— Стража может войти.
Михай застыл и прислушался:
— Не до того им. Сонное зелье действовать начало…
Толкнув в грудь своего жениха, Дарина выскользнула из-под его разгоряченного тела и, пошатываясь, поднялась с постели.
— Нет! Пока ты все мне не расскажешь…
Михай оперся на согнутый локоть и разочарованно вздохнул:
— Все просто. Это твоя подопечная меня на мысль натолкнула. Слышала, пару седмиц тому в Араде у всех чиновников зубы покраснели?
— Ну…
— Влад мне с этим делом разобраться велел. Я все голову ломал, что между нашими писарями общего. Ну кроме непомерной жадности.
— И что выяснил?
— Лутоня писарю меченым динаром за услугу заплатила. Принесла кузнецу монетку и попросила надрезать по боку. Тот согласился, работа-то филигранная, а он — мастер. А потом девчонка насыпала в образовавшуюся полость пурпурного порошка.
— Вот хитрюга! — расхохоталась Дарина. — А чиновники ваши, значит, денежку на зуб пробовать принялись?
— Ну да…
— А ты?
— Я пока из кузнеца по словечку сведения выбивал, он мне с десяток монет точно так же искалечил. Мастерство свое доказывал. Хорошо хоть золота при себе не было. А нужное зелье у меня давно припрятано — травница Иляна когда-то от бессонницы лечила.
— К чему такие сложности? — недоверчиво переспросила Дарина. — В еду или в питье подсыпать гораздо проще.
— Это же замковые стражники. Костин — кобель хитрый. Для проверки кушаний у него отдельный человек приставлен, да и ребятушки строго наказ блюдут — ничего съедобного ни от кого не принимать.
Михай потянулся к фляге, но Дарина его опередила. В сосуде плескалось на донышке. Дарина сделала глоток и поморщилась:
— Слишком сладко. А сок ежевичный вместо зелена вина хлебать тебя тоже Лутоня надоумила?
— Нет, это Влад. Я же не могу сбежать, когда отечество в опасности, а вот в запой уйти — самое то. С пьяницы взятки гладки, никто не пристает, можно спокойно делами заниматься. Вон даже ты поверила.
Домна Мареш жарко покраснела:
— Лицедей…
Повисшее молчание было тяжелым, обволакивающим. Воздух в комнате вибрировал в такт их дыханию. Казалось, каждый из них может слышать биение сердца другого. И эта тишина сближала их быстрее тысячи любовных тирад.
— Я, наверное, влюбился в тебя с самого первого взгляда. Тогда, в Слатине. — Голос Михая был хриплым. — Почему ты отказала мне тогда?
Дарина до крови закусила губу:
— Ты трус и обманщик! Вспомни, как бегал за моей младшей сестрой!
— А ты себя вспомни — глыба неприступная! Честь рода, политические интересы, воля батюшки! Обязательства тебе подавай да обещания в жизнь не лезть!
— А сам, а ты…
Злость захлестнула домну Мареш тугим жгутом. Она бросилась на обидчика, глотая слезы. Михай принял ее в объятия, осторожно положил на постель:
— Ну все, все, красавица моя, оставим прошлое в прошлом…
Дарина не сопротивлялась. У них было здесь и сейчас. И это «сейчас» было для нее гораздо важнее прошлых обид и даже будущих неурядиц. Отвечая на поцелуи любимого, она вдруг подумала, что это их первый раз в человеческом теле. А потом ей стало не до размышлений.
Мне не было страшно, вот нисколечко. Подумаешь, в зазеркалье попала! Тем более что темнота быстро кончилась. С порывом ветра налетела стая мелких светлячков, усыпала стены мерцающим пологом. Я на мгновение ощутила себя очень маленькой, не больше букашки-огонька. Потому что зал, знакомый мне по разделенному с Трисветлым Ивом сну, был огромен. Я тряхнула головой. Размер значения не имеет, умение важней. Неторопливо обходя помещение, любуясь голубоватыми прожилками мрамора и ажурной резьбой толстых колонн, я, как могла, утешала себя первыми пришедшими на ум изречениями. Что в лоб, что по лбу… Мал золотник, да дорог… Даже если тебя проглотил медведь, у тебя есть целых два выхода. Кстати, его-то мне на глаза и не попадалось. Не медведя — выхода. А если это не сени, не преддверие, а тупик? Если затащило меня сюда чьей-то злой волей просто для того, чтобы под ногами не путалась? Вот и буду тут до морковкина заговенья зал шагами мерить, пока не помру.
