Свеча потрескивала, вспыхивала огнем, отбрасывая на задумчивое лицо Лешака беспокойные тени.
Он любил мою маму, этот странный мужик. Да и мужик ли? Речь у него грамотная, библиотека вон. Кормилица сказала, знахарь…
— Ты доктором был? — Догадка опалила, точно огнем.
— А какая теперь разница, барчонок? — Лешак резко встал, отошел к окну, сказал, не глядя в мою сторону: — Ты очень на нее похож. Те же глаза, та же улыбка. Если бы не был так похож, не знаю… — Он не договорил, но я и так все понял. Матушка меня спасла, руками Лешака вытащила из волчьей ямы.
— Ты про опасность что-то говорил. — Я подбросил в печь березовых поленьев. — Когда к нам в дом приходил.
— А тебе мало опасности? — Лешак обернулся, лицо его озарилось недобрым светом. — Сколько раз ты по краю ходил?
Сколько раз?.. В горло будто хлынула холодная речная вода. И бок заныл…
— Смерть за тобой тенью ходит. Человек к тени быстро привыкает, перестает бояться. А ты бойся, Андрей! Страх — твой наипервейший помощник. И на тень оглядываться не забывай. Глядишь, и поймешь что-то для себя.
Я не понял. Когда Лешак говорил вот так, загадками, я ничего не понимал, но, странное дело, верил каждому его слову и на собственную тень нет-нет да и оглядывался.
Он отпустил меня к Рождеству. Вывел из леса на опушку, обнял тепло, по-отцовски.
— Дальше ты уже сам, Андрей. И помни, что я тебе говорил про тень. Оглядывайся, присматривайся.
— Спасибо. — На глаза навернулись непрошеные слезы.
— Иди уж! — Лешак нахмурился. — Дорогу ты ко мне знаешь. Понадоблюсь — приходи.
Он еще долго стоял на опушке, провожая меня взглядом. Загадочный отшельник, знахарь, мой второй отец…
В родимый дом я вошел неузнанный. Стариковский посох, хромота, чужая одежда, заросшее бородой чужое лицо.
В людской не было никого, кроме кормилицы. Сухонькая, седая, она, казалось, постарела на десяток лет.
— Ну, здравствуй! — Ноги вдруг перестали слушаться, я обессиленно опустился на лавку.
Женщина всматривалась в мое лицо выцветшими, подслеповатыми глазами, а потом с всхлипом бросилась на шею. Узнала!
Отец тоже узнал меня не сразу. Сжал в крепких объятьях, отстранился так же, как и кормилица, всматриваясь в мое лицо.
— Живой, — не сказал, а выдохнул. — Живой, слава тебе, Господи…
Он тоже изменился. Наверное, мое долгое отсутствие, моя мнимая смерть подрубили внутри у него какую-то важную подпорку, то, на чем некогда держалась его богатырская сила. Силы больше не осталось, на ее место пришла детская растерянность. Отец расспрашивал меня, заглядывал в лицо, слушал, кивая в такт каждому слову, то хмурился, то улыбался, требуя от прислуги сразу же и накрыть на стол, и вишневой наливочки, и баньки. Даже известие о том, кто стал моим спасителем, он, кажется, принял без прежней, нетерпимости.
Я пил, ел, рассказывал свою невероятную историю, а сам все прислушивался, когда же наконец раздадутся в коридоре стремительные шаги Игната. Я ждал, а спросить у отца отчего-то не решался.
Смеркалось, когда наш по-мужски неспешный разговор нарушил задорный перезвон бубенцов. Я видел в окно, как к дому подлетела тройка, как в нетерпении гарцевали на месте белоснежные кони в то время, как одетый в волчью шубу возница помогал сойти с саней какой-то даме. Возницу я узнал сразу, по богатырской стати, по порывистой лихости. Игнат!
Грохот распахнувшейся и тут же захлопнувшейся двери, решительные шаги, дробный перестук каблучков. Сердце мое замерло в ожидании.
— И вовсе не страшно! Кто сказал, что я боялась, Игнат?! — Звонкий девичий голосок, нежный, как пение птиц.
Она и в гостиную впорхнула, как птичка: изящная, порывистая. Маленькая райская птичка посреди лютой зимы.
Следом вошел Игнат. Вошел и замер на пороге. Он признал меня сразу, ему даже не пришлось всматриваться в мое лицо. Он был моим братом! Он меня чувствовал так же хорошо, как и я его.
