверь их спальни.
Назефри сидела на кровати, перебирая в руках рубиновое ожерелье, которое он подарил ей на годовщину их "свадьбы".
— Все на месте, — не без облегчения произнесла она.
— Конечно, на месте. Еще в прошлом месяце я занес его ювелиру, чтобы тот закрепил камень.
Назефри откинула драгоценность на покрывало и медленно подошла к нему.
— Ты что, опять меня обманул?
— "Ввел в заблуждение" мне больше по душе, конфетка.
— Перестань называть меня "конфеткой"!
— Это имя тебе очень подходит. Красивая блестящая обертка, которая громко шелестит, когда ее раскрываешь, и нежное, сладкое содержимое, когда пробуешь его на вкус…
Он тихо захлопнул за собой дверь и повернул ключ в замке. Затем приблизился к ней и жадно впился в сочный ротик.
— Ты сегодня уже пробовал……меня на вкус…
— А я у тебя сладкоежка, милая…
Он прилетел сюда сегодня после полудня. Конечно, он мог отказать Фуиджи тысячу раз. Но отказать самому себе был не в силах. Какой он увидит ее, спустя три долгих года, за которые изменился сам до неузнаваемости? Он не знал о ее судьбе ничего, и никогда не предпринимал попыток это изменить. Почему? Потому что боялся. Боялся, что смерть для нее была лучшим выходом, чем жизнь. Он любил ее. Он понял это еще в тот день, когда пропали Урджин с Эстой, — беззащитное существо, которое было настолько наивно в своих помыслах, что собиралось отправиться на Навернию искать брата. Он любил ее той, которой она была. Но кем она стала? И сможет ли он избавиться от чувства вины по-отношению к ней, после того, как увидит ее, обезображенную? Вряд ли. Будет ли он продолжать любить ее такой? Это был главный вопрос, ради которого он прилетел сюда. Главный и самый важный. Он хотел жениться. Но погружая свою жену в воды озера их резиденции, он должен был точно знать, любит он ее или нет?