Пора было сменить тему разговора.
— Итак, почему у твоей мамы нет английского акцента?
— У нее нет английского акцента потому, что она американка.
— О бог мой, в самом деле? — насмешливо спросила я.
Глядя на профиль Ноя, я увидела его улыбку.
Он помолчал, прежде чем продолжить:
— Она из Массачусетса. И вообще-то она мне не биологическая мать.
Он искоса посмотрел на меня, оценивая мою реакцию. Я сохранила спокойное выражение лица. Немногое я знала о Ное, если не считать слухов о его внеучебной деятельности, но теперь поняла, что мне хотелось бы узнать больше. Когда он за мной заехал этим утром, я понятия не имела, чего ожидать, и до настоящей минуты все еще оставалась в неведении. Но больше мне не думалось, что имеет место некий гнусный заговор, и я начала испытывать любопытство.
— Мама умерла, когда мне было пять, а Кэти — четыре.
Это откровение вышибло мысли у меня из головы. И заставило почувствовать себя идиоткой, ведь я выбрала не одну, а целых две неприятные темы для беседы.
— Мне жаль, — запинаясь, сказала я.
— Спасибо, — ответил Ной, глядя на дорогу перед нами. — Это было давно, я почти не помню ее, — продолжал он, но поза его стала напряженной.
Минуту он молчал, а я гадала, не стоит ли мне что-нибудь сказать. Но потом вспомнила, как все говорили мне, как им жаль, что Рэчел умерла, и как мне не хотелось этого слышать. Тут было просто нечего сказать.
Ной удивил меня, продолжив:
— Перед смертью мамы она, папа и Рут, — он мотнул головой в сторону дома, — были очень близки. Рут училась в школе в Англии, там они и познакомились, и остались друзьями в Кембридже, учиняя хаос и организуя акции протеста.
Я приподняла брови.
— Рут рассказала мне, что моя мама была самой большой… энтузиасткой. Приковывала себя к деревьям, врывалась в университетские научные департаменты, освобождала лабораторных животных — и все такое прочее.
Ной сунул в рот сигарету.
— Они втроем наслаждались, занимаясь всем этим, — непостижимо, зная моего отца, — и каким-то образом он убедил маму выйти за него замуж.
Пока Ной говорил, сигарета болталась в его губах, притягивая мой взгляд, как магнит.
— Они тогда еще учились в университете. Некий крайний акт восстания или что-то в этом роде.
Ной зажег сигарету, открыл окно и затянулся. Он так и не снял темных очков, и лицо его было совершенно бесстрастным.
— Мои бабушка с дедушкой были от этого не в восторге. Они старая финансовая аристократия, им с самого начала не очень нравилась моя мать, и они считали, что отец загробил свое перспективное будущее. Et cetera, et cetera.[53] Но отец с матерью все равно поженились. Моя мачеха переехала в Штаты, чтобы учиться на ветеринара, а мои родители некоторое время вели богемную жизнь. Когда у них появились дети, дедушка с бабушкой были счастливы. Мы с Кэти появились с таким небольшим интервалом, что, думаю, старики надеялись, что мама возьмет декретный отпуск от неповиновения обществу.
Ной стряхнул сигаретный пепел на шоссе.
— Но мама вообще не сбавила темпа. Она просто брала нас с собой, куда бы ни отправлялась. Пока не погибла. Ее ударили ножом.
Господи.
— На акции протеста.
Иисусе.
— В тот день она заставила отца остаться дома, чтобы присмотреть за Кэти, но я был с мамой. Всего за несколько дней до этого мне исполнилось пять, но я не помню, как все произошло. Во всяком случае, мало помню. Отец даже не упоминает ее имени. И теряет самообладание, когда его произносит кто-то другой, — без интонаций выговорил Ной.
Я лишилась дара речи. Мама Ноя умерла — была убита, — и он был там, когда это случилось.
Ной выдохнул дым через нос, и тот окутал его облаком, прежде чем вылететь в окно. День был роскошным, небо — голубым и безоблачным. Но, по мне, снаружи с тем же успехом мог бушевать ураган. Ной в мгновение ока стал для меня другим. Меня полностью захватил его рассказ.