— Андрей! — В крепких объятьях брата я едва не задохнулся. — Живой! Я знал, что не мог ты вот так умереть. Искал тебя. Веришь? Каждый день по лесу рыскал, что тот волк.
В боку, уже зажившем, но нет-нет да и напоминающем болью о встрече с волчьей ямой, кольнуло. Я поморщился. Игнат тут же разжал объятья, отстранился.
— Ранен? — спросил участливо.
— Пустяки! — Я улыбнулся.
— Андрюша?! — Голосок-колокольчик бесцеремонно и дерзко вторгся в наш разговор. Райская птичка, на ходу сдергивая перчатки и меховую шапку, в мгновение ока оказалась напротив меня, посмотрела снизу вверх.
Я узнал ее! Зоенька Боголюбова, отцовская крестница и наша подруга детства. Сколько же я ее не видел? Год? Два? Но разве ж может человек измениться вот так, до неузнаваемости?! Из смешной девчонки с тонкими, кое-как заплетенными косичками превратиться в такую красавицу. Зоя смотрела на меня, взгляд ее лучился радостью, а я стоял чурбан чурбаном, как дикарь, как необразованный мужик. Да и кто я в ее глазах?! В мужицкой одежде, косматый, бородатый — дикарь и есть…
— Боже мой, какая радость! Игнат, это же чудо! — На мою руку легла ее ладонь, и в этот момент я вспомнил наконец о хороших манерах.
— Здравствуй, Зоя! — Ее пальчики были холодными с мороза, но губы мои обжигали, точно огнем.
— Да к чему же этот официоз?! — Зоя засмеялась звонко и радостно, привстала на цыпочки и поцеловала меня в заросшую щетиной щеку. Меня, дикого лесного человека!
От нее пахло морозом и фиалкой. Дивный этот аромат навсегда врезался в мою память. Образ той, что одним лишь легким касанием навсегда изменила мою жизнь, до смерти будет ассоциироваться у меня с фиалкой.
Дэн
Когда Дэн возвращался к себе, костер уже не горел, а на дворе не было видно ни единой живой души. Из-за Ксанки он забыл о предстоящем разговоре с Суворовым и дядей Сашей. Интересно, состоялся ли разговор?
Из-под двери командира пробивалась тонкая полоска света; Дэн бесшумно прошел к своей комнате.
— Явился! Где тебя черти носили? — Гальяно был неприветлив и мрачен. Наверное, разговор не принес ничего хорошего.
— Было одно дело. — Дэн опустился на свою кровать.
— Дневник у тебя? — спросил Туча странным голосом.
— Графский? Так он тут, под… — Дэн приподнял матрас и замолчал. Дневника не было.
— Значит, не у тебя, — констатировал Матвей. — Мы тут уже все обыскали.
— Сперли! — Гальяно выругался. — Пока мы там шашлыки ели, кто-то здесь пошарил.
— Еще что-то пропало? — Дэн оглядел комнату.
— Похоже, только дневник.
— И на кого думаете? — Пропажа была не слишком серьезной, но странной. Кому могли понадобиться эти старые записи? И, уж если понадобились, то что в них было такого важного?
— А на кого думать? — развел руками Гальяно.
— Да на кого угодно! — вскинулся Матвей. — Начиная с измайловских бандерлогов и заканчивая Шаповаловым. Комната-то не запирается! Ты ж сам видишь, какие у нас тут порядки: за территорию ни-ни, а на территории что хочешь, то и делай. Я вот думаю, неспроста это все. Значит, в этом дневнике было что-то важное. Эх, не дочитали!
— Я думаю, это Суворов, — сказал Гальяно. — Вспомните, он видел дневник.
— Не обязательно, — возразил Матвей. — Нас могли подслушать. Нас ведь кто-то подслушивал тогда, в парке.
— Ильич?
— Не исключено, но тоже не факт. Народу тогда в парке ошивалось много.
— Бандерлоги отпадают, — сказал Гальяно с сожалением. — Бандерлоги были в тот день с Чуевым на речке.
— О том, что мы взяли дневник, мог знать тот, кто положил его в тайник, — заметил Дэн. — В таком случае ни подглядывать, ни подслушивать не надо, достаточно знать, кто был в библиотеке.
