Выгнув брови, блондин взял протянутую ему красивую рельефную открытку с тиснеными золотыми буквами и медленно, каким-то сухим голосом прочитал:
— Приглашение на свадьбу. Вот даже, как…
Так, не, стоп. Он что сейчас подумал? Что я и… приглашение… Что я его на свою свадьбу приехала позвать?!
Вот же ядрешки-макарошки, ядрен батон, да та самая всемирная ядрена вошь!
Что-то у нас разговор не клеится от слова вовсе!
Нет, я, в принципе, согласна позвать его на свою свадьбу… Но если только женихом. И лет так через пять!
— Ты открой, — прыснула я, вытащив сигарету и пристроив рюкзак на стол рядом с инструментами. Закурила… А Богдан, наконец, открыл приглашение, вчитался. И брови его удивленно полезли вверх:
— Сизова Аполинария и… Добрынин Илья?
— В миру известные, как Харлей и Неаполь, — просто улыбнулась я, действительно счастливая за эту парочку родимых колоритных персонажей. — Через два месяца у них свадьба. Просили передать приглашение… на двоих.
— Понятно, — только и ответил блондин, к моему одному сплошному разочарованию. И, скользнув равнодушным взглядом по мне и рюкзаку, поставил открытку на стол. Оперся на машину и просто закурил.
А я… я уже планировала делать ноги. Я не верила своим глазам, разочарованному сердцу и болезненно разрывающейся душе.
Он не заметил. Черт побери его святые крокодилы Нила, он действительно не заметил…
Бордового плюшевого мишку, висевшего на моем рюкзаке.
Я не знаю, как эта игрушка оказалась у меня дома. Нет, это сейчас я понимаю, откуда ноги растут, но чуть больше двух месяцев назад, увидев на своем столе знакомую до боли игрушку, я впала в натуральный ступор. И понеслась на кухню, выяснять у любимого родственника, откуда, собственно, взялся сей предмет. Кир невозмутимо пожал плечами, сказал, что увидел в супермаркете и мне решил купить… Да только крохотная подпалинка на правой лапе свела на нет все его попытки невозмутимо увильнуть. Я ее узнала. Спустя все это время я ее узнала… И умершие, казалось бы чувства, всколыхнулись вновь.
В тот вечер я долго сидела на полу своей комнате, рассеяно касаясь пальцами шипов на плюшевом пузе… А ближе к ночи ворвалась в кабинет Кирилла, с твердым заявлением и криком, что хочу назад вернуться.
Чесслово, впервые увидела, как Громов с размаха уселся мимо стула…
— Кто бы мог подумать, — неожиданно усмехнулся Богдан, слегка улыбаясь. — Харлей и Неаполь?
И вдруг моя светлость, твердо решившая уйти, только из-за его одного намека на улыбку, захотела вдруг остаться.
В то, что всё вот так закончилось, мне хотелось верить меньше всего.
А потому… затушив сигарету в пепельнице и достав телефон, я нашла нужное фото и протянула мобильник блондину, стараясь сделать так, чтобы наши руки не коснулись. Нифига.
От случайного прикосновения его пальцев все равно прошила дрожь.
— Она изменилась, — рассмотрев фотку, выдал вердикт Полонский, явно оценив симпатичную мордашку чуток отъевшийся Неаполь, ее ровные белые зубки, отсутствие пирсинга и длинные бирюзовые волосы. Ну и теперь активно и ежедневно бреющегося Харлея с ней в обнимку. — Ты тоже.
Я аж дымом поперхнулась!
— Эм-м-м, — с трудом откашлялась и, наткнувшись на его неожиданно насмешливый взгляд, вдруг почему-то призналась. — Ну, есть чуток.
И чего-то мну сейчас не понимает… Но кто-то надо мной поиздеваться решил, да?
— Давно вернулась? — уже куда более приветливо спросил блондин, а я, плюнув на все и сразу, пристроилась рядом с ним, опираясь на высокий бампер машины, едва сдерживаясь, чтобы не пихнуть его локтем в бок.
Он не издевался. Он мне мстить за непонятки с приглашением изволил, гад такой!
— Пару… месяцев, — смущенно кашлянула я, шаркая подошвой кед по полу.
— Теперь понятно, почему Липницкий ходит с довольным видом сытого кота и активно заманивает меня на выпускной, — усмехнулся вдруг Богдан. И констатировал спокойно. — Ты уже их всех видела.