— Рут вернулась в Англию, когда услышала, что сталось с мамой. Давным-давно она рассказала мне, что после смерти матери отец мой никуда не годился. Он не мог заботиться о нас, не мог заботиться о себе. То была просто беда… До того, конечно, как он продал душу акционерам. И Рут осталась здесь, и они поженились, хотя он ее не заслуживал и вообще стал другим человеком. И вот пожалуйста, мы все одна большая счастливая семья.
Выражения глаз Ноя за солнечными очками нельзя было разглядеть, но мне очень хотелось. Кто-нибудь в школе знал о его матери? О нем самом?
А потом мне в голову пришло, что Ной не знал о том, что случилось со мной. Я посмотрела на свои колени, теребя нитки на порванных джинсах. Если бы сейчас я ему рассказала, это выглядело бы так, будто я сравниваю наши трагедии… Будто считаю, что потеря лучшей подруги сравнима с потерей матери, а я так не считала. Но если я ничего не скажу, что он подумает?
— Я просто… — начала я. — Я даже не…
— Спасибо, — холодно перебил Ной. — Все в порядке.
— Нет, не в порядке.
— Не в порядке, — четко отозвался он.
Ной поднял солнечные очки, но лицо его все еще было сдержанным.
— Но в том, что отец продался корпоративу, есть свои плюсы.
Он говорил развязно, поэтому я ответила в тон:
— Например, получить машину на шестнадцатый день рождения?
Ухмылка Ноя была полна озорства:
— У Кэти «Мазерати».
Я заморгала.
— Неправда!
— Правда. Но она еще недостаточно взрослая, чтобы по закону иметь водительские права.
Я приподняла брови.
— А твоя машина? Это твой знак подросткового бунта, что ли?
Уголок рта Ноя приподнялся в легкой улыбке:
— Печально, правда?
Он говорил легкомысленным тоном, но в выражении его лица было нечто затравленное. Он сдвинул брови, и мне так хотелось протянуть руку и разгладить их.
— Сомневаюсь, — вместо этого сказала я. — Думаю, это храбрый поступок. Имея такие деньги, ты мог бы столько всего купить. Не воспринять это как должное — высокоморально.
Ной изобразил ужас:
— Ты только что назвала меня высокоморальным?
— Так и есть.
— Как же мало она знает, — сказал Ной и потянулся, чтобы прибавить громкость на айподе.
— «Дес кэб»? — спросила я. — Неужто?
— Ты как будто удивлена.
— Я бы никогда не подумала, что ты слушаешь такое.
— Это единственная из современных групп, которая мне действительно нравится.
— Я собираюсь расширить твой музыкальный кругозор, — сказала я.
— Для угроз еще рановато, — ответил Ной, свернув на оживленную узкую дорогу.
Тут было полно людей, выбравшихся из домов, чтобы насладиться погодой. Ной припарковался на улице, как раз когда песня закончилась, и я позволила ему открыть для меня дверцу. Я уже начала к этому привыкать.
Мы миновали небольшой сквер, в котором несколько стариков играли в домино. На одной стене была нарисована большая красочная фреска; игровые столы укрывались под полосатыми тентами. Я еще никогда ничего подобного не видела.
— Это ничего не значит, видишь ли, — внезапно сказал Ной.
— Что не значит?
— Деньги.
Я огляделась по сторонам, взглянув на фасады магазинов (по большей части обшарпанные), на автомобили, припаркованные на улице. Машина Ноя, наверное, была тут не из самых новых.
— Думаю, твоя перспектива искажена, потому что у тебя и в самом деле есть деньги.
Ной остановился и уставился перед собой.
— Это откупные, — сказал он с оттенком раздражения. — Чтобы отцу не приходилось проводить с нами время.
Но потом заговорил более легкомысленным тоном:
— Даже если бы он мне ничего не давал, есть трест, куда я вступлю, когда мне исполнится восемнадцать.
— Мило. И когда это будет?
Ной снова зашагал вперед.
— Двадцать первого декабря.
— Я пропустила твой день рождения.
Почему-то из-за этого мне стало грустно.
— Пропустила.
— И что ты думаешь делать с этими деньгами?
Ной быстро улыбнулся.
— Превратить в золотые монеты и купаться в них. Но сперва, — сказал он, взяв меня за руку, — я думаю пообедать.
