Вечером Смуров с группой оперативников снова оказался на корабле Алексея. У контрразведки имелись данные о том, что немцы собираются забросить в советский тыл диверсантов.
Вылазки врага предпринимались часто, акции таких групп были типовыми: убийство старших офицеров, порча линий и узлов связи, выявление штабов, огневых точек и наведение на них бомбардировочной авиации, при возможности – и самостоятельное уничтожение.
Предполагалось, что неприятель высадит своих людей с какого-либо судна. Несколько дозорных катеров, в том числе Алексея, патрулировали водное пространство вблизи берегов.
Ночь выдалась темная, озеро было спокойно, но затягивалось рассеянным кисейным туманом, наплывающим вкрадчиво, с коварной медлительностью. Видимость была плохая, и все же сигнальщику удалось обнаружить итальянский малый торпедный катер, лежавший неподвижно, словно судно поджидало кого-то.
– Успели высадить, – сказал Алексей Смурову. – Забирать рассчитывают, скорее всего, на рассвете. Сейчас отправим вас на шлюпке к берегу, думаю, диверсанты не успели далеко уйти. А мы попробуем атаковать итальянца.
Шлюпка c оперативниками бесшумно отчалила от корабля и скоро скрылась в прибрежной дымке.
Алексей, выждав необходимое время, собрался открыть огонь по торпедному катеру, но MAS, словно почуяв что-то, дал ход. Нельзя было больше медлить. «Морской охотник» бросился в погоню, обстреливая судно, но безрезультатно: трудно попасть в темноте в несущийся на полной скорости катер.
– Эх, упустили, – посетовал Алексей. – Вернемся и поможем Смурову на суше, что скажешь, Воробьев?
– Не наше дело гоняться по лесам за диверсантами, Алексей Иванович, – возразил лейтенант, отличавшийся, несмотря на молодость, большей рассудительностью, нежели его командир, но тот, по-видимому, в советах помощника не нуждался и вопрос свой задал чисто риторически. Воробьев успел достаточно его изучить, и этот огонек неукротимого азарта в рысьих вересовских глазах был хорошо ему знаком. – Как прикажете, только я пойду с вами, – вынужден был согласиться он.
– Нет! – отрезал упрямец. – Мне хватит двоих матросов. А ты смотри здесь в оба. Ночь еще не кончилась.
В лесу было сыро, мокрые ветви хлестали моряков по щекам. Алексею сразу удалось обнаружить у берега замаскированную ветками шлюпку, на которой переправились с катера диверсанты. Это была удача. Примятая трава и отпечатки сапог местами на влажном грунте верно вели преследователей по следу.
Скоро Алексей понял, куда направилась вражеская группа – к расположению береговых батарей. Алексей насчитал троих лазутчиков, но сообразил, что отряд Смурова тоже вышел на диверсантов со стороны неглубокого оврага: как видно, оперативники с самого начала отклонились от правильного направления, но все же выследили вредителей.
Догадке немедленно последовало подтверждение: где-то совсем недалеко раздались автоматные очереди. Алексей с матросами поспешили на звуки выстрелов, но тут мелькнули тени в стороне среди деревьев – двое бежали через лес, уже не таясь, оборачиваясь и стреляя на ходу. Моряки бросились наперерез, но так, чтобы беглецы их не видели – обилие густых кустов служило хорошим прикрытием, – и, когда диверсанты подбежали достаточно близко, Алексей подкосил одного очередью по ногам, второй завертелся в поиске врага, пока не уперся затылком в дуло автомата.
– Бросай оружие! – скомандовал Алексей. – Ишь, поганцы, форму советскую нацепили. Что уставился? Хенде хох! А может, ты и по-русски понимаешь, гнида фашистская?
Пока вязали задержанного, подошли Смуров с группой. Они волокли под руки треть его диверсанта, тот был без сознания, его гимнастерка пропиталась кровью на боку.
– Хорошо сработали! – одобрил Смуров действия моряков. – Хоть одного невредимым доставим. Этот того и гляди подохнет.
Проку от него мало. Давай его в расход, – приказал он одному из своих подчиненных.
Тот, кого ранили в ноги, лежал на земле и стонал. Он вскрикнул от ужаса, когда рядом пристрелили товарища, стал ползти куда-то, упираясь в землю локтями.