— Ну, так получилось, — смущенно кашлянула я. — Но, да, всех. Кроме тебя…
Признание, если честно, далось с трудом так. И я снова почувствовала себя дурой. Ну вот во имя какого святого огородного овоща и чьих-то эльфийских ушек надо было строить коварные планы? Лучше бы я сразу приехала к нему, сюда.
И может быть встреча вышла в итоге не такой уж… нелепой.
— И твоего отца, — спокойно добавил вдруг Богдан.
А я даже не вздрогнула.
Да, я знала, что случилось с ним и с Исаевым в итоге, как и почему. Точнее благодаря кому. Подслушала невольно разговор ребят Кирилла, играющих в бильярд. И да, отец пытался со мной связаться, пока я жила, как и он теперь, заграницей. Не напрямую связывался конечно же, аккуратно через Кира. Но, естественно, получил прямой посыл катиться ко всем чертям как можно дальше и надолго.
Воспоминания об этом уже не причиняли беспокойства. Они просто были навсегда вычеркнуты в ту ночь, когда я в последний раз ревела за дверью бильярдной.
— Есть вещи, которые можно понять, — спокойно хмыкнула я, машинально смотря в сторону своего же рюкзака. — Их даже можно простить, наверное. Но забыть… никогда.
— Как, например, шантаж? — последовал вдруг ровный, спокойный вопрос. Даже слишком… спокойный.
И тут до меня, как говорит Неаполь, «наконец, вконец доперло».
Так вот чего у нас тут льдинки в глазах промелькивают-то… Он ведь боится! Во имя любимой сковородки Ариши и их счастливого с Михеем совместного быта, Богдан сейчас просто напросто боится!
Он думает, что я вернулась просто так, и что я до сих пор его не поняла и не простила…
— «Делай что хочешь, но не отходи от нее ни на шаг. Возможно, придется увезти ее из города», — дословно процитировала я в ответ сообщение с телефона Кирилла, отправленное им Богдану в то самое утро, после разрыва чьей-то помолвки. Сложила руки на груди и усмехнулась, но уже совсем беззлобно. — Конспираторы хреновы. Сразу сказать было нельзя?
— И как бы ты отреагировала? — спокойно посмотрел на меня Богдан, но уже не отрешенно, а так… мягко.
— М-м-м… — задумчиво отозвалась я. — Истерикой. Паникой. Попыткой спрятаться куда-нибудь в угол или еще более глупой попыткой банально сделать ноги. Я понимаю, Дан. Теперь я все прекрасно понимаю…
Сложно было не понять. Одно дело услышать это сейчас, или в тот день от Кирилла, когда я обнаружила дома плюшевого мишку, другое дело попытаться понять тогда.
Как бы я отреагировала, узнав, что на месте Лены должна была оказаться я? И что не забреди тогда на мой балкон Стасик, мы бы были в аэропорту или самолете и я бы вообще ни о чем не узнала и никто бы не пострадал?
Не конкуренты Майкла тогда напали на его жену в подъезде, а папочки драгоценного моего. Консьержка услышала о пропаже ребенка, видела мужчину и машину, и представление о ситуации сложилось само собой, а сознание добавило несуществующую деталь в виде детского кресла в автомобиле.
Не было его там, Кир лично видел. Его люди задержали того, кто напал на соседку, но даже без этого сомнений все равно не оставалось. Лену ранили в правую сторону груди и лишь потому она выжила. А вот я, не будь со мной Богдана, на сей раз получила бы пулю уже в сердце…
И нет, мне не сложно об этом говорить и вспоминать. Уже не сложно.
Они с Кириллом сумели уберечь меня тогда, смогут в случае необходимости и снова. Да, гаврики противные, тайком спелись за моей спиной, но гаврики любимые, причем горячо и много.
И если с Громовым нас и так было черта лысого разлить святой водичкой, то кое с кем другим, кажется, наладить отношения теперь будет очень сложно.
Да взять хоть сейчас — я ведь с ума схожу, всего лишь сидя с ним вот так рядом. А чувства проявить не могу, такое сложилось впечатление, что мы снова стали… друзьями.
— В таком случае, думаю, твой приезд стоит все-таки отметить, — как-то… хитро улыбнулся Богдан.
