— На что спорим, Женечка? — тут же заинтересованно подался вперёд Ивар Захариевич, чуть ли не руки в предвкушении потирая. И глядя на его такое неприкрытое нетерпение пополам с предвкушением, я прямо-таки слышала грохот в собственной голове…
Это печально и категорично рушились все мои нереализованные планы и придуманные способы самоликвидации с вожделенной для многих должности. Что у этого еврея одесского колориту не отнять, так это удивительной способности всегда остаться в выгодном для себя положении. А выиграть спор с собственным подчинённым так и вовсе святое дело, на которое товарищ Блюменкранц положит всё и даже больше. Не в ущерб себе, конечно же…
И исключительно на пользу собственного благосостояния. Однако, в этот раз нашла коса на камень. Я щеголяла своим бараньим упрямством, Захарыч собственным еврейским колоритом. Ему нужен был надёжный зам, мне спокойная и, желательно, долгая жизнь, на прежней, хоть и малооплачиваемой должности!
Потому как пополнять коллекцию жмуриков в холодильнике собственной горячо любимой работы не хотелось от слова совсем. Там одиноко, темно, страшно и боязнь замкнутых пространств просто цвести и пахнуть начинает! Так что сдаваться я была не намерена! Ни за что!
Спор стоял — деревья гнулись. Битва была — эпохальной, сражения — героическими, выражения эпическими, а конструкции — трёхэтажными! И, слава богу, что не матерными, потому как подаренную кем-то несчастную энциклопедию обсценной лексики Ивар Захариевич изучал со всем прилежанием, делая пометки в любимом ежедневнике!
Правда, ему бы это вряд ли помогло. У меня была точно такая же энциклопедия, подаренная доброй Эльзой, да ещё и в расширенном варианте с комментариями и дополнениями. Так что случись чего воистину потрясающее, я не то, что не повторюсь, я даже запнуться ни разу не сумею. Впрочем, эт я отвлеклась немного, пытаясь переварить все аргументы шефа и таки придумать самый эффективный отмазняк от них!
А тем временем то самое эпохальное противостояние зашло в тупик, исчерпав аргументы, запал и воду в графине, к которому подозрительно часто прикладывался заведующий и хоть какую-то аудиторию. Потому как заинтересовавшихся шумом и гамом санитаров снесло с порога угрозой лишения премии и иных жизненно важных органов и частей тела.
Товарищ Блюменкранц терпеть не мог, когда ему мешали сторговаться и заключить выгодную сделку. Посему в ход шли самые страшные угрозы из всех возможных.
— Ладно, — наконец, сдалась я, поднимая руки вверх и признавая своё поражение. После чего озвучила принимаемые условия, скрестив руки на груди и остро сожалея о том, что все действия, придуманные моей вредностью мстительностью подозрительно близко подобрались к не самым приятным статьям того самого УК РФ. — Три недели, Ивар Захариевич. И если по истечению этого срока моя кандидатура всё ещё будет желанна, а я никого всё-таки не убью, пользуясь служебным положением… И не сживу со свету при посильной помощи соседей… Будет вам зам в моём скромном лице. Я даже бумажки обязуюсь вовремя сдавать, писать и не посылать жаждущих получить оные по скромным, но интересным маршрутам. Но если нет… — тут я сделала многозначительную паузу, довольно улыбнувшись во все свои тридцать два зуба. — Если нет, то я благополучно возвращаюсь в объятия родной прозекторской, и больше вы на меня такие приключения не спихиваете! Договорились?
— Женечка, ну я таки уверен, что всё будет просто замечательно, — товарищ Блюменкранц напоминал мне сейчас крокодила, только что заполучившего в свои силки жирную добычу. При этом Ивар Захарович так и не растерял благодушного настроя и источал просто таки отческое добродушие.
Ну и как ему это удаётся, кто бы мне сказал, а?
— А вашу уверенность на бутерброд с маслом не намажешь, — фыркнув, поднялась со стула и протянула шефу руку. — Ну так что, договорились, господин начальник или есть ещё порох в пороховницах для продолжение торгов?
Как на меня глянули… Сколько обиды и оскорбления в лучших чувствах и порывах в том взгляде было… Я даже устыдиться вздумала, ровно секунд на пять. А потом с невозмутимым выражением на лице пожала ладонь заведующему и скрылась из его кабинета с такой скоростью, что только пятки сверкали.
