Меня аккуратно опрокинули на спину и, нависли сверху, улыбаясь:
— Ань, если бы не Со Хен, сколько бы ты еще молчала?
И вот тут-то пришлось прикусить язык, признавая его внеочередную правоту. Ну да. Моя ревнивая светлость тогда повела себя как последняя глупая дурость!
И снова ничего озвучивать я собиралась. Червячок сомнения все еще противно шевелился внутри.
— Ты рассказал отцу, кто я такая, и поэтому он позволил тебя расторгнуть помолвку?
Полонский застыл после моих слов. Закрыл глаза на секунду, сжал зубы, видимо пытаясь взять себя в руки, и уже куда спокойнее ответил:
— Нет. Ему не нужны связи твоего отца. Ему нужен контракт с корейцами. А мне нужна ты.
— Но договор о помолвке был заключен еще до нашего знакомства, — иронично выгнула бровь, машинально складывая руки на груди в привычном, защитном жесте.
И кому-то это сильно не понравилось!
— Ань, я собой командовать не позволю, — как-то жестко усмехнулся Богдан и, спокойным, но настойчивым жестом развел мои руки в стороны. Завел их за голову, сжал мои запястья одной рукой, прижимая к кровати, а пальцами второй подцепил подбородок, не давая освободиться. Парень лежал рядом, на боку, опираясь локтем на постель, а вот я-то как раз оказалась в более… откровенном положении. С поднятыми руками рубашка задралась, так что пришлось торопливо согнуть ноги в коленях. Не знаю, заметил он это или нет, но аккуратно коснувшись моих губ своими, он закончил. — К разрыву помолвки я готовился давно. В день приема еще было рано обрывать все договоренности с корейцами, и только потому я сдерживался. Признавшись, что ревнуешь, ты фактически поставила печать и подпись под приговором, и я больше ждать не стал. В ту же ночь я силой утащил Со Хен к отцу в кабинет и поставил их в известность.
— А затем и всех остальных, — добавила я, слегка пошевелив пальцами. Даже посмотрела на плененные руки так многозначительно… Однако отпускать меня никто не собирался! Понимая, что бороться бесполезно, я решила воспользоваться тем, чем умела — а именно довести собеседника до белого каления любимым запасом ехидства. — Желание уесть Исаева никуда не делось, верно?
— Анют, мне плевать на Исаева, — равнодушно откликнулся Богдан, не глядя мне в лицо, а внимательно рассматривая собственные пальцы, медленно расстегивающие еще одну пуговицу на рубашке. Я дернулась! — Я хотел, чтобы ты узнала об этом.
— И исключительно для этого ты поставил на уши весь универ, — саркастично произнесла и уже сильнее дернула руками. — Отпусти меня.
— Нет, — хмыкнув, ответил блондин, расстегнул еще одну пуговицу… И тут я почти натурально перепугалась, ибо там, насколько я помнила, оставалась не тронутой только последняя! Но он остановился… и насмешливо спросил. — А ты бы поверила, скажи я об этом наедине? Стала бы вообще со мной разговаривать?
— Нет, — созналась, снова пытаясь освободить запястья. И снова мне не дали этого сделать, надежно удерживая, но не причиняя вреда. И это начинало злить, хотя истиной причиной моего недовольства скорее было абсолютное нежелание освобождаться от его рук. А потому уколоть Полонского стало почти делом чести. — И все-таки ты прибегнул к шантажу, чтобы я согласилась изобразить любовь на глазах у Исаева. Ми-и-ило. И после этого ты считаешь, что я поверю во все, что ты раньше рассказал?
— Я надеялся, что ты поймешь, — так… спокойно отозвался блондин, смотря мне в глаза, кончиками пальцев поглаживая мою щеку. Он не уговаривал, не настаивал, не умолял ему поверить… и от этого становилось еще хуже. Мне хотелось ему поверить. Очень.
И все же…
— Даже если я пойму, — не выдержав, тихо спросила я. — Что дальше? Твой отец, мой отец, Исаев… Я не хочу всего это, Богдан.
— У тебя не выбора, — как-то невесело усмехнулся вдруг Полонский… и последняя пуговица оказалась расстегнутой! А горячая ладонь уверенно скользнула на живот, раздвигая края рубашки, а шеи коснулись его губы. — Я теперь от тебя не откажусь.