29
Мне было тепло оттого, что Ной держит меня за руку, ведя через шумный ресторан. Я наблюдала за ним в профиль, пока он разговаривал с хозяином. Почему-то Ной казался другим человеком, не тем, кого я встретила две недели тому назад. И даже не тем, кто заехал за мной этим утром. Ной — саркастический, отстраненный, недосягаемый Ной — был заботливым. И это делало его настоящим.
Интересно, знал ли его таким кто-нибудь еще? Но я наслаждалась мимолетной мыслью, что могу быть единственной, пока хозяин вел нас к столику у окна.
Потом Ной крепче сжал мою руку. Я посмотрела на него. Краска отхлынула с его лица.
— Ной?
Он крепко закрыл глаза, и я испугалась, сама не зная почему.
— Ты в порядке?
— Дай мне минутку, — сказал он, не открывая глаз. Потом выпустил мою руку. — Я в порядке.
Ной вернулся тем же путем, каким мы пришли, и исчез из ресторана. Слегка ошеломленная, я села за столик и внимательно изучила меню. Мне хотелось пить, и я подняла голову, чтобы найти глазами официанта… как вдруг увидела его.
Джуда.
Он пристально смотрел на меня из-под козырька кепки. Он стоял посреди толпы людей, ожидавших, когда им покажут, где сесть. Он двинулся ко мне.
Я крепко зажмурилась. Он был ненастоящий.
— Каково это — быть самой красивой девушкой в комнате?
Я подпрыгнула, услышав голос с акцентом. Не голос Ноя. И определенно не голос Джуда. Когда я открыла глаза, у столика стоял светлокожий парень, блондин с орехового цвета глазами и с самым что ни на есть серьезным выражением лица. Он был милым.
— Не возражаете, если я к вам присоединюсь? — спросил он и сел напротив меня.
Очевидно, он не собирался дожидаться ответа.
Я прищурилась:
— Вообще-то я здесь не одна.
Где Ной?
— Вот как? С бойфрендом?
Я помедлила, прежде чем ответить:
— С другом.
Его улыбка стала шире.
— Он дурак.
— Что?
— Если он просто друг, он дурак. Вряд ли я бы выдержал быть просто вашим другом. Кстати, я Алейн.
Я фыркнула. Кто этот парень?
— К счастью, Ален, — сказала я, нарочно неправильно выговорив его имя, — не думаю, что для нас с вами это станет проблемой.
— Да? Почему же?
— Потому что ты уже уходишь, — сказал за моей спиной Ной.
Я полуобернулась и подняла глаза. Ной стоял в нескольких дюймах позади, слегка надо мной наклонившись. По его плечам было видно, как он напряжен.
Алейн встал и выудил из кармана джинсов ручку.
— На случай, если вы устанете от друзей, — сказал он, нацарапав что-то на салфетке, — вот мой номер.
Он толкнул салфетку по столу в мою сторону. Ной протянул руку над моим плечом и взял ее.
Алейн прищурился на Ноя:
— Она может сама принимать решения.
Ной постоял секунду, изучая его, потом расслабился, и в глазах его мелькнули веселые искры.
— Конечно, — сказал он и, глядя на меня, приподнял брови: — Ну?
Я уставилась на Алейна.
— Это место занято.
Алейн ухмыльнулся:
— Определенно.
Ной слишком небрежно повернулся к нему и сказал что-то по-французски — я отметила, что выражение лица Алейна становится все более тревожным.
— Все еще хочешь к нам присоединиться? — спросил его Ной, но Алейн уже уходил.
Ной скользнул на освободившееся место и улыбнулся.
— Туристы, — сказал он, лениво пожав плечами.
Я сердито уставилась на него, хотя не злилась. Вообще-то я была спокойна. Необычно спокойна для постгаллюциногенного состояния. Я была рада, что Ной вернулся. Но не могла позволить, чтобы ему все так легко сошло с рук.
— Что ты ему сказал?
Ной взял меню и ответил, не отрываясь от чтения:
— Достаточно.
Но я не купилась на это.
— Если ты не собираешься рассказывать, отдай мне его номер.