— Шаповалов? — выдохнул Гальяно.
— Не знаю. Да и что сейчас гадать? Вы насчет гари с Суворовым разговаривали?
— Разговаривали. — В голосе Гальяно не слышалось оптимизма. — Про гарь они нам с дядей Сашей ничего нового не сказали. От Ильича мы, может, и больше узнали.
— А как насчет блуждающего огня?
— Вот тут уже интереснее. Дядя Саша говорит, во время Великой Отечественной тут отряд фрицев квартировал.
— Где — тут? — уточнил Дэн.
— В поместье. Странный какой-то отряд, тихий. В том смысле, что местных почти не трогали, все больше по лесу шарили, землю копали. Сечешь?
— Нет.
— Искали они что-то в лесу.
— Что?
— А кто ж знает! Суворов про Ананбере какое-то говорил.
— Аненербе, — поправил его Матвей. — Это контора такая была у фрицев полунаучная, полумистическая. Они даже вход в Шамбалу искали.
— Думаешь, вход в Шамбалу здесь, в нашем лесу? — усмехнулся Дэн, которому вся эта история уже начала казаться полной фантасмагорией.
— При чем тут Шамбала?! — отмахнулся Гальяно. — Мало ли что можно было искать! Да что угодно! Может, вход в катакомбы какие-нибудь древние или вообще клад!
— Ага, прямо сразу клад.
— Ну не знаю, — Гальяно развел руками. — Что-то же немцы в лесу искали. Что-то такое, к чему не привлекали даже местное население. Дядя Саша сказал, есть свидетельства очевидцев, которые рассказывали, что видели, как фашисты что-то копали в лесу. Только свидетелей тех немного, люди в лес ходить боялись, потому что расстреливали их на месте без суда и следствия. Во какая секретность!
Дэн кивнул, история приобретала неожиданный оборот.
— Но даже не это важно. — Гальяно выглянул в окно, а потом понизил голос до шепота: — То, что наших людей эти гады не щадили, понятно. Мало того, они и своих не пожалели. Заперли солдат в казарме, облили бензином и подожгли. Это уже в сорок третьем было, наши как раз наступали.
— Кто поджег?
— Главный фашист и прихвостень его из местных.
— А может, все-таки партизаны?
— Не было в этих местах активного партизанского движения. В том-то и дело! Суворов сказал, отряд квартировал в графской конюшне: двери есть, окон нету. Двери снаружи подперли чем-то, стены облили бензином, и все дела. Никто не спасся. Да что там солдаты! Офицеры немецкие тоже все погибли. Их тут в поместье человек пять было, не считая главного фрица.
— И этих сожгли?
— Нет, этих, похоже, отравили. Пожар ночью случился, ясное дело, его никто тушить не спешил. Что произошло, только утром поняли, когда прислуга из местных заглянула в дом. Все фрицы мертвые за накрытым столом. Значит, отравили их.
— Прислуга и отравила!
— Нет, дядя Саша говорит, двоих недосчитались, командира Ульриха фон Витте и того упыря из наших, который при нем был вроде ординарца.
— И как упыря звали?
— Ефим Соловьев. Одноглазый он был, калека. Потому на фронт и не забрали, оставили в тылу Родину защищать, а он вот как защищал, сразу к немцам переметнулся.
— Он тебе еще не все рассказал, — невесело усмехнулся Матвей. — Командира фашистского, этого фон Витте, потом аккурат на Чудовой гари нашли, задушенного и на дереве повешенного.
— Думаешь, это Соловьев его? — спросил Дэн.
— Не исключено.
— Ладно, предположим, все друг друга перебили, чтобы сохранить какую-то страшную тайну. Что за тайна-то?
— А вот это нам с Суворовым и предстоит выяснить!
— Нам с Суворовым? — Дэн удивленно приподнял брови.
— Сдается мне, — Матвей взъерошил волосы, — что Суворов с Туристом нам далеко не все рассказали, придержали кое-что для себя.
— Ничего, — вмешался Гальяно, — нам тоже есть что придержать. Без нас они блуждающий огонь не найдут.
— Кстати, странно, что огонь этот загорается только раз в тринадцать лет. Кто его зажигает и зачем? — Матвей посмотрел на Тучу, как будто у того был ответ на его вопрос.
Туча ничего не ответил.