— Шантажом заставишь быть с тобой? — процедила я сквозь зубы, стараясь не реагировать на его действия. То, что сейчас происходило, не укладывалось в голове — оно просто не хотело туда влезать!
— Если понадобится — да, — равнодушно откликнулся парень и шею снова обжег поцелуй. А меня начинало потихоньку трясти… и от его поцелуев, и от того, что он сообщил! — Анют, кажется, я уже говорил. Ты — моя. И я пойду на что угодно, лишь бы ты была рядом.
— Ты не посмеешь, — прошипела сквозь зубы и охнула, когда его пальцы скользнули вниз по животу и очутились там, куда их вообще не звали. — Богдан!
— Уже посмел, — все тот же спокойный, даже равнодушный голос… и в противовес ему теплые пальцы, уверенно вытворяющее такое, что дыхание враз перешло на хрип, а сердце судорожно забилось в груди, выгоняя все здравые мысли и доводы из разума. И при этом мои руки он так и не отпустил! — Или ты не отходишь от меня ни на шаг… или мне придется тебя выдать.
— Ты не понимаешь, что тогда я… долго не проживу, — с трудом прошептала, невольно выгибаясь, чувствуя, как жидкий огонь растекается по венам. Яростно вспыхнувшее желание уже невозможно было скрыть, не смотря на ненависть и горечь, разрывающие душу изнутри.
— Нет, — отозвался Полонский, но откровенно издеваться надо мной так, что снова кружилась голова, все равно не перестал. — Скорее я сам свяжусь с твоим отцом и обменяю вашу тайну на помолвку с тобой. Поверь, вас обоих это только избавит от лишних проблем.
И убрал руку как раз в тот момент, когда я уже почти перестала себя контролировать. Причем во всех смыслах!
Он даже отпустил мои запястья, а я открыла глаза, хрипло дыша и облизывая пересохшие губы. В душе бушевал дикий коктейль чувств и эмоций, грозя скорыми неприятностями всем, кто подвернется под руку.
И даже догадываясь об этом, Полонский неожиданно навис надо мной, опираясь на руки. И он был настолько спокойным, а голубые глаза, казавшиеся сейчас темно-синими, смотрели так… равнодушно, что я не выдержала и выдохнула, чувствуя, как предательски щиплет глаза:
— Ненавижу…
— Любишь, — неожиданно перебил меня Богдан. И произнесенные им слова не были условием, предположением или вопросом. Он просто констатировал приятный для себя факт и, мягко улыбаясь, слегка укусил меня за нижнюю губу. — Анют, ты меня любишь.
Глава 16
Носу было щекотно. То было первым, что я поняла, еще до конца не проснувшись. Уставший, но вполне насытившийся женский организм выходить из состояния полудремы не хотел. Я поморщила нос… помогло. Но ненадолго.
Сморщившись еще раз, я просто перевернулась на другой бок, даже не собираясь разбираться, какого, собственно, фига, а главное кто моей царственной особе в своей опочивальне уютной, да сладко спать мешает.
А зря-я-я-я…
— Ань, просыпайся, — послышался смешок над ухом, и чьи-то губы коснулись моей шеи за ухом. Мне захотелось вдруг мурлыкнуть… Но и просыпаться я не собиралась! И кое-кто об этом прекрасно догадывался, потому как под одеяло на голой живот скользнула теплая ладонь, и меня уверенно сдвинули с места, прижимая к чьему-то телу. Послышался еще один смешок:
— Анют, не заставляй меня тебя будить.
— И что будет? — не выдержав, хихикнула я, не открывая глаз.
Было в этом во всем что-то такое… непередаваемое. Неуловимо нежное, приятное. Короче, дикий ванильный романтик и сердечки во все стороны! Но мне определенно нравилось…
— Увлекусь, — мягкая усмешка, одеяло соскользнуло чуток и такой знакомый поцелуй в плечо.
Я попыталась спрятать улыбку. Вот же ненасытный-то, а!
— Ань, у нас самолет через два часа, — тем же тоном осведомили меня…
И аура романтичности и нежности развеялась вмиг!
Я застыла, прекратив глупо и довольно улыбаться, вспомнив, кто за моей спиной, как он там оказался и, собственно, почему.
— Самолет? — холодно переспросила, открывая глаза.
