- Так ты тот самый, на ком основан миф о Минотавре!
- Да, именно так назвал меня Минос. Он ненавидел меня с самого момента моего рождения.
- А твоя мать?
- Пасифая была добрее, чем ее муж. Она даже тайком навещала меня, и я помню, что, когда был совсем юным, она иногда пела для меня перед сном.
Страж замолчал, пытаясь справиться с чувствами.
- Твоя мать любила тебя.
Он вздрогнул и отшатнулся, как будто слова Микки причинили ему физическую боль.
- Мне нравится думать, что она пыталась меня любить. Она назвала меня Астерием, не желая называть тем именем, которое дал Минос, но даже ее доброта не помогала забыть, что я чудовище. А она по моему виду поняла, что Кронос каким-то образом проник в ее постель, и сама эта мысль была ей отвратительна. Мой облик служил постоянным напоминанием, что титан обманул ее и завладел ее телом. Поэтому она убедила Миноса построить огромный лабиринт, утверждая, что в центре такого лабиринта он мог бы спрятать все сокровища Крита, а я стал бы их охранять. Вот в этом лабиринте на Крите я и жил, вдали от материнских глаз и от всех тех, кто мог бы ради забавы поохотиться на меня. И там бы я и оставался по сей день, если бы не Геката.
- Боже мой! О тебе сложено столько разных историй! Говорят, что тебе приносили в жертву юных девушек и мальчиков.
Увидев выражение лица жрицы, Страж похолодел и покрылся потом одновременно.
- Я не всегда был таким, как сейчас. До того как откликнулся на призыв Гекаты, я был именно таким, каким должен быть по проклятию Реи, то есть мерзким чудовищем и душой, и телом. Когда же я дал клятву богине, она сняла проклятие Реи и даровала мне сердце и душу человека… но даже эта великая богиня не в силах изменить мой внешний вид.
Его руки лежали на столе рядом с развернутой картой. Эмпуза потянулась к нему и накрыла их ладонями.
- Я не вижу никакого уродства, когда смотрю на тебя, - сказала Микки.
- Может быть, тебе нужно заглянуть поглубже. Во мне до сих пор живет зверь.
- Я бы предпочла верить в человека, если позволишь, Астерий.
- Человек…
Это слово прозвучало едва слышно. Страж перевел взгляд с рук Микки на ее лицо.
- Человек слышит тебя, Микадо, даже если ему кажется, что твой голос доносится до него из снов.
- Может, так оно и есть. - Микки мягко улыбнулась. - Нам с тобой прежде снились кое-какие сны… Он взял ее руку, повернул ладонью вверх, и его большой палец осторожно скользнул вдоль линии жизни, тянувшейся до запястья. А потом движением более легким, чем прикосновение крыльев бабочки, очертил круг возле чувствительной точки на ее руке.
- Я ощущаю биение твоего сердца, - пробормотал он.
- А ты заметил, что оно забилось быстрее?
Страж посмотрел ей прямо в глаза.
- Чувствую.
Ее лицо было так близко, что он ощущал теплое дыхание. Глаза жрицы затуманились, губы приоткрылись. Ему так хотелось изведать их вкус! Ему хотелось погрузиться в нее, затеряться в ее нежности. С низким рычанием он наклонил голову и прижался губами к тому месту, которого только что касался большим пальцем. Он ощущал, как пульсирует ее кровь, он ощущал легкий солоноватый вкус ее кожи… Она содрогнулась от его прикосновения, и его губы продвинулись выше, к внутреннему изгибу ее локтя. А потом он поднял голову. Жрица тяжело дышала, глядя на него огромными глазами. И прежде чем рассудок и здравый смысл успели его остановить, Страж наклонился и поцеловал ее. Она прерывисто вздохнула, и этот звук отозвался в его душе… и он поцеловал ее еще крепче.
Все его тело пронзила боль. Его кровь превратилась в огненную лаву, она обжигала его бешеным желанием. На мгновение он так забылся, что его когти сами собой выскочили из-под кожи, и он с рычанием оскалил зубы, готовый отразить нападение врага, подкравшегося к нему. И тут он вдруг понял… Чары Гекаты!
Эмпуза не любила его; а значит, страсть к ней была недозволительна.
