Никогда еще Лучезарная не видела столь красивого и сильного мужчины. В свои двадцать пять зим она успела познать очень многих, узнать цену чувственному наслаждению от единения в закрытых покоях под пологом лазурного шелка, но чувств подобных тем, что она испытывала сейчас, ей еще не довелось впустить в свое сердце. Все мужчины, которые делили с ней ложе, и близко не стояли с волевым и мужественным Алариксом. Мужи Атланты были слабы и податливы любому приказу дев империи, не осмеливаясь просить о чем-либо и отказывать — подобное своеволие всегда жестоко каралось. Она забывала их лица с восходом солнца, те же, кто оставлял след в памяти благодаря своим навыкам и проявлением характера, давно отправились в чертоги Антала. Латима не имела права компрометировать свое имя излишними подробностями своих чувственных удовольствий.
Она не стеснялась дарить своим партнерам ласку рабов, она испытывала запретный восторг, когда крепкие рабы, бывшие воины, держали ее роскошные косы в захвате сильных рук, имея ее гибкое тело по своему усмотрению, подводя гордую воительницу к тонкой грани удовольствия, смешанного с болью. На время опасная и своенравная Лучезарная становилась робкой и уязвимой в их крепких объятиях, позволяя тем чувствам, которые была вынуждена прятать глубоко, вырываться из груди вместе со слезами и счастливыми стонами. Только тогда ее тело дрожало от экстаза, горло саднило от стонов и криков наслаждения, а в глубине души вспыхивали, взрываясь и распадаясь на блики света, сотни небесных светил, которые открывали врата навстречу абсолютному счастью и умиротворению.
Но стоило первым лучам солнца окрасить горизонт, полет обрывался на своем пике. Латима смущенно улыбалась своему ночному любовнику, который внутренне расцветал от осознания того, что смог покорить самую жестокую и прекрасную деву империи, втайне забавляясь его иллюзиям абсолютного превосходства. Занятно было наблюдать его гордо вздернутый подбородок, злорадную улыбку, пошлые замечания, которые вливались в кровь новыми очагами тайного удовлетворения; страстная ночь развязывала язык всем без исключения, так забавно было слушать ахинею каждого из временно возвысившихся рабов. О, все без исключения любили пофилософствовать на отвлеченные темы после жаркой ночи с Лучезарной. Многие недоумевали, как Атланта смогла добиться величия, если ее девы в постели оказывались бесстыдными и готовыми на все рабынями мужчин, и, не имея сил смириться с собственной жалкой участью, наполнялись чувством глупого превосходства. Иные строили планы на последующие ночи, расписывая в деталях свои низменные желания; у всех без исключения преобладало одно — заставить приближенную матриарх ползать в ногах, умоляя о ласке. Особо запомнился пленный воин Кассиопеи, пронзенный стрелой Криспиды от одного только поцелуя, который признался в том, что давно разработал план побега из шахты, где смог возвыситьлся до главного надсмотрщика за рабами. Не в силах вернуть ускользающий разум после рабской ласки в исполнении Латимы, он легко сдал всех своих соратников, умоляя взамен лишь об одном — чтобы прекрасная Лучезарная бежала из родной империи вместе с ним и вошла в его дом величественной супругой.
Но, стоило лишь резным дверям ее покоев закрыться за очередным любовником с первыми лучами зари, его жизнь была предрешена. Латима считала ниже своего достоинства марать собственные ладони их кровью. Нож, удавка на шею, камень, пучина глубоких вод — исход был один.
Верные Пантеры ожидали у дверей завершения жаркой ночи, чтобы заставить того счастливчика, кому удалось разделить ложе с их госпожой, замолчать навеки. Иногда Латима выпроваживала мужчин задолго до рассвета, таким образом, награждая своих преданных воительниц за их службу и верность. В одном она не сомневалась никогда: все эти мужи умирали счастливыми, даже не успев осознать, что их земной путь оборвался. Закрывая глаза в краткой предсмертной агонии, они уносили в чертоги своих богов лик самой прекрасной девы из всех тех, которой им доводилось обладать в течение всей своей жизни.