Меня отпустили. Судя по всему, Богдан сел позади меня, и спокойно объяснил:
— Нам будет лучше уехать на пару дней, пока все не уляжется.
Угу. Вот оно — прощай романтика и здравствуй, суровая действительность!
— Мне на работу, — сухо напомнила я и подскочила. — Блин, работа! Я проспала!
— Ань, я уже позвонил Ольшанскому, — усмехнулся сидящий на кровати блондин. Я перевела на него ошарашенный взгляд, машинально отмечая, что он не только, кажется, в душе побывать успел, но еще и как-то переодеться умудрился. По крайней мере, я точно помню, что вчера стягивала с него брюки, а не черные свободные джинсы.
Вчера меня, ну… вроде как повело чуток. Я ведь тоже ни разу ни белая и пушистая заинька и дразнить меня не надо. А уж так изощренно издеваться… Тем более. Проще говоря, кто-то меня вчера, сердечно извиняюсь, поимел морально, а я кое-кого в ответ — физически!
И если вы думаете, что он активно этому сопротивлялся, то Неаполь у нас, ни дать не взять — принцесса Англии. Ибо он не только не сопротивлялся, но и активно в этом участвовал!
Я не знаю, как так получилось, правда. Просто в какой-то момент уже меня переклинило и, вместо того, чтобы выдать положенную реакцию вроде истерики, ненависти, оскорблений и любимых язвительных реплик, я не выдержала и сама его поцеловала. Возбужденное тело требовало развязки, натянутые нервы хотели того же, а мозг вопил, что размышлять над возникшей ситуацией он против категорически!
Долго уговаривать Полонского, кстати, не пришлось.
И нет. Стыдно мне за это не было!
— И? — выгнула брови, ожидая ответа, машинально прижимая одеяло к груди. — Богдан, ты знаешь, что работа для меня не…
— Знаю, — спокойно перебил меня блондин и, протянув руку, коснулся моего подбородка пальцами, слегка его поглаживая. — Но сегодня ты туда не пойдешь.
Я дернула головой, освобождая свой подбородок. Блондин настаивать не стал, поднимаясь с кровати:
— Я жду тебя на кухне.
И ушел. Не выдержав, я подтянула колени к груди, запуская ладони в волосы.
Вот тебе и вся любовь. Даже зная меня, он все равно решил по-своему. Блеск! Мои тараканы в голове дружно дохнут в восхищении!
Умом-то я понимала, что большинство из сказанного вчера — правда. И я нее верила, хотя делать это не хотелось от слова нихренашечки. Нет, конечно, осознание того факта, что Богдана переклинило на мне настолько, что он разорвал выгодные отношения с корейцами вопреки согласию своего отца и даже пошел на шантаж, чтобы удержать меня рядом, довольно-таки льстило моей алчной душонке.
Не может не льстить, когда ради тебя совершают вот такие вот поступки. Осознавать все это было до дрожи приятно.
Но еще больше пугало иное — такого Богдана я совсем не знала. Я раньше думала, что он совсем другой. И не знала теперь, что мне с этим осознанием делать.
А с другой стороны еще сгрызал изнутри червяк сомнения, явно находившийся сейчас в крайней стадии ожирения. Моя мнительность вкупе с подозрительностью орали хором о подставе громче, чем пьяные голубые береты в тельняшках второго августа и у фонтана.
Его поведение вполне могло вполне оказаться тщательно продуманной игрой, и преследовал он какие-то свои цели. Вполне возможно, что он действительно предложит своему отцу меня в качестве замены Ким Со Хён, а возможно, Полонский замыслил и надавить на моего горячо любимого папулю, что б ему там икалось в своем любимом «Бентли». А может, и вообще нескольких зайцев одним ударом…
И у меня именно сейчас возникал один единственный вопрос.
Где носит Кирилла, когда он мне так нужен?!
Чертыхнувшись, я откопала в тумбочке безразмерную футболку и, натянув ее, пошла курить, и в этот раз снова не выходя на балкон. Нервы требовали немедленного успокоения, ибо прятать трупы уже отчаянно было негде!
Я очень, очень надеялась, что мой любимый бомжик как раз не стал целью Полонского, старшего или младшего — без разницы. Хотя помнились мне отдаленные разговоры на тему того, что Максим Полонский тягаться с Громовым никогда не рискнет… Да и Кир, коль мне память с совестью дружно не изменяют, Богдану доверял.