Он посмотрел на нее полными страдания глазами. Микадо выглядела бледной и потрясенной и откинулась на спинку кресла, стараясь оказаться как можно дальше от него.
Он резко вскочил, опрокинув кресло. Маленький стол угрожающе покачнулся,
- Это было весьма неумно. Мне не следовало находиться здесь, с тобой.
- Почему? Что случилось? Ты выглядишь так, словно тебе ужасно больно!
Она неуверенно протянула к нему руку, но он отшатнулся, не в силах выдержать ее доброту.
- Ты не должна прикасаться ко мне!
- Ладно… - Она опустила дрожащую руку. - Я не буду тебя трогать. Просто сядь и объясни мне, что происходит.
- Нет. - Он отступил еще на шаг. - Я должен был выполнить твой приказ и начертить карту, потом принести ее тебе. Теперь я вернусь в свою берлогу.
- Я не приказывала тебе делать эту карту, - сказала Микки, бесконечно смущенная внезапной переменой, происшедшей в нем. - Я попросила тебя, так же как попросила поужинать со мной. И ты не сделал ничего дурного… мы не сделали ничего дурного.
- Вот в этом ты и ошибаешься. Ты не сделала ничего плохого, но не я. Сегодня я начал вплетать нить реальности в сны наяву, а это нечто такое, что даже в нашем мире снов и магии невозможно и опасно. Такое не может случиться еще раз.
Страж бросился прочь с балкона. С быстротой зверя и силой бога он удалялся от жрицы, и по мере того, как росло расстояние между ними, боль утихала, превращаясь в истощение и пустоту.
Так вот к чему привела его жизнь. Что ж, именно так и должно быть. Он был человеком в теле зверя, связанным путами богини. Он мог познать желание, но не мог его подавить. Как Тантал, он был обречен жить в постоянных муках - видеть возможность спасения, которая останется навсегда недостижимой. Астерий внезапно остановился, откинул голову - и яростно зарычал, глядя в оглохшие небеса.
Глава 21
Микки проснулась с головной болью и красными, опухшими глазами. Зевая и потягиваясь, она подошла к огромным окнам и распахнула дверь на балкон. Солнце только-только начало подниматься над горизонтом, и утро было таким холодным, что изо рта шел пар. Кто-то убрал со стола остатки ужина. Это вызвало у Микки грусть, как будто весь вчерашний вечер, со всем, что случилось хорошего и плохого, был сметен вместе с тарелками и крошками. Она подошла к креслу, в котором вчера сидел он, и погладила железную спинку.
Астерий…
Он никогда больше не будет для нее прежним Стражем, после того, что он сказал ей, и после того, что она видела в его глазах - бесконечное ранящее одиночество… и, всего на мгновение, - страстное желание, на которое она так горячо откликнулась.
Но то, что он позволил заглянуть в свою душу, ничего не значило. Из этого ничего
не следовало. И не из-за того, что он был чудовищем или, точнее, неким особым существом, смесью бога и смертного, не похожим ни на кого в мире, как он объяснил ей вчера. Астерий… Нет. Все это было не из-за внешне очевидного; это очевидное значило для Микки все меньше и меньше. И если она хочет быть честной с самой собой, то надо признать, что даже тогда, в Талсе, когда он соблазнял ее в снах, его внешность не могла бы ее остановить. Истиной было нечто прямо противоположное. Его внешность зачаровывала ее с самого начала.
Но между ними ничто невозможно потому, что он сам так решил. Как будто существовал некий неписаный закон, не позволяющий кому бы то ни было приблизиться к Стражу. Он прикасался к ней… целовал ее… он желал ее. И все равно сбежал, как будто именно ей грозила опасность. Его поведение озадачивало и просто-напросто раздражало.
Микки опять потерла глаза. Ладно, может, и существовал такой закон или такое правило. Может, никому и не дозволялось приближаться к Стражу. Самым разумным было бы поговорить об этом с Гекатой. Спросить богиню о… о… о чем? Неужели она действительно хочет спросить импозантную Гекату о том, хорошо ли будет, если ее новая Эмпуза начнет приставать к человекозверю, Стражу владений богини? Ох, я вас умоляю… Микки вовсе не была идиоткой. Это недопустимо. Астерий четко дал это понять. И если она напрямую задаст Гекате подобный вопрос, а богиня прикажет ей держаться подальше от Стража, что тогда? Ей действительно придется соблюдать дистанцию. Разве не так?