— Может быть, какой-то механизм срабатывает, — предположил Гальяно. — Ну, типа таймера. Раз в тринадцать лет срабатывает механизм, включается маячок.
— А люди, которые пропадают и погибают в самую темную ночь, здесь каким боком? — спросил вдруг Туча. Из всех четверых только он был настроен скептично, если не сказать агрессивно.
— Не знаю, может быть ловушки какие-то срабатывают в это время.
— Или у блуждающего огня есть хранитель, — тихо сказал Дэн.
— Если так, то хранителю этому должно быть сто лет в обед, — отмахнулся Гальяно, но тут же замолчал, задумался. — Считаешь, это Лешак? — спросил шепотом.
— Не знаю. — Дэн и в самом деле не знал. Слишком странной, слишком запутанной получалась эта история.
— Ладно, неважно это сейчас. Мне вот думается, а что, если фрицы нашли то, что искали? Нашли и перепрятали, ну или там не успели с собой забрать. Вдруг там, в лесу, есть какой-то тайник или подземный бункер. Они ж землю копали, может, не только искали, но и строили что-нибудь. — Гальяно обернулся к Туче, спросил: — А ты что скажешь? Похожа была та штука на вход в бункер? Или на туннель какой светящийся?
— Не знаю я. — Туча отвечал с неохотой, словно даже воспоминания причиняли ему боль.
— Или лифт! — не унимался Гальяно. — Точно — лифт! Ты же сам говорил, что там поднималось что-то из-под земли. Все понятно! Там шахта, а в шахте — лифт!
Туча ничего не ответил, отвернулся к стене. Похоже, предположения Гальяно его не впечатлили.
— И когда мы туда пойдем? — спросил Дэн, вспоминая данное Ксанке обещание. Можно ли брать ее с собой в такое странное место? Нет, пожалуй, лучше сначала без нее.
— Суворов сказал, завтра. — Матвей прихлопнул залетевшего в комнату комара, прикрыл окно. — Утром он нам даст выспаться, отменит пробежку, а в обед нас ждут великие дела.
Матвей ошибся. Утром почти всех их ждала инфекционная больница. Первому стало плохо Туче, следом в туалет побежал Гальяно, Матвея накрыло уже под утро. Здоровым и полным сил из их маленькой компании остался только Дэн.
Причина выяснилась довольно быстро. Заболели только те, кто прошлым вечером угощались купленными у деревенской бабушки огурчиками, как раз в то время, когда Дэн уже ушел от костра. Больше остальных досталось Суворову. Помимо физических страданий, он испытывал еще и угрызения совести за отравленных бабкиными огурцами подопечных. Медсестра Леночка сначала пыталась спасти отряд активированным углем и промыванием желудков, но скоро расписалась в своей беспомощности и, несмотря на протесты Шаповалова, принялась звонить в район. К обеду от их отряда осталась только четверть, остальных увезли в инфекционную больницу.
Остаток дня Шаповалов провел в телефонных переговорах с родителями, больницей и начальством, а ближе к вечеру страсти улеглись. В возникшей суматохе на разбитые морды близнецов обратил внимание разве что Чуев. Наверное, близнецы так и не назвали имя своего обидчика, потому что Дэна не вызвали ни на разговор к Чуеву, ни на ковер к Шаповалову.
Ксанку он не видел целый день и уже начал переживать, а не попробовала ли и она злополучных огурчиков, когда в комнату, непривычно пустую в отсутствие друзей, заглянул Василий.
— Тебе встречу назначили, — сказал он чуть удивленно. — Прикинь, всю неделю молчала как рыба, а тут подходит и говорит: «Позови мне этого блондина из отряда вепрей».
Надо же, «этого блондина»! Дэн усмехнулся.
Наверное, Василий расценил его улыбку по-своему, потому что добавил:
— Я так и думал, что ты не в курсе ее планов. Пойти сказать, чтобы отвалила?
— Где она меня ждет?
— В парке у калитки. — Василий шмыгнул носом. — Стесняется, наверное, при всех. Ты ж вон какой, а она вон какая… — закончил он свою мысль.
— Спасибо, что передал. — Дэн встал с кровати.
— Стольник. — Мальчишка хитро сощурился.
— За что?
— За то, что позвал. Она же мне типа родственница, я с нее денег взять не могу. Да и что с нее взять?!
— А без денег совсем никак? Вот просто так, от чистого сердца, не получается?