— Я сказал, что ты учишься в школе, — сказал Ной, не поднимая глаз.
— И все? — скептически переспросила я.
На губах Ноя появился намек на улыбку.
— Почти. К счастью, ты выглядишь слишком взрослой.
Я резко приподняла брови.
— И это говоришь ты!
Он самодовольно ухмыльнулся и положил меню на стол. Потом уставился в окно. Встревоженно.
— Что случилось?
Ной посмотрел на меня и натянуто улыбнулся:
— Ничего.
Я ему не поверила.
Тут появился официант, и Ной выдернул из моих рук меню и передал официанту, отбарабанив наш заказ по-испански. Официант удалился на кухню.
Я бросила на Ноя мрачный взгляд.
— Я еще не выбрала.
— Доверься мне.
— Думаю, у меня нет другого выхода.
На его губах заиграла хитрая улыбка. Я сделала глубокий вдох и, чтобы сохранить мир, сменила тему:
— Итак, испанский и французский?
Ответом Ноя была медленная самодовольная ухмылка. Мне пришлось сосредоточиться на том, чтобы не растечься по покрытому пластиком сиденью.
— Ты владеешь еще какими-нибудь языками? — спросила я.
— Хм, о каком уровне владения мы толкуем?
— О любом.
Вернулся официант и принес два пустых матовых бокала и темные бутылки невесть какого напитка. Он налил нам питье цвета жженого сахара и ушел.
Ной сделал глоток, прежде чем ответить:
— Немецкий, испанский, датский, мандаринское наречие китайского языка и, конечно, французский.
Впечатляет.
— Скажи что-нибудь по-немецки.
Я тоже сделала глоток. Питье было сладковатым, с пряным, острым послевкусием. Я была не уверена, что мне понравилось.
— Scheide, — сказал Ной.
Я решила снова попробовать питье.
— И что это значит? — спросила я и отхлебнула.
— Вагина.
Я чуть не подавилась и прикрыла ладонью рот. Взяв себя в руки, я сказала:
— Мило. Это все, что ты знаешь?
— По-немецки, по-датски и по-китайски — да.
Я покачала головой.
— А почему ты знаешь слово «вагина» на всех языках, Ной?
— Потому что я европеец и, следовательно, культурнее тебя, — сказал он, сделав большой глоток и пытаясь не улыбаться.
Не успела я его стукнуть, как официант принес ведерко с чем-то вроде кусочков банана с тягучим бледно-желтым соусом.
— Mariquitas, — сказал Ной. — Попробуй, скажешь мне спасибо.
Я попробовала. И вправду сказала спасибо. Кусочки были пикантными, лишь с намеком на сладкий вкус, а от жгучего чесночного соуса у меня защипало язык.
— Господи, они такие вкусные, — сказал Ной. — Я бы мог их вдыхать.
Официант вернулся и завалил стол едой. Я не все смогла опознать, только рис и бобы. Самыми странными с виду были тарелки с какими-то блестящими жареными шариками и блюдо с белыми мясистыми овощами, утопающими в подливе и луке. Я указала на это блюдо.
— Юка,[54] — сказал Ной.
Я указала на шарики.
— Жареные бананы.
Я указала на низкую чашу, наполненную чем-то, смахивающим на тушеное мясо, но тут Ной спросил:
— Ты собираешься указывать или есть?
— Мне просто хотелось бы знать, что я кладу в рот, прежде чем я это проглочу.
Ной выгнул бровь, и мне захотелось забиться куда-нибудь и умереть.
Поразительно, но он ничего больше не сказал. Вместо этого, держа передо мной блюда, чтобы я могла брать с них, объяснял, что есть что. Когда я так наелась, что готова была лопнуть, появился официант и положил перед Ноем счет.
Подражая тому, что Ной ранее проделал с номером Алейна, я подтолкнула чек к себе и стала рыться в кармане в поисках наличных.
На лице Ноя медленно расцвел ужас.
— Ты что делаешь?
— Плачу за свой обед.
— Не понимаю.
— Еда стоит денег.
— Гениально. Но все равно это не объясняет, почему ты решила, будто ты за нее платишь.
— Потому что я могу заплатить.
— Это десять долларов.
— Ты бы ни за что не догадался, но у меня есть десять долларов.