Так что лучше вообще ни о чем не спрашивать.
Собиралась ли она в самом деле добиваться его общества, даже после того, что произошло между ними накануне вечером? Да. Собиралась. Микки представления не имела, как это будет, но она не могла забыть молнию, что пронеслась по телу Астерия, когда она прикоснулась к нему. Микки рассеянно потерла запястье, вспоминая жар его губ. И еще за его физической притягательностью она видела бесконечное одиночество, туманившее его взгляд каждый раз, когда он хоть чуть-чуть забывался…
«Но он ведь так привык, что с ним обходятся как с диким зверем, он, возможно, просто испугался и вовсе не хотел оттолкнуть меня…»
Ей надо было обдумать все это более тщательно. Ей надо было как следует подумать об Астерии. Микки передернула плечами, когда холодный утренний ветер проник сквозь легкую ночную сорочку. В такое холодное утро неплохо бы окунуться в сонную, исходящую паром воду горячих источников… разве найдешь лучшее место для размышлений?
Микки закрыла глаза, послала короткую мысль Дафне и начала спускаться с балкона к дорожке, что вела вокруг дворца.
Купаясь, Микадо думала о нем. Страж это знал… чувствовал. Не потому, что она его звала. Нет, она просто думала о нем. Он не должен был это ощущать. Он не должен был знать. Но он знал.
Такого никогда не случалось прежде. За бесчисленные века, что он был Стражем Гекаты, и за бесчисленные поколения ее Эмпуз, появлявшихся в этом мире в роли Верховных жриц, он ни разу не ощущал мыслей тех, кого избирала Геката.
И точно так же он никогда прежде не чувствовал нежности и доброты в прикосновении Эмпузы. Даже в прикосновениях той жрицы, которую он любил… и которая, как ему казалось, тоже могла полюбить его. Ни одна женщина не прикасалась к нему с нежностью. Он лишь смутно помнил, как мать несколько раз пробиралась к нему в лабиринт. И однажды она погладила его по щеке. Но это было так давно, и ласка была такой краткой… Но вот эта женщина, эта смертная из земного мира, она не только сама, по собственному желанию, прикоснулась к нему. Она еще и ответила на его ласку; она дрожала от его поцелуя…
Прикосновение женщины… такая мелочь, такая обыденность… И смертные, и боги об этом не думают. Они прикасаются друг к другу, здороваясь и прощаясь. Они касаются друг друга, когда смеются и разговаривают. Они сливаются телами в любви… Да, для них это так просто и незначительно… пока не становится чем-то невозможным, запретным. Как страстно он искал доброты в прикосновении какой-нибудь женщины, доброты, которая успокоила бы скрытого в нем зверя…
Прикосновение Микадо уничтожило его.
Разочарованный стон перешел в громыхающий рык, Страж вскочил со своего ложа. Она назвала его Астерием и сказала, что верит в человека, скрытого в чудовище. А потом она позволила ему поцеловать себя! Конечно, она просто проявила доброту, и ничего больше. Она не осознавала, что ее прикосновение и ее слова соблазняют мужчину и пробуждают зверя. Копыта Стража высекали искры из мраморного пола берлоги. Она не могла знать, как страстно хотелось ему упасть к ее ногам и умолять прикасаться, прикасаться к нему… думать о нем… говорить с ним так, словно она и вправду верит в его человеческую природу.
И что потом? Весной ее должны принести в жертву. В отчаянии Страж посмотрел на свои руки, и когти тут же вылезли наружу. Он все еще ощущал мягкость ее кожи их острыми как бритва концами. Позволит ли он ей бежать, как той обманщице, что была здесь до нее? Нет. Он не может. Розы больны, и он ничуть не сомневался в том, почему это так. Их последняя Эмпуза скрылась, избежав своей судьбы. И что будет с этим миром, если и нынешняя поступит так же?
Страж прекрасно знал, что будет. Этот мир тогда не сможет выжить.
