Кайя протянул кольцо.
- Нет. Металл не пойдет. Что-то, что было живым и могло запомнить…
Кот на всякий случай отошел, он был живым, прекрасно помнил Изольду, но не собирался помогать людям. Во-первых, своя шкура дороже. Во-вторых, своя шкура определенно дороже.
- Туфли подойдут? - Кайя говорил мало и с каждой минутой мрачнел все больше.
- Туфли? Наверное.
Урфин и сам не знал, подойдут ли.
Первая туфелька сгорела в синем огне, подарив сноп ярких искр, которые долго держались в воздухе. Искры пахли конским навозом.
- И что это значит? - поинтересовался Кайя голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Кольцо он крутил в пальцах, поворачивая то одной, то другой стороной.
- Ничего. Наверное.
Вторая туфля плавилась, медленно, но получалась не белая пророческая жижа, как должно быть, а черное маслянистое пятно, которое с радостным шипением разъедало чашу.
И четкой картинки не появилось. Скорее уж запахи, звуки… будто играет кто-то, поет и недурно. Ощущение тепла. Покоя. Неудобство, но не сильное. Грохот колес по камню. Голоса.
Песня знакомая. Урфин определенно слышал ее прежде. И все остальное… костры, люди, лошади, повозки. Дымы, запахи, множество запахов. Все вместе и…
Чаша треснула, разрушая робкую связь.
Но увидел Урфин достаточно.
- В замке она, - он подошел к окну и распахнул, позволяя ветру вычистить комнату и от смрада, и от искр. - Где-то там… видишь?
Кайя видел. Зажатое меж высоких стен, кипело человеческое море. Сотни костров, словно глаз, глядели на поседевшее небо. И сыпал редкий дождь, а облака грозили вовсе убрать солнце.
- Идем, - Урфин ткнул ложечкой в черную жижу, и та отпрянула, оставив на каменной поверхности стола проплавленный след. - Скоро стемнеет.
- С ней все хорошо?
Кайя умел задавать неудобные вопросы. А Урфин не умел врать ему.
- Не знаю. Странно все. Она спокойна, но кому-то плохо. И кровью пахнет.
Вот не следовало этого говорить. Не следовало.
- Найду, - пообещал Урфин жиже, - и выпорю. Зачем так людей нервировать?
Глава 14. Любовь к театру
Вам говорят, что Вы умны и красивы, не спорьте - людей не переубедишь.
Совет, возможно, что добрый, но уж точно совершенно бесплатный.
Смеркалось. Точнее серелось. Дождь то прекращался, то начинался вновь, но в остальном мир пребывал в гармонии с собой. Горел костер, доедая остатки дров. Пустой уже котелок стоял, наполняясь водой. Обжигающая крупяная каша была вкусна, и я собирала с деревянной миски последние крупинки. Голод отступил, на смену ему пришло состояние осоловелое, полусонное. В таком неплохо мечтается. Лаашья, почти не различимая в сумерках, тихо мурлыкала под нос песенку, а Сиг возился с порванной струной. Я думала об исчезнувшей стране.
И о том, что в моем мире нет рабства, зато есть порох и демократия. Стал мир лучше?
Не знаю.
- Спой, Сиг, - попросил Сержант, стряхивая каплю с рукава.
- А что я? Я уже напелся. Вон пусть она и поет. На вот, - Сиг протянул инструмент, этакую тыквину с тугими струнами и длинным, что журавлиная шея, грифом. - Ледей с детства петь учат.
Похоже, и здесь я буду исключением. Меня даже почти обязательная музыкальная школа благополучно миновала за полным отсутствием слуха. Но петь я пыталась, получая от процесса искреннее удовлетворение, пока Машка не сказала, что мое пение наносит ей глубокие душевные травмы…
Мне не хотелось травмировать новых знакомых.
- Я не умею, - призналась я, возвращая инструмент.
- Откуда ты такая выискалась? - Сиг обнял его и подпер грифом подбородок. - Одета не как леди, а платье дорогое…
Было дорогое, а теперь вряд ли на тряпку сгодится. Жаль. Мне платье нравилось. Может, больше у меня никогда не будет таких платьев.
-…петь не умеешь… про Фризию слыхом не слыхивала… сильно издалека, да?
- Сильно.
Его не думали одергивать, да и чувствовала я чужое любопытство.