Вопрос насущный номер два: ну и кто в этой истории, собственно, самый большой козел?
Отчетливо понимая, как меня все это достало, я прихватила одежду и в первую очередь направилась в душ. И уже потом, приведя себя в порядок, решилась выйти на кухню.
Богдан сидел на моем обычном месте, скармливая вечно голодной Ни-Ни целый банан, отламывая от него по кусочку.
Ну, вот… как так? Как?
Как этот человек может быть лжецом и шантажистом?
Но больше всего убивала мысль, что человек, которого я люблю, оказался таковым.
Молча забравшись на стул, я посмотрела на содержимое тарелки… И снова захотела курить. И много! Потому что кое-кто, оказывается, запомнил, что я не ем яичницу и сделал на завтрак омлет, а кофе в любимой темной кружке на проверку оказался еще горячим капучино. Корица и два сахара.
Желание побиться головой об столешницу стало почти невыносимым.
— Ей на два дня банана не хватит, — заметила я, вяло ковыряясь вилкой в тарелке.
— Алехин обещал ее покормить, — ровно ответил Богдан, на секунду отвлекаясь. — И рыб тоже.
— Он скорее заснет моськой в ближайшем аквариуме и его самого схомячит зубатка, — хмыкнула я, подавив желание поинтересоваться, а как, собственно, соседушка-то мой на новость о моем отъезде отреагировал?
Хотя, о чем это я? Он-то про шантаж не в курсе. Наверное, Лександрыч Полонского еще и поздравил с решительным шагом по завоеванию ни разу ни тихой и смирной меня.
Пересадив объевшуюся момонгу на свое плечо, Полонский откинулся на низкую полукруглую спинку стула и усмехнулся, складывая руки на груди:
— Ань, прекрати меня бояться.
Я чуть кофе обратно не выплюнула!
Закашлялась, потянулась за салфеткой, а на меня в это время с такой насмешкой посмотрели…
Я вот искренне недоумеваю: он сам по себе такой проницательный, или на моей морде лица все крупными буквами намалевано?!
Хмыкнув, парень мельком взглянул на спортивные часы на своем запястье и, пересадив активно умывающегося опоссума на стол, подошел ко мне. Отобрал смятую салфетку, отбросил ее на стол и развернул меня к себе, не снимая со стула. И даже в таком положении он все равно оказался чуть выше меня.
— Анют, — обхватив мое лицо ладонями, поглаживая щеки большими пальцами, ласково улыбнулся Полонский. — У тебя на лице вся нервозность написана.
— А ты думал я от восторга танцевать буду? — хмуро отозвалась, сунув ладошки между своих коленок, прикрытых любимыми голубыми камуфляжными штанами. — Прости, но балерина из меня не айс — от белых пачек подташнивает, классическую музыку терпеть не могу, а чешки где-то потерять умудрилась… лет пятнадцать назад!
Вместо ответа Полонский мягко усмехнулся. И вдруг одна его ладонь скользнула в волосы на затылке, заставляя поднять голову, вторая легла на талию, притягивая к себе, и меня поцеловали. Совсем так же, как тогда на мойке: умело, неторопливо, с ноткой сдерживаемой страсти и капелькой затаенной нежности…
Мозги мои расплавились тут же!
— Так нечестно, — хрипло отозвалась, когда меня прекратили целовать. И собственный голос так жалобно прозвучал, что я его почти что не узнала.
— Но нервничать ты перестала? — с непривычной ласковой улыбкой спросил Богдан, согнутым пальцем поглаживая мой подбородок, смотря сверху вниз в мои наверняка затуманенные глаза.
Пришлось кивнуть.
— Тогда собирайся, — меня еще раз поцеловали, но уже просто в губы и аккуратно. — У нас осталось пятнадцать минут, иначе придется ждать следующий рейс.
— Богдан, а куда мы вообще летим? — не выдержала я. — Я понятия не имею, что с собой брать!
— Потом узнаешь, — на сей раз меня поцеловали в кончик носа. — Одежду не бери.
— А вот сейчас я тебя опять боюсь, — ехидно протянула, соскальзывая с табуретки. В ответ Богдан просто выгнул левую бровь, но губы дрогнули от сдерживаемой улыбки. Вот же… пакость обаятельная!
Сколько же раз мне нужно его конкретно изнасиловать, что бы он, наконец, угомонился?