А мне вдруг стало как-то совершено не до шуток. Оттолкнувшись от машины, не смотря на блондина, я оперлась руками на верхний край бампера, машинально наклоняясь и разглядывая мощный, огромный двигатель «Мустанга». Уязвленное самолюбие, горечь от разлуки и вполне такая ощутимая боль от несбывшихся надежд вырвались язвительным ответом:
— Если только не мартини!
И вдруг…
На талию скользнула рука, ладонь легла на живот и резко прижала меня спиной к сильному, мужскому телу, напрочь сбив всю дыхалку разом. Сердце мгновенно зашлось в бешеном стуке, а шеи тем временем таким знакомым жестом коснулись горячие губы, негромко прошептав, целуя:
— Не мартини…
И, собственно, и все… Я задрожала вся и сразу!
Он помнил, мамочка моя… Он действительно все помнил! Тот день у меня дома, ни разу не трезвая я, мое настойчивое приглашение, его отказ — сейчас почти все повторилось!
— Или ты за рулем? — негромкий вопрос обжигал шею не хуже поцелуя, я даже зажмурила глаза, чувствуя, как натурально подгибаются колени… но ровно до тех пор, пока не сообразила, собственно, о чем вопрос.
И вот тут уже воспоминанье полоснуло болью по сердцу, невольно заставив замереть.
И он понял. Он как всегда всё понял!
— Анют? — меня тут же развернули, аккуратно обхватили лицо ладонями, пальцами поглаживая щеки. Так нежно, так привычно и знакомо, что по сердцу мгновенно разлилось долгожданное тепло. Да только…
— Меня привез Никита, — смотря ему прямо в глаза, такие яркие и голубые, которые все время помнила и так по ним скучала, все равно как-то невесело улыбнулась я. И нехотя призналась. — Я так и не смогла больше сесть за руль.
— А я-то все гадал, почему его не видно его у отца, — понимающе хмыкнул Богдан и, вдруг взял меня за руку. — Иди сюда.
Душа от этих слов дрогнула, я думала, что меня наконец сейчас обнимут… нифига! Меня зачем-то повели в обход машины. Недоумевая, собственно, что ему пришло в голову и на кой черт было портить такой момент, я молча дотопала следом за ним до угла.
Во имя всех мадгаскарских тараканов, что вообще происходит и на кой он стаскивает с темного силуэта в самом углу огромную белую тряпку?
Нет, я понимаю, что это защитный чехол — тут в гараже многие стояли под такими. И естественно, я догадывалась, что под ним окажется машина, какая-нибудь необычная и жутко дорогая.
И даже с легким любопытством подошла ближе… и не поверила своим глазам, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Вот так просто стояла, тупила, моргала, сжимала кулаки так, что побелели пальцы, боясь поверить и осознать.
Но я видела… Видела!
Хищная морда, характерные фары, широкий капот с воздухозаборником, низкая крыша, узкие зеркала и поблескивающая в свете ярких ламп краска того самого цвета черный металлик…
— Но… как?
Вопрос вырвался сам собой… а я все еще стояла, не в силах поверить. И даже не поняла, в какой момент подошел Богдан и обнял меня сзади, пристраивая свой подбородок на моем плече.
— Сгорел лишь внедорожник, — послышался негромкий ответ. — Твоя машина от огня почти не пострадала. Ее смяло, но… постепенно удалось восстановить. Мне хватило года.
А я молчала. Молчала, чувствовала дикий шок и ступор… И все-таки не могла в это поверить. Даже когда меня легонько подтолкнули в спину.
И я не знаю, почему, но я пошла.
Дрожащими руками коснулась такого знакомого прохладного металла на крыле, провела пальцами по нему, по узким зеркалам. Обошла кругом, медленно осматривая, подмечая малейшие, такие знакомые детали. Габариты на капоте, молдинги и то самое литье с резиной. Значок на багажнике между «стопарями», тот самый с крылышками летучей мыши. Взяла торчащие в двери ключи и, помедлив села внутрь.
Я не верила. Не верила в то, что я вижу. Никак!
Я просто не могла. Но… рука так привычно легла на большой руль с плетеной кожаной оплеткой, вторая коснулась панели пластика, велюра на сиденьях… и как-то совсем незаметно повернула ключ в замке. В ответ раздалось такое узнаваемое урчание сытого мотора. С теми же нотками, с теми же переливами. Нога нащупала педаль, двигатель взревел послушно и охотно… И я вдруг поняла, что это он.