Пока добрейшей души человек, обладавший кольцом всевластия в пределах одного городского морга, не придумал ещё какие-нибудь условия, дополнительные обязанности или ещё что-то из секретного списка изуверских пыток административного масштаба. Знаю я его, дай волю и он не только план на ближайшую пятилетку придумать сумеет, но и каким-то интересным способом заставит тебя это выполнить!
Правда, побег был слегка испорчен, потому как в дверях я столкнулась нос к носу с Усольцевым Николаем Сергеевичем, патологоанатомом высшей категории…
А ещё высшей же пробы сволочизма, амбиций и такого хренового характера, что я по сравнению с ним, очень милая, добрая девочка, с покладистым и оптимистичным характером! Естественно, мы друг друга не любили, сохраняя вооружённый нейтралитет и холодный, вооружённый до зубов мир, прерываемый вспышками конфликтов. Что он хотел от Захарыча мне было не интересно, но выражение лица долговязого, белобрысого гадёныша, действующего на мои нервы на постоянной основе, мне откровенно не понравилось.
Уж больно… Неприятным оно было. И не сулило в будущем никаких оригинальных перспектив. Хороших, кстати, тоже. Но всё это я отметила краем сознания, возвращаясь в своё логово маньяков, морских котиков и не упокоенных канареек. Где меня ждали обнаглевшие санитары, офигевшие бригады труповозок и прочие. милые моему сердцу прелести суровых будней не менее сурового патологоанатома.
Говоря проще… В дурдоме обычный день!
Наверное, именно поэтому звеня ключами и отпирая опять начавший заедать замок, я была преисполнена тоскливых дум о своей тяжкой доли и жаждой банально, просто, по-человечески пожрать. И судорожно пыталась вспомнить, что именно есть в холодильнике из съестного, скидывая ботинки в коридоре и стаскивая пуховик, стараясь не сильно-то шуметь и даже (о чудо) не выедать чужой мозг неподходящими девушке выражениями.
Память на сотрудничество не шла. А когда послышались тихие шаги, отвлекая меня от запутавшихся завязок на тёплой кофте и я соизволила обратить внимание на то, что творится вокруг, способность думать и вовсе отказала напрочь. Потому что…
Потому…
Задумчиво почесала бровь, оставив в покое кофту и поставив челюсть на место. Цокнула языком, склонив голову набок. Вид был… Закачаешься, залюбуешься и пол слюной закапаешь. Одно понять не могу, а с чего такие недетские зрелища да посреди моей квартиры и без всякого стыда и совести?
— Яичница, — брякнул отошедший от удивления язык до того, как я его прикусить-то успела. — Глазунья. С Сосисками. По-моему они даже были почти съедобные…
На меня глянули со смесью недоверия и священного ужаса на прекрасном лице и тут же постарались прикрыть самое ценное, упакованное в дизайнерские труселя милой расцветки и тем самым логотипом Бетмена.
Я оценила, кстати. И вид спереди, и вид сзади и даже вид сбоку, пока это немое чудо, корейского колориту пыталось бочком нырнуть в комнату. Правда, так и не сообразила, с чего его мои пожелания из еды на завтрак так напугать-то умудрились?
Пожав плечами на такое странное поведение Жмурика, бросила сумку на пуфик и отправилась грабить холодильник. В конце концов, на эту красоту я, по ходу дела, ещё не раз полюбоваться успею. А вот урвать кусочек еды, пока сия красота смущается, стыдится, пугается (ну или что он там делает?) и не может составить мне конкуренцию, это дело первостепенной важности.
Зарывшись с головой в недра хранилища продуктов, я не обратила внимания на шум в коридоре. И только вежливое постукивание по дверце, привлекло моё внимание. Усиленно так привлекло. От неожиданности я ударилась затылком о полку, чуть не сделала такую желанную яичницу по-быстрому, банально уровни яйца на пол и возмущённо уставилась на нарушителя спокойствия.
Жмур нашёл штаны, это плюс. Жмур продолжал щеголять полуголым торсом и я с некоторым опозданием поняла, что мне нравится на него смотреть, а это не есть хорошо, на самом-то деле. А ещё этот взгляд, обиженный и оскорблённый в лучших чувствах…
Где-то в душе шевельнулась совесть, с какой-то радости решившая вернуться из отпуска пораньше. И чего ей на Карибах-то не сиделось?