- …а лошадей вот лечишь…
- Чего тебе надо?
- Скучно, - честно признался Сиг - Хуже скуки зверя нету. Вот думаю, порасспрошу, послушаю байки… все веселее.
И ведь не отцепится. Ладно, про то, что я не из этого мира, сказать можно. Я уже успела убедиться, что здесь к существованию параллельных миров относятся весьма спокойно. Но Сиг ведь не угомонится. Он полезет выяснять, как устроен мир… и что там Сержант говорил про опасные слова?
Или станет спрашивать, чего мне в замке понадобилось. И доберется до договора и моей короткой, аки кротовий хвост, семейной жизни, которая ушла под этот самый хвост. Мне не хочется об этом говорить.
А о чем хочется?
Если нельзя говорить правду, надо соврать.
Если лень придумывать ложь, надо использовать чужую.
- Скучно, значит… - я погладила Снежинку по носу. - Байку… расскажу.
Когда-то, классе этак в десятом, я записалась в театральную студию. Ну, студией она лишь звалась - кружок при чудом уцелевшем ДК. Руководил им немолодой, но весьма энергичный Владлен Яковлевич, и как-то его энергии хватило, чтобы, придя однажды, я осталась. На месяц. Год. И больше.
Мы ставили “Отелло”.
И Колька, которому отдана была роль несчастного доверчивого мавра, неуловимо походил на Сига. Не потому ли я вспомнила сейчас? Колька чернил гуталином лицо, а губы мазал красной помадой, но никто не смеялся над ним.
Я была Дездемоной, но ровно до тех пор, пока не появилась Машка. И роль передали ей, а других, подходящих для меня, не нашлось. Вот и осталось играть саму себя - верную тень на подмостках жизни. Разве я не понимала того, что происходило?
Понимала.
А почему терпела?
Была причина и, наверное, осталась, если уж я опять играю в прятки с собой.
Но помню до сих пор слова, которые запали в сердце:
- Что с Мавром я хочу не разлучаться, о том трубят открытый мой мятеж и бурная судьба. Меня пленило как раз все то, чем так отличен муж. Лицом Отелло был мне дух Отелло, и доблести его и бранной славе я посвятила душу и судьбу…
Слабо зазвенела струна, подхватывая оборванную фразу.
- Продолжайте, леди, - подбодрил Так, присаживаясь у костра.
Продолжу. Точнее, начну с начала. Текст я помню где-то на две трети. Оставшуюся треть как-нибудь вытяну…
- Итак, - я обвела моих слушателей. - Жил-был мавр по имени Отелло…
Сиг получит свою историю. А я… если выгонят из леди - в актрисы пойду.
Цепь огней веером расходилась от ворот. Узкая полоса света ползла по камням, то и дело выхватывая самые разные предметы. Тележное колесо. Разворошенную гору соломы, в которой копошился пьяный. Палатку. И людей, собравшихся у костра. Кости громко стучат по доске. Кто-то кричит, обвиняя, кто-то оправдывается. Кайя может слышать каждого из собравшихся в черном дворе, но вместе голоса сливаются в гул.
Раздражение.
Усталость.
Обида.
И с трудом сдерживаемый гнев. Чей-то крик бьет по ушам. И Кайя с трудом выныривает из этого плотного человеческого моря. Нельзя.
Он не в том состоянии, чтобы держать равновесие. Будет всплеск, которым накроет всех. Злость перейдет в ярость, а обида забудет пределы. И вместо слов люди схватятся за ножи. Кровь польется… Это дом. Кто льет кровь в собственном доме?
- Спокойно, - Урфин рядом.
Хорошо. Урфин нужен. Он подсказал, где искать, и если прав, то Изольда здесь. Двор обыскать проще, чем замок. Пусть даже люди прячутся от случайного света. Каждый вспоминает свои преступления, и общий страх опять пробует Кайя на прочность.
Со страхом бороться проще, чем с гневом. Страх Кайя просто поглощает.
Стенобитные орудия, что деревянные слоны. Урфин рассказывал про слонов. И про драконов тоже. Про моря из кипящего газа, хотя Кайя не представляет, как газ может закипеть. Но Урфину верит.
И если думать о тех историях, получается ненадолго отвлечься.