Смуров пнул его сапогом:
– Куда намылился, фриц? По-русски шпрехаешь? Хотя вряд ли. Сколь в нашу форму ни рядись, а морда у тебя натурально нацистская.
Раненый вдруг перевернулся на спину, выхватил откуда-то финку и попытался ударить Смурова; удар мог прийтись в бедро, но тот успел перехватить руку, моментально завладел ножом и не раздумывая всадил лезвие по самую рукоять в грудь нападавшего. Парень судорожно вытянулся, потом обмяк и затих.
– Смотри-ка, отличная немецкая финка. – Смуров обтер кровь с лезвия листьями и показал Алексею. – Неплохой трофеец, пригодится.
– Нам бы и фриц пригодился, – заметил Алексей. Он смотрел на Кирилла и невольно вспоминал нелепого, долговязого, одержимого комплексами подростка и думал о том, как порой неузнаваемо меняются люди.
– Хватит и одного, – спокойно возразил тот. – Не дергался бы, может, и остался бы жив.
Алексей сумел вырваться на берег только к вечеру следующего дня. Он едва держался на ногах: конвой попал в шторм, потом пришлось отстреливаться от «юнкерсов», как это случалось нередко; ночью в составе звена малых «морских охотников» на дальних подходах к острову Коневец преследовали и потопили самоходный паром «Зибель», днем разворошили осиное гнездо – две финские батареи в устье реки Видлицы. Плыть за Настей нечего было и думать, поэтому он решил один сходить к Вазгену.
Время было позднее, пациенты в госпитале в большинстве своем уже спали. Вазген тем не менее бодрствовал и имел несчастный вид. Причин тому накопилось великое множество: боль, неподвижность, бездействие, скука, отсутствие жены, а самое главное…
– Зверски курить хочется, – пожаловался он. – Леш, стрельни у кого-нибудь папироску или хоть махорки достань, вот увидишь, я сразу поправлюсь.
Алексей потрепал друга по голове, взъерошив его черные волосы:
– Я похож на самоубийцу? Стоит тебе закурить, и сюда ворвется военврач Лежнёва с автоматом в руках и мигом поставит нас обоих к стенке.
– Что ж, умереть от руки красивой женщины не зазорно.
– А она действительно красивая? – заинтересовался Алексей.
– Леш, ты не поверишь – высший класс! – Вазген оживился, заметив реакцию Вересова. – Я от нечего делать все детально рассмотрел. Красотка, брат, это я тебе как знаток говорю. Но на контакт не идет. Скрывается – халат мешком, очки страшенные, колпак. Только меня не проведешь, я красивую женщину за милю вижу.
– Хорошо, что Настя тебя не слышит. Знала бы, с кем связалась.
– Жена – это святое. Да ведь я не для себя стараюсь. Я произвел разведку боем, а в атаку идти тебе.
– Ты же знаешь, я не люблю властных женщин.
– Это маскировка, броня, если хочешь. Не представляю, зачем это ей. Ты приглядись к ней, брат, она настоящая, понимаешь, настоящая, как Настя, я это чувствую, такие женщины редко встречаются, так что иди и дерзай.
– Ладно, уговорил. Я ее вчера оскорбил, кажется, – надо бы извиниться.
– Ты? Оскорбил женщину?! Ушам своим не верю! Леша, ты явно переутомился.
– Зайду проведаю ребят, потом к ней, а после вернусь, ты пока вздремни немного.
Он поговорил со своими матросами; состояние их было удовлетворительное, настроение – хорошее.
В ординаторской Лежнёвой не оказалось. Алексей обнаружил ее в противоположном конце коридора, в маленьком кабинете. Лежнёва сидела за столом, в изнеможении уронив голову на руки, и, по всей видимости, спала. Белый колпак свалился с ее головы, собранные в узел волосы распустились; роскошные каштановые, вьющиеся и блестящие, они рассыпались по спине и плечам. Рядом, на краешке стола, лежали очки.
Стук захлопнувшейся двери разбудил Лежнёву; она с протяжным вздохом пошевелилась и столкнула локтем очки на пол. Алексей подобрал очки, вложил в нагрудный карман своего кителя и стоял перед ней, ожидая, когда она обратит на него взор пронзительно-синих глаз. Это не замедлило случиться: Лежнёва вскочила и стала поспешно нахлобучивать на голову колпак, второпях надела криво, кое-как запихала под него волосы, однако две длинные пряди свисали ей на плечо. Алексей собственноручно заправил непокорные пряди под колпак.