— Эй, чувак! Я ж не отрицаю что ты очень даже впечатляющий, а некоторыми местами и выдающийся… — тут я невольно скользнула взглядом ниже, но тут же вернула всё внимание заинтересованно вскинувшему брови зомбику. — Но если бы ты знал, что порою привозят в морг… То не был бы таким самоуверенным, — и пока парень осмысливал такое заявление, захлопнула ногой холодильник, невинно поинтересовавшись у Жмура. — Чаю?
Короткий кивок головы и такая загадочная полуулыбка, что я недоверчиво хмыкнула, переключаясь на готовку. Что-то везёт мне сегодня на такую вот многообещающую морду лица. И если в случае с Усольцевым паранойя назойливо советовала приобрести биту, то поглядывая на Жмурика я испытывала… Предвкушение, искренне и мягко улыбаясь ему в ответ. И думая очень крамольную мысль.
Мысль о том, что, не смотря на без малого четыре дня знакомства и упрямого молчания с его стороны (пусть и по объективным причинам), мне в его обществе спокойно и уютно. А самое главное, к концу рабочего дня я не думала о том, куда податься окромя пустой квартиры. Наоборот, спешила, попутно судорожно соображая, что ж приготовить такому прожорливому сожителю и из чего?
Поймав себя на таких, отдающих ванильным духом думах, я только чудом не спалила многострадальную яичницу. И с какой-то тоской подумала о том, что надо либо срочно налаживать личную жизнь или всё-таки обратиться к психологу. Принимая во внимание мою дикую нелюбовь к мозгоправом так и вовсе, вариант-то всего один…
И тот ассоциируется с тараканом. Ну что за жизнь?
Почесав нос, кивнула сама себе и сгоняла в коридор, чудом не оттоптав зазевавшемуся гостю его же ноги. Добыв телефон, вернулась и принялась завтракать, попутно набирая сообщение одному конкретному абоненту. И не обращая никакого внимания на то, что нехитрую еду доготовил Жмур и он же поставил передо мною чашку чая.
Кажется, это парня обидело даже больше, чем пой пёрл в коридоре. Вот только о том, чем мне это аукнется, я не думала, увлечённо переписываясь с пресловутым Васей. А то романы крутить с пациентом, пусть и невольным, мне откуда-то взявшаяся этика мешает.
Глава 6
— Дура.
Слова подкрепил хруст костей, для меня прозвучавший просто оглушительно. Яркая вспышка боли выбила воздух из лёгких, но закусив нижнюю губу я молча терпела экзекуцию, не открывая глаз и уж тем более не комментируя нелестные эпитеты в свой собственный адрес.
В общем-то, заслуженные, кстати.
— Идиотка!
Меня бесцеремонно подняли на ноги, заставили вытянуть руки вверх, задрали заляпанную кровью футболку и принялись сноровисто и опытно проверять рёбра на прочность. Пальцы были жёсткие, сильные. Действовали уверенно и со знанием дела, пересчитав многострадальные кости, прошлись по ним на груди и на спине. И убедившись в том, что на первый взгляд ничего серьёзного нет, милостиво одёрнули футболку.
— Трупоманка хренова! — обречённо выдохнул Шут, усадив меня обратно на стул и ухватив пальцами за подбородок. Заставил поднять голову вверх и принялся аккуратно стирать кровь с лица, стараясь не потревожить нос и не причинить ещё больше боли.
Проблематично, учитывая, что моё тело на данный момент — это один большой синяк. Но я продолжала молчать, терпеливо снося и упрёки, и оскорбления и ворчание, и такую вот заботу о себе любимой.
— Сколько пальцев видишь? — хмуро поинтересовался парень, помахав перед моим лицом двумя оттопыренными пальцами.
Голова закружилась, тошнота поднялась к горлу. Сглотнув вязкую горечь, я с трудом разлепила спёкшиеся, разбитые губы, хрипло выдохнув:
— Восемь, млять. Шут, если не хочешь что бы я тебе исполнила сольную партию рыголетто, прекрати размахивать руками перед моим лицом, ладно?