Требушеты. Онагры. И выводок баллист в тени огромной осадной башни, на боку которой видны свежие подпалины. Еще три сгорели… лорд-канцлер опять станет пенять на расходы, намекая, что Кайя и без осадной башни справился бы. И будет прав - справился бы, но так не правильно.
- Погоди, - Урфин остановился, вслушиваясь в сумерки. - Погоди… может, не настолько плохой из меня маг…
Он поворачивался, как лоза в руке лазоходца, чтобы указать на строй сомкнутых спин.
Толпа. В толпе как явлении нет ничего удивительного, но эта толпа была молчалива и сосредоточена. А еще от нее не било гневом, готовностью к войне, которая есть в любой толпе.
Скорее уж люди… переживали?
Боялись?
За кого?
О, как меня слушали! Сначала с удивлением и даже скепсисом, верно, сомневаясь в моем таланте рассказчика. Да и сама я не была уверена. Но все-таки Шекспир - это сила…
А я еще Макбета помню.
И Тита Андроника, только он кровавый очень. Ромео с Джульеттой грустные, их в следующий раз прочту.
Мысли эти скользили, как ласточки по ветру. Я была на сцене, той самой, выйти на которую мне не удалось. И что за беда, если сцена эта - под открытым небом, что нет здесь ни декораций, ни занавеса, ни даже дымных шашек. Плевать! Я была коварным Яго, который, обижен генералом, готовил месть. И бедным Брабанцио, что не желал расставаться с дочерью. Вздумалось ей, глупышке, в какого-то мавра влюбляться.
Не иначе - околдовал.
И мавром я была. Могучим воином, несчастным мужем. Влюбленным, ревнивым и доверчивым, только доверявшим не тем.
Кассио, который, словно пешка, ходил по чужой указке. Беспомощным Родриго, чья любовь оказалась с гнильцой. И уж конечно, я была Дездемоной.
Бедной чистой Дездемоной.
Ива, о ива…
Я играла, как играла бы тогда, но одна за всех. И это было замечательно!
…не вопрошайте, чистые светила: так надо! Эту кровь я не пролью, не раню эту кожу, ярче снега и глаже, чем надгробный алебастр.
Сержант молчит. Лаашья слилась с ночью, но слушает меня. И Сиг. И Так. Огонь и тот притих.
… Я чувствую беду, но верю, верю - она грозит не мне…
Кто-то очень громко вздохнул.
Людей собралось. Откуда они взялись? Пришли и смотрят. Но пускай. Какой театр без зрителей?
… Будь жизнями все волосы его, мое отмщенье все бы их пожрало…
И руки - уже не мои, но оскорбленного Отелло, сомкнулись на тощей шее Сига…
Кайя пробился сквозь толпу, сдерживая желание попросту расшвырять людей. Обычно бежавшие с его пути, они стояли плотно и в упор не замечали своего Лорда, что было более, чем странно. Стена закончилась в двух шагах от костра. А по другую сторону Изольда, маленькая нежная Изольда встав на цыпочки душила какого-то типа. И судя по всеобщему одобрительному молчанию, а также по выражению лица Изольды тип этот определенно заслужил подобную смерть.
Кайя подумал, что надо бы помочь. У Изольды вряд ли хватит сил, да и вообще женщины не должны убивать собственноручно - это слишком утомительное занятие.
И держит она не умело. Так только синяки останутся. Душить вообще долго, быстрее шею сломать.
- Стой, - Урфин повис на плече, упираясь ногами в камень. - Посмотрим.
Изольда, отпустив типа - он осел на землю, но явно недодушенным, - принялась говорить, быстро и страстно. Люди кивали, шепотом передавая друг другу слова. Но смысл происходящего по-прежнему ускользал от Кайя.
-… она была чиста, она тебя любила. Мавр жестокий… - продекламировала Изольда, указывая все на того же сухощавого типа. - Клянусь моим спасеньем, это правда. И вот я с этой правдой умираю…
Кто-то громко всхлипнул, хотя Изольда выглядела по-прежнему живой и довольно бодрой.
- … Вы, дьяволы, от зрелища небес! Мечите по ветру! Изжарьте в сере! Швырните в бездны жидкого огня! Мертва! О Дездемона! Дездемона!
Кайя не был представлен леди Дездемоне, но все равно ему должны были доложить об убийстве, в котором явно был замешан обвиняемый Изольдой тип. И если все обстоит именно так, как Кайя думает, то удушением он не отделается.