— Долго же ты меня искала!
Ленивый голос, сталь и мед, шелк и колючки. Из-за ближайшей колонны мне навстречу вышел Дракон. Мой невидимый морок исчез, видимо отслужив свое. Сердце билось где-то в горле, мешая говорить.
— Как смогла — пришла.
— Молодец! — Влад тряхнул волосами, из складок черного плаща появилась бледная рука, убирая с лица непослушную прядь. Очень странный жест, слишком картинный, слишком… Женский?
— Так, значит, ты сюда от всех арадских неурядиц скрылся?
Господарь пожал плечами.
— От себя не убежишь…
Что-то было не так — нелепо, неправильно. По спине бежали мурашки, на этот раз вовсе не от близости суженого.
В два длинных шага он подошел ко мне, заглянул в глаза, лицо его осветила жесткая улыбка.
— Как долго я ждал тебя, страдал, но верил, что ты явишься ко мне, моя маленькая ветреница. — Его руки твердо взяли меня за плечи.
Я вырвалась, отпрыгнула назад и вздернула подбородок:
— О твоих мучениях мы потом поговорим, при случае. А лучше давай ты мне письмо об этом напишешь — длинное и печальное.
Улыбка Влада стала безумной.
— Видимо, я преувеличивал твое ко мне расположение.
— Да я тебя, потвору, ненавижу! — припечатала я. — Могла бы — голыми руками задушила бы за то, как ты Зигфрида покалечила.
Мгновение Дракон размышлял, потом громко, весело расхохотался. Лицо его поплыло, волнами заходил вещуний балахон. Истинный лик Хумэнь будто вытаивал из-под снега. Лисица оказалась прехорошенькой — смуглокожей и широкоскулой. Острый треугольный подбородок украшала ямочка, а раскосые глаза весело глядели из-под пышной челки.
— Что ж я на вас, яггов, никак управу не найду? Кого ни представлю — не верите.
— Так ты с бабушкой моей повстречалась? И как она — жива, здорова?
— Пошли, ветреница, — оставив мой вопрос без внимания, скомандовала лиса. — Господин ждет.
— А как ты меня приманила, каким колдовством? — послушно следовала я за провожатой, решив, что кровная месть может и подождать. — Там же точно путеводная нить была.
— У господина много фокусов в запасе, — охотно отвечала Хумэнь. — Он по-разному может на других влиять: через сны, плотские желания, мечты…
Понятно! Значит, память мне не просто за «спасибо» вернули.
— Мы сейчас где?
— В месте, которого нет, — хихикнула лисица, — ни на картах, ни в памяти людской.
— Мир-то хоть наш?
— Ваш. — Спутница вдруг остановилась и серьезно поглядела на меня. — Знаешь, что мне в тебе нравится, девочка? Твоя страсть к знаниям. Умеешь ты и слушать, и вопросы задавать. И, знаешь, я тебе отвечу. Потому что сегодня ты будешь принадлежать моему господину — и духом, и телом, и разумом, и никому не сможешь поведать о том, что услышала.
Уж не знаю, чего в этот момент от меня ожидали. Что я заору «нет, молчи, лучше дурочкой помру»? Или паду ниц, подчеркивая архиважность момента? Или в обморок брякнусь? Не на таковскую напали, ёжкин кот!
— Выкладывай, — поторопила я слегка растерявшуюся лису. — Времени-то не особо…
Он поцеловал ее полуприкрытые глаза. Задремавшая было Дарина вздрогнула и села на постели. Михай с шаловливой улыбкой потянул на себя простыню:
— Пора просыпаться, соня.
Она тихонько зарычала выгибаясь. Тело приятно ныло.
— У меня сколько угодно времени. Неужели ты забыл, что я под стражей?
— Досточтимная домна Мареш, — проговорил он с дурашливой серьезностью. — Я пришел предложить вам свободу.
— Но как? — Не обращая внимания на свою наготу, она вскочила с ложа, радость близости сменилась недоумением. — Ты не хочешь брака? Как же я раньше не догадалась! Ты получил то, что хотел, а теперь…
— Вот не умею я с женщинами разговаривать, — сокрушался Михай, притягивая к себе ее, недовольную и дрожащую. — Красавица моя, свет мой ясный. Неужели ты могла подумать, что я…
Жаркими поцелуями покрывал он ложбинку между ее грудями, гладил по спине, все больше распаляясь.