Мой малыш. Моя машина…
Не другая. Не похожая. Не новая. Моя. Та самая единственная и неповторимая. С ее легким сладковатым запахом в салоне, паучком на зеркале над головой и даже той же магнитолой. Не знаю зачем, я на автомате полезла в бардачок… и обнаружила там документы. Маленькая черная кожаная папочка, а в ней техпаспорт и права. На мое имя.
Но апофеозом моей полной неадекватности стала найденная там же пачка тонких, легких сигарет… С ментолом!
Я не помню, как я вылетела из салона. Как встала на ноги, как бежала. Я просто влетела с размаха в него, обхватывая его за шею, чувствуя, как по щекам стекают не сдерживаемые слезы.
И уже плевать там было на холодность и нелепость встречи, долгое ожидание и разлуку, непонимание, неловкость… сейчас далеким лесом пошло всё и абсолютно!
Для меня существовал только он, Богдан. Такой понимающий, заботливый, любимый. Он знал меня, он понимал, как для меня это важно, он отпустил меня, когда это было нужно. Он ждал меня все это время, помнил, не забыл… И более того, преподнес такой подарок, на который я не рассчитывала никогда в жизни!
И я еще в нем сомневалась, Господи… да как же я могла?
А потом меня поцеловали. Обнимая одной рукой за талию, вторая уверенно легла на затылок под волосами… Совсем как тогда. Нежно, бережно и аккуратно. С ноткой уверенности, власти, давая понять, что не причинят вреда. А я стояла, таяла в его руках, ощущая наконец-то самый желанный во всем мире поцелуй с привкусом крепкого дорогого табака и нотками все той же пряной вишни…
— Я скучал, Анют, — едва меня отпустили, я получила долгожданное признание. И улыбку. Такую знакомую, настоящую улыбку! И не смогла не улыбнуться в ответ:
— Я тоже…
— Богдан Максимович, — вдруг раздалось негромкое покашливание где-то сзади. — Прошу прощения, что отвлекаю… но там курьер ждет. Надо в документах расписаться.
У кого-то после этих робких слов на лице проступило явное желание убивать, а я, хихикнув, обнимая его за талию, уткнулась в его грудь носом.
Нет, ребятушки… Разговоры по душам, это, увы, с Богданом явно не наше!
Блондину пришлось меня неохотно отпустить, а я, украдкой шмыгнув носом, отошла к своей (своей!!) бибике. Достала из нее пачку сигарет и зажигалку, закурила, заглушила двигатель, украдкой вытирая слезы… Не преставая при этом откровенно улыбаться, как полный, но счастливый до безобразия дурак!
Однако мое счастье померкло чуть-чуть, когда Богдан вернулся к машине. И ладно, документы, но мое внимание привлек конверт в его руке, очень уж характерный для авиабилета.
И вот честное пионерское, я сама не поняла, как мои ловкие кровожадные лапки завладели насторожившей меня бумажкой — скорое всего блондин просто от меня такой наглости не ожидал.
Но и спорить не стал, с усмешкой наблюдая, как я, опираясь на бампер пятой точкой, открываю не приглянувшийся мне почему-то конверт.
Просто вдруг как-то… неприятно стало, что Богдан собрался куда-то уезжать.
— Так-так-так, — разворачивая бумажку, притворно-ехидно пропела я, вчитываясь в печатные строки. — И куда же навострил лыжи сам господин Полонский? Вылет такого-то, угу…
И тут я замолчала, чувствуя, как глаза активно попрыгали на лоб. Перечитала еще раз, увидела знакомую дату, подумала… И перевела обалдевший взгляд на откровенно усмехающегося Богдана:
— Порт-Луи? Маврикий?!
Он просто кивнул. А, я… я даже не нашлась что сказать, вот так вот сразу!
— Ты, — я резко выдохнула, сворачивая билет. Убрала его подальше к лобовому стеклу, затушила кедой сигарету и попыталась выразить свой гнев, сложив руки на груди. — Ты… ты все это время знал, да? Тебя тоже пригласил Эрик и ты знал, что я там буду?!
А этот… как бы его так назвать, чтоб не обидеть, небрежно бросил конверт с документами на соседнее авто, молча и спокойно подошел поближе…
И как-то вдруг моя пылающая праведным гневом личность оказалась прямо на капоте лежащей! А надо мной нависли сверху, прижали руки к прохладному металлу над головой и усмехнулись так… чертовски обаятельно:
— Я предупреждал, что я не железный, Анют. Помнишь?