Изольда же, скрестив руки на груди, заговорила другим тоном.
- Надо же, как любопытно. Жаль, что раньше не пришли… - пробормотал Урфин, и стоявший рядом человек в грязном поддоспешнике шикнул:
- Тихо.
- …это просто представление, Кайя. Это просто представление…
Сделав изящный разворот, Изольда вырвала из-за пояса длинный кинжал и подняла так, что увидели все.
- …и мой путь - убив себя, к устам твоим прильнуть…
Ударить она не успела.
Кинжал - тяжелый, кстати, и не особо удобный - вырвало из моей руки. А в следующий миг я увидела Кайя, который возвышался надо мной, аки скала над морем. Злосчастный кинжал он сжимал в кулаке. И так сжимал, что сталь сначала захрустела, а потом посыпалась крошкой.
- В общем, все умерли, - подвела я итог истории, раздумывая, пора ли бежать или бегать уже поздно. Не смея отвести взгляд, я протянула руку за спину, нащупала что-то - как оказалось двузубую вилку - и протянула Кайя. Он с тем же отрешенно-сосредоточенным видом искрошил и ее.
Да уж, на металлопереработке ему бы цены не было.
А на мавра-то как похож… в сумерках лицо из-за татуировок выглядит почти черным. Глаза же белые, вернее, побелевшие. Жуткие.
И вилки, как назло, закончились.
- Вечер добрый, - сглотнув, сказала я. - Погода ныне… ветреная. И дождик идет.
Кайя кивнул.
То есть к беседе Их Светлость не расположены.
- А мы тут… в театр играем.
- Вы ранены? - прозвучало так, что я едва не согласилась - да, ранена и вообще почти при смерти.
- Нет.
- А кровь?
Кровь? Ах да, пятна остались. Нюх у Кайя, как у собаки. И глаз, как у орла, если различил эти крохотные… ну не крохотные, но почти слившиеся с родным цветом ткани, пятна.
- Горшок лопнул. Забрызгало, - я честно попыталась прояснить ситуацию, подозревая, что выходит не слишком хорошо. Но сейчас разум мой решительно отказывался сотрудничать. Интуиция и та заткнулась.
- Горшок?
- Глиняный. Наверное, с трещиной был… маленькой… а потом раз и все…
- Кровь лошадиная. Леди не ранена, - Сержант встал и руки поднял, как фашист, партизан завидевший.
- Фризиец?
Уф, мне как-то полегчало оттого, что внимание Кайя переключилось на Сержанта. Тот крепкий, выдержит.
- Фризии больше нет.
- Фризийцы остались.
Что-то это мне напоминает. Ах да! Пароль-ответ, и слоны улетают на юг, славянский шкаф ушел из продажи, а Штирлиц живет этажом выше. Осталось понять, кто здесь за Бормана.
- Если так будет угодно Вашей Светлости, - Сержант опустил руки. - Я присягнул на верность дому Дохерти. И клятву не нарушу.
Что бы это ни значило, но Кайя кивнул и повернулся ко мне.
Сейчас будет скандал…
- Леди, я понимаю, что вы глубоко оскорблены.
Как тихо вдруг стало… и зрители мои куда-то разбрелись. Благоразумнейшие люди. Я бы тоже куда-нибудь разбрелась, лишь бы это чудо рыжеглазое не смотрело на меня с такой тоской.
- Но вам не следовало покидать Замок! - возвестило оно, указывая на тот самый замок, который возвышался над двором.
- Неужели? А мне показалось, что именно этого все и ждут… - я прикусила язык. Какой смысл в именах, которые слишком известны, чтобы произносить их вслух.
Кайя глубоко вдохнул, а потом сделал то, что мужчины делают крайне редко:
- Пожалуйста, простите меня, - он произнес это почти шепотом, но я услышала, хотя не поверила собственным ушам. - Я клянусь, что подобного больше не повториться.
Он извиняется?
Он действительно передо мной извиняется?
Да мужчина, способный попросить прощения - это… это только в кино бывает. Они вымерли все, как белые единороги! Колька-Отелло, который меня в кафе пригласил, а сам не пришел, хотя я честно прождала час у метро, и тот лишь буркнул, что у него не получилось.