— Тьфу на тебя, — ругнулся парень, влажным полотенцем обтирая моё лицо и, не спрашивая, аккуратно поднял на руки, утаскивая в своё логово…
В смысле в зал, где устроил со всеми удобствами на диване, положив самодельный компресс на лоб и усевшись рядом на пол, ероша пальцами волосы. Я тихо вздохнула, прикрыв глаза и пытаясь не думать. Вообще. Ни о чём. Это было просто физически больно.
Правда блаженной тишиной я наслаждалась недолго. Минут пять от силы. Ровно столько потребовалось Шуту, что бы прийти в себя и начать говорить.
— Харон, мать твою моргову, — Лёшка вновь зарылся пальцами в свои волосы, явно пытаясь сдержаться и не начать орать на всю Ивановскую. — Объясни мне, идиоту, какого хера ты, вместо того что бы вызвать скорую позвонила мне, а? Это что, героическая попытка сдохнуть рядом с рабочим местом на зло всем и вся? Или ещё какая-то невъе… Невероятная в своей гениальной глупости идея?!
Голос он не повышал. Только сильно это не спасало, его тирада всё равно отозвалась гулким звоном в моей многострадальной голове. А любая попытка подумать приводила к резким вспышкам боли, до чёрных пятен в глазах и усиливающейся в геометрической процессии тошноте. Но даже с этим можно было бы мириться…
Если бы у меня имелся хоть какой-то ответ на поставленный вопрос. Нет, я примерно представляла, откуда растут ноги у этого подарка Судьбы. Сложно было не догадаться, когда мне буквально потыкали в причину носом и всеми остальными частями тела, поддавая битой для лучшего соображения. Вот только как бы глупо это не звучало, мои проблемы — это только мои проблемы.
Друзьям и без меня забот хватает выше крыши.
— Харон, — тихо, с нотками угрозы рыкнул Шут, так и не получив никаких объяснений.
Пришлось шумно вздохнуть и проявить хоть какие-то признаки умственной деятельности, с трудов выдавив из себя:
— Как пройти в библиотеку спросили, — хрипло хохотнула, сглатывая очередную порцию вязкой горечи на языке. — А я заметила, что для развития интеллекта время давно и безвозвратно упущено. И пациента проще убить, чем реанимировать и прокачать до нового уровня.
Шут на это только фыркнул, прислонившись спиной к дивану и откинув голову назад. Помолчал минуты две, давая мне робкую надежду на благодатную тишину и оздоровительный отдых. Но жестоко обломал, состроив недоверчивую рожу и выдав с изрядной долей сомнения:
— Врёшь, как дышишь, трупоманка. Была бы обычная гопота, они б от тебя удрали, сверкая пятками. Благо опыт общения с такими личностями у тебя побольше моего будет. Так что колись Харон, где ты умудрилась кому-то дорогу перейти. Да так, что били тебя аккуратно, сильно и эффективно!
— Я белая, пушистая и невинная, аки младенец, — тихо выдохнула, закрыв всё-таки глаза и пытаясь отвлечься от того, как стремительно кружится потолок над головой.
Вот ещё бы Шута убедить в том, что всё в порядке и не стоит его внимания, и была бы вообще красота. Только это чудо в пёрьях обладало своим собственным мнением на то, как друзья должны заботиться друг о друге. И он мне нервы на кулак намотает, но попытается докопаться до правды. Я его временами просто терпеть не могу за эту дурацкую опеку, а временами просто обожаю, да…
— Жень, ёжик ты колючий… — устало протянул Шут, судя по звукам развернувшись ко мне лицом и проведя пальцами по моей щеке. Я невольно поморщилась от ноющей боли, раздирающий не только голову, но и всё тело. — Я же помочь хочу. Скажи, кто и раскатаем этих нехороших личностей по ближайшей вертикальной поверхности! Пусть судмедэксперты потом развлекаются, блинчики скатывают в рулончики и считалкой определяют ху из ху из этой биомассы!
— Шут, не ешь мой мозг… Его и без тебя выклевали сегодня… — вздохнув, машинально попыталась потереть переносицу и тут же тихо, но вдохновенно выматерилась. — Млять твою через коромысло-то… Что ж им мой шнобель покою никогда не даёт… И кто тебя учил кости вправлять, антихрист?!