– Что вы делаете? – растерянно спросила она.
– Помогаю вам прятать этакую красоту. Да, надо еще надеть очки. Непростительно выставлять напоказ такие чудесные глаза.
– Да-да, очки, где же мои очки? – Она принялась шарить руками по столу, опрокинув при этом несколько предметов. – Не могу найти. Помогите же мне, я плохо вижу.
– Они у меня в нагрудном кармане.
– Так давайте же их сюда скорей!
– Возьмите сами.
– Товарищ Вересов, немедленно прекратите свои глупые шутки! Сейчас же верните очки!
– И не подумаю. Они перед вами. Вам стоит только протянуть руку.
– Ах так? Отчего вы все время насмехаетесь надо мной и пытаетесь оскорбить?
– Я прошу прощения за то, что обидел вас вчера. Но ведь и вы не выказывали мне особой благосклонности.
– А почему я должна ее выказывать? Ваша репутация всем известна: вы – герой на море и прожженный волокита на суше!
– Ну вот: кто кого оскорбляет? Нет, теперь я решительно отказываюсь вернуть вам очки. Я требую компенсации за моральный ущерб.
Говоря это, он надвигался на нее; она пятилась с потерянным выражением на замечательно красивом лице. Скоро отступать ей стало некуда.
– Не подходите ко мне, – взмолилась она и уперлась ему рукою в грудь.
Он обнял ее и крепко поцеловал в румяные губы.
– Вот теперь я удовлетворен, – сказал он и надел на нее очки. – Сейчас вы меня хорошо видите?
Она завороженно смотрела на него, но ничего не видела, кроме золотых язычков пламени, играющих в его глазах. Потом медленно обошла Алексея, не сводя с него взгляда, подошла к двери и заперла ее на ключ.
– Что вы делаете? – в свою очередь удивился он.
– Сейчас узнаете.
– Черт возьми, да это настоящая подсечка! Вы часто заваливаете мужчин на диван?
– Первый раз. А что, вам не нравится? Сами напросились.
– Постойте, так вы сорвете все пуговицы с кителя.
– Ничего, я их пришью.
– Осторожно, товарищ Лежнёва, вы меня задушите.
– Не беда, реанимация рядом.
– Это насилие, я подам рапорт командованию.
– Не нарывались бы, товарищ Вересов. Теперь вам никто не поможет.
– Силы небесные! Как вы прекрасны, доктор!
– Вы тоже ничего, мой командир.
Глава 3
2008 год
Мы стоим на краю ущелья с отвесными склонами; оно такое глубокое, что страшно смотреть вниз. По дну каньона извивается быстрая горная река Азат, к руслу ее вплотную подступают розовые скалистые отроги Гегамского хребта.
Река огибает треугольный мыс, на котором стоит храм Гарни, и скачет дальше по камням меж влажных берегов с тучной почвой, захваченной корнями фруктовых деревьев и кустарников.
Храм Гарни – маленький Парфенон среди армянских гор, но, в отличие от большого собрата, полностью восстановленный в советское время из подлинных уцелевших фрагментов и новых, изготовленных из базальта взамен недостающих.
Я-то вижу храм не впервые, а Женю он поразил со всей очевидностью – мне приятно наблюдать его неподдельный интерес, я не без гордости чувствую свою причастность к народу с древней историей.
Три невероятных дня, наполненные любовью, насыщенные событиями, встречами, совместными прогулками по красивейшим местам, – теперь я смогу растолковать любому, что такое счастье, можете обращаться, если вас еще не коснулась эта божественная субстанция. Я готова выделить толику своих переживаний, всего выразить не смогу, нет у меня такой возможности. Уж если Омар Хайям признал «…как много я б сказал и как мой нем язык!», то чего ждать от меня.
По ночам мы чинно расходимся по своим комнаткам, но как только становится ясно, что домочадцы уснули, я заползаю к Жене в постель, подобно гадюке в брачный период, и обвиваюсь вокруг него с проворством самой резвой особи.