— Я люблю тебя, я хочу на тебе жениться. Но не так, не потому, что этого хочет моя властолюбивая матушка. Бесценная моя, я спрячу тебя в тайном месте, и как только вся эта политическая катавасия закончится, мы принесем брачные обеты перед серебряным ликом Тзеваны. Верь мне.
Дарина застонала, отвечая на поцелуи. Он, тяжело дыша, отстранился:
— Одевайся. Нам надо идти.
— Куда? — спросила Дарина, натягивая платье еще дрожащими от возбуждения пальцами.
Голова Михая вынырнула из ворота рубахи:
— Вам, домна Мареш, предстоит охранять самое ценное, что есть у вашего жениха.
— Будущего ребенка? — Она повернулась спиной, чтобы он помог ей с застежками.
— Кхм… Ты права… — Его рука нежно прикоснулась к ее животу. — Ребенок — это самое важное. Но я хочу, чтоб ты сберегла моего господаря.
Мыслей было много. Даже слишком много. А самая яркая из них была — почему я постоянно на бегу размышляю? У нормальных людей для этого привалы какие-то предусмотрены, кабинеты с уютными креслами или хотя бы трактирные столы со всякой снедью, чтобы раздумья чем-нибудь вкусным зажевать. А у Лутони Ягг все с лету — на бегу, на ходу и быстренько. Лисицын монолог длился пару минут от силы, а информации на меня свалился целый воз. Значит, занесло меня в самое вещунское логово — в главный храм. И если Хумэнь не врет, где-то здесь обитает сам вещуний бог — загадочный Трехликий. Только ведут меня не к нему, а к моему знакомцу Ганиэлю — Трисветлому Иву. Как же я число три ненавижу, кто бы знал!
— Чего ты там возишься? — недовольно обернулась провожатая. — Плетешься как сонная муха.
Я в ответ скорчила злобную рожу и прибавила шаг. В этом бесконечном коридоре мы оказались, провалившись сквозь плиты мраморного зала. Лисица наступила носком туфли на какой-то едва заметный значок на полу, и мы под мой истошный крик рухнули вниз.
— Мы что, по кругу ходим? — прислушалась я к своим ощущениям, что-что, а направление я всегда чую.
— Не по кругу, а по спирали. Глубокий сакральный смысл этого пути в трудности постижения бога смертными.
— Зубрила ты, прям как с листа читаешь.
— А вот завидовать не надо. Сначала поживи с мое, а потом и ругайся на старших да опытных.
— А я к тем старшим, которые моих друзей убить не пытались, со всем уважением.
Хумэнь не обернулась, только спросила:
— Шваб твой выжил, что ли?
— Ну если ты не в состоянии свою работу доделать…
— Выжил, — протянула лисица. — А на помощь к тебе не спешит. В Кордобе-то барышни поинтереснее обитают, чем мелкая ведьма-недоучка.
— Ах ты… — Я вцепилась в глянцевую шевелюру провожатой и дернула изо всех сил. — Убью!
Мы покатились по коридору, пинаясь и царапаясь, как пара обезумевших кошек. Соперница была очень сильной. Отжав руку, она коленом уперлась мне в грудь. Растрепавшиеся волосы щекотали лицо. Я не удержалась и чихнула.
— Успокойся, — почти ласково велела Хумэнь. — Мы приближаемся, оттого все это дерьмо наружу и полезло.
— Что полезло? — пыхтела я, пытаясь подняться.
— Помнишь, что я тебе про спиральный путь говорила? Трехликий — очень сильный бог. Сильный и недобрый. Мы сейчас пройдем через все свои пороки — жадность, злобу, похоть. Найди в себе что-то светлое, то, до чего он не сможет дотянуться. Иначе мы просто поубиваем друг друга.
Лисица размеренно дышала, расслабляясь:
— Справишься?
Я зажмурилась, вспоминая…
Михай толкнул неприметную стенную панель. Деревяшка, крутнувшись на металлическом штыре, провалилась внутрь, открывая черный зев хода.
— Туда, — кивнул он Дарине. — По коридорам гулять опасно. Большая удача, что матушка именно в этой комнате тебя поселить придумала.