Если бы только он один мог расплатиться за все, он бы с радостью помог ей бежать. Это он знал наверняка, хотя и стыдился своих мыслей. Они ведь означали, что он снова готов по собственной воле предать свою богиню. Но как бы страстно он ни желал обладать Микадо, он не позволит своим желаниям разрушить Царство роз.
Он зарычал громче, борясь с порывом что-нибудь сломать, разорвать в клочья… Человек пока что держал в узде зверя, но только пока. Боль от желания невозможного, взбудоражившая его чувства, разбудила чудовище. Она может, конечно, верить в человека, но этот человек неотделим от зверя… И если она растревожила человека, то и зверь поднял голову. Он должен постоянно помнить об этом; неважно, насколько нежно она произносит его настоящее имя или как ласково может прикасаться к нему и позволять ему касаться себя… она всегда воображает только человека. А что случится, когда она поймет, что соблазняет заодно и зверя?
Она откажется от него. Все прочее - лишь фантазии. А он, как никто другой, знал, насколько невещественны на самом деле фантазии и сны. Он должен забыть о мечтах и оставаться в реальности, где его настоящее место.
Да и вообще все это не имеет значения. Он не может любить ее - он может лишь слегка дотронуться до нее, иначе на него обрушится жгучая боль чар Гекаты.
Астерий неожиданно вскинул голову. Вот оно! Ему незачем стараться держать тварь на привязи. Богиня усмирила чудовище внутри его. Он может находиться так близко от Микадо, как она разрешит; а чары богини не позволят ему зайти слишком далеко… и все, что ему нужно, - это вытерпеть боль. Если же она станет слишком сильной, слишком невыносимой… Астерий вспомнил вкус ее кожи на своих губах, ее маленькую руку в его ладони… Да, он может вытерпеть наказание богини ради чуда прикосновения к Микадо.
Если, конечно, она позволит ему снова приблизиться к ней. Астерий опять начал нервно расхаживать взад-вперед. После того как он покинул ее вчера вечером, она вправе полностью отказаться от его общества.
Но может быть, она не всегда будет избегать его. Она была такой непохожей на прочих женщин. Она спросила, не может ли он вообще запечатать ворота! Ни одна Эмпуза прежде не спрашивала о подобных вещах. Конечно, ей неведома ее судьба. Она не знает, что для нее единственный путь спасения - бегство через ворота в Стене роз, через лес - назад в земной мир. Малая частица его ума шепнула, что даже если бы она и знала, она, может быть, все равно осталась бы здесь - ради роз… ради него…
Он подошел к выходу из берлоги. Солнце готовило мир к пробуждению, посылая в небо первые лучи света. Астерий перестал чувствовать мысли Микадо - они ускользнули, как будто женщина покинула источники… Он подумал, что она, наверное, собирается призвать стихии и начать рабочий день. И ему тоже пора приниматься за дело. Она ведь просила его осмотреть всю Стену роз, и это весьма мудро. Астерий вышел из своего пустого жилища и начал одинокий обход границы между мирами.
Геката, оставаясь невидимой, наблюдала за Стражем. Он шел широким, но усталым шагом, и богиня отчетливо видела в его темных выразительных глазах отражение противоречивых чувств. Богиня улыбнулась и рассеянно погладила по голове своего огромного пса.
- Все идет неплохо… - прошептала Геката.
- Видите, как я разделила сады на четыре сектора?
Микки было очень неприятно портить карту Астерия, но это было необходимо, чтобы воплощения стихий все как следует поняли, а потому Дафна принесла ей перо и чернила, и Микки провела свои, совсем не такие красивые, линии, деля карту на четыре части.
- Как я уже говорила, каждая из вас возьмет на себя ответственность за один сектор. Тебе, Нера, достается запад; Аэрас будет работать на востоке. Джии и Флога соответственно окажутся на севере и на юге. У каждой будет своя группа женщин. Начнете с удобрения кустов, как я вам показывала вчера. Я буду обходить все сектора и проверять, не нуждаются ли розы еще в чем-то, в каком-то особом внимании. У вас есть вопросы по вашим секторам?
Как и накануне вечером, Микки сдвинула тарелки, освободив место, и расстелила карту Астерия на столе. Служанки восхищенно уставились на нее.
- Какая красивая карта, Эмпуза! - воскликнула Джии, проведя пальцем по тонкому рисунку, изображавшему центральный фонтан.