Вчера на рассвете нас чуть не накрыли. Накануне родственники предупредили о том, что утром нам придется встать ни свет ни заря, чтобы ехать на одну из вершин Арагаца. Сурену Акоповичу вздумалось во что бы то ни стало угостить нас хашем. Хаш едят очень горячим, в основном зимой, подают его на углях, чтобы не остывал, в чем мы имели возможность убедиться. А на вершине Арагаца всегда холодно – там летом лежит снег, а на берегу круглого озерца, заполнившего жерло остывшего вулкана, расположился ресторан, где можно отведать знаменитое армянское блюдо. Это важная народная традиция, есть вместе хаш – признак родства, доверия и уважения.
Отказываться нельзя, я сразу объяснила Жене, что мои родственники воспримут это как неуважение. О том, что могут воспринять как нежелание породниться, я промолчала. Женя пока такого намерения не выказывал, не набиваться же самой?
О будущем мы пока не говорим; я догадываюсь, что Женя не меньше меня боится спугнуть очарование этих дней, их яркую незамутненность, искренность, восстановленное доверие.
Забегая вперед, скажу, что поездка на вершину горы получилась незабываемой – мы оделись тепло, как для горнолыжного курорта, и сидели в беседке на берегу мерцающего ледяной водой озера с заснеженными берегами. Хаш подавали в больших глиняных чашах, стоящих на подставках с тлеющими углями. Пришлось пить водку, так полагается для лучшего переваривания тяжелой пищи, какой является наваристый хаш. Мы отлично провели время. Солнце, горы, снег, теплая компания и вкуснейшая еда. Нам с Женей настолько понравился хаш, что мы решили непременно в Питере сварить такой же, как только ударят морозы.
Но я о том, что случилось утром, когда родственники чуть не застукали меня в постели с мужчиной.
Несмотря на предупреждение о поездке, мы с Женей безмятежно проспали время сбора. Лежали по привычке в обнимку, забывшись в крепком утреннем сне, запутавшись в простынях, в то время как наивный дядя Сурен, стесняясь постучать в мою дверь, решил разбудить своего русского гостя.
Сквозь сон я слышу, как кто-то энергично стучит в дверь, затем голос дядюшки:
– Женя, спишь? Вставай, ехать пора. Слышишь? Отзовись!
Дверная ручка начинает нерешительно поворачиваться. Кошмар! Мы ведь дверь не заперли, да и нечем, там только защелка, в этом доме не то что внутренние двери не принято запирать, но и входные у всех нараспашку. Я делаю бросок через Женю на пол и моментально втискиваюсь под кровать.
– Лежи, не вставай, – дурным шепотом сиплю из своего убежища.
Женя притворяется спящим, а я плинтусом, так как кровать стоит одним боком у стены. Повезло, что я не толстушка, обязательно застряла бы на входе.
Вам приходилось когда-нибудь лежать на полу под кроватью, причем практически без всякой одежды? Чаще любовники сидят в шкафу, но и этот вариант не лучше.
В таких ситуациях неизменно срабатывает закон подлости, как будто кто-то специально пишет сценарий про размазню, которой не везет. Давно убедилась, что подставы случаются не только в кино. Пока дядя и Женя разговаривают, а я лежу без дыхания, почти упираясь носом в кроватные пружины, совсем рядом слышу какой-то не то треск, не то щелчок, слегка поворачиваю голову и вижу чьи-то круглые зеленые глаза, глядящие на меня в упор, но с некоторой отрешенностью, как смотрит убийца-психопат, склонный к философии. У чудовища длинная шея, на ней сидит треугольная голова с клювом и с двумя шевелящимися усиками между глаз, на груди сложены чинно лапы, до ужаса напоминающие косу, с какой ходит смерть, да еще с острыми зазубринами.
Я цепенею от ужаса! Ничего подобного я никогда не видела. Зеленое пучеглазое страшилище из триллеров про инопланетян или робот-убийца!
Вон она – кара за разврат! За ночные безумства с Женей в благочестивом доме!
Я бы завопила во все горло, но оно словно сдавлено обручем, а хитиновый монстр продолжает меня спокойно разглядывать, словно примеривается, в какое место засадить свои шипы, венчающие огромные конечности.
К счастью, дядя Сурен оказался на сей раз немногословен.
– Буди Катю, и спускайтесь скорей, все уже в сборе, ждем только вас, – говорит он и выходит из комнаты.