Волчица сосредоточенно кивнула и протиснулась в лаз первой. Вот такой она обычно и была — серьезной, боевитой, слегка отстраненной. Вот такую ее он и испугался много лет назад, увидев впервые в гербовом зале Слатинского замка. Дурак! Мальчишка! Почему он сразу не разглядел ее горячего сердца, доброй души, ее молочной зрелой красоты? Почему привлекли его детские ужимки не по годам хитрой Вайорики?
— Ты чего застыл? — поторопила жениха Дарина. — Сам же твердил, что счет на минуты пошел…
Михай тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и стал спускаться по узкой винтовой лестнице. Панель стала на место. Хозяин замка толк в потайных ходах знал и неплохо успел натаскать в этом знании своего молочного брата. Теперь оставалось надеяться, что домна Димитру не разглядит, куда ушла ее пленница.
Было темновато даже для зорких глаз вовкудлака, но огня он решил не зажигать. Его ноздрей касался едва заметный запах возлюбленной. И он стремился за ним, будто беря верхний след в волчьей ипостаси. Дарина негромко ругнулась, споткнувшись о какую-то неровность.
Михай подхватил ее за талию и зашептал, касаясь губами горячей мочки:
— Сейчас идем мимо жилых комнат. Перегородки тонкие, так что — тихонечко, как мышки…
Дарина прижалась к нему, он почувствовал соблазнительные изгибы ее бедер. Захотелось плюнуть на осторожность и немедленно повторить все, что они проделывали на льняных простынях спальни. Его пальцы скользнули по ее животу. Ребенок! Михай еще не знал, как относиться к своему будущему отцовству. Он был рад, естественно, рад. Сын, наследник, продолжение рода. Или дочь — умница, красавица и родительская отрада. Но неожиданно разгоревшаяся в его душе любовь к Дарине загораживала все остальные чувства. Как будто она, любовь, была так велика, что не оставляла места для других, более мелких. Его ладонь неожиданно ощутила мягкий толчок. Михай вздрогнул. Дарина шепотом рассмеялась:
— Он здоровается с тобой! Наш малыш пошевелился.
И тут боярина Димитру затопила такая всеобъемлющая любовь, что стало трудно дышать. В это самое мгновение он понял, что ради этого ребенка и этой женщины он пойдет на все — горы свернет, только бы они были счастливы.
Я билась затылком о каменные плиты пола. Было очень больно. Руки и ноги мои были стянуты веревками, которые Хумэнь наскоро сплела из тканых лоскутов. Тряпочки раньше были подолом моего серого платья, поэтому сейчас коленки Лутеции Ягг трогательно белели в полумраке.
— Ну Дракона своего разлюбезного вспомни, — увещевала уже слегка испуганная Хумэнь. — Лутоня, ты же любишь Влада?
— Ненавижу! — хрипела я, выдувая изо рта клочья пены. — Он использовал меня, он предавал меня, он лишил меня памяти. Поганый колдун!
Тело мое выгнулось дугой. Я опять приложилась затылком.
— Всех ненавижу! Тебя, себя, бабушку…
— Меня-то понятно… А ее за что?
— Порола меня в детстве, учиться заставляла. Целыми днями — ни сна, ни роздыху. Ведьма!
— А себя?
— Бестолочь! Училась плохо. Лентяйничала, сквернословила, от работы отлынивала!
Я захлебнулась пеной и закашлялась.
— Что же мне теперь с тобой делать, — задумчиво проговорила лиса, — с такой правильной?
— Подеремся? — радостно предложила я. — Один на один, врукопашную. Только я видала, у тебя под плащом на поясе ножик приторочен. Так вот, мы драться будем по-честному, а потом я оружие твое сдерну да прирежу тебя, как куренка.
— Чудесный план, — улыбнулась Хумэнь. — А главное — коварный какой!
— А вот, говорят, курица без головы еще пару кругов по двору сделать сможет. В соседней Полпудовке трактирщик за денежку эдакое чудо показывал. У него, видно, топор косо пошел…
— Рот закрой, девчонка! Мне подумать надо.
Я обиженно смолкла. Вот ведь тварюка подлая! Истории ей мои не нравятся. Ну ничего, я добрая, я все прощу. Потом догоню — и еще раз… прощу, а потом еще один простец в голову устрою, для надежности…
— Когда я поклялась в вечной преданности своему господину, — заговорила вдруг лиса, — он велел мне пройти по спиральному коридору в первый раз…