Жалела ли она хоть кого-нибудь из них? Нет, Латима не могла припомнить ни единого подобного случая. Участь рабов была жестока и незавидна. Исключения составляли лишь мужи из знатных родов Атланты, но они были покорны до оскомины и не оставляли искрящегося следа в памяти чувственной девы. Лишать их жизни не имело смысла — они молчали под страхом жестокой смерти, втайне надеясь, что однажды снова будут удостоены чести ласкать столь прекрасную женщину.
Слава о жестокости Лучезарной девы Атланты ширилась территориями далеких земель, обрастала легендами и небылицами; сотни паломников стремились в матриархальную империю лишь для того, чтобы узреть ее — прекрасное, но такое опасное видение. Она по праву делила свою экстравагантную славу с Лаэр, — две такие разные женщины, словно день и ночь в цикле круговорота, и такие же близкие! Ничто не могло разрушить их дружбы. Лаэртия никогда не осуждала методы подруги, как казалось Латиме, даже одобряла подобные действия, потому как не в меру длинный язык любого из самцов мог скомпрометировать империю.
… — Больше торговых путей, но не смей окропить договор кровью жертв на пути к своей славе!
Лучезарная бегло просмотрела свиток папируса с очередным соглашением относительно беспошлинной торговли между Атлантой и Спаркалией и подняла пылающий стилос.
Ее чувственные губы сомкнулись, когда она подула на огонек оранжевого пламени, заставляя его погаснуть, и поставила росчерк герба империи на соглашении. Одно движение руки и свернутый в трубочку документ покатился по гранитной плоскости стола переговоров навстречу Фланигусу. Латима пристально наблюдала за его движением, боковым зрением отметив, как поднялись вверх брови Аларикса.
Она уважала обычаи чуждой империи, но подниматься со своего места сочла ниже своего достоинства. К тому же, на таком расстоянии не было слышно стука ее сердца, которое не желало замедлять свой бег от одного присутствия мужчины, который столь сильно волновал ее. Грудь девушки налилась сладострастной негой, скрытые шелковой юбкой складки обнаженного женского естества увлажнил нектар неподвластного разуму желания, и она провела кончиком языка по пересохшим губам, понимая, что этот жест может выдать с головой ее истинные мысли.
Длинные пальцы императора Спаркалии легли на свиток, задержавшись на нем на короткое мгновение. Его внимательные светлые глаза с насмешливым интересом изучали сидящую напротив девушку. Латима прекрасно знала этот взгляд, который так часто приходилось наблюдать у властителей патриархальных держав — усиленное превосходство, призванное скрыть пожар желания, который в их империях считался проявлением недопустимой слабости. Гордый Аларикс мог обмануть кого угодно своей показательной невозмутимостью, но только не ее. Волны чувственного жара возмущенной плоти омывали просторный зал переговоров, падали невесомыми горячими лепестками на кожу Латимы, разжигая ответный пожар вспыхнувшего вожделения. Очаг жертвенного костра неминуемого влечения разгорался между ее сомкнутых ног, скользил ошеломительной пульсацией по стеночкам пещеры Криспиды, поднимаясь выше, сжимая сердце своими неумолимыми чувственными тисками, вызывая легкое головокружение. Никогда прежде гордая воительница не испытывала подобного — это была стена вечного, негасимого огня, массив неумолимого цунами, порыв ураганного ветра. Страсть завладела телами и сознаниями, неведомая прежде, поглощающая, сжигающая все преграды на своем пути и не знающая пощады. Этому безумию не суждено было стать временным и угасающим с первым единением двух сущностей, неизбежное столкновение-соитие разожжет его еще больше и сильнее, затопит счастьем без опустошения.
Латиме не было страшно. Кажется, именно сейчас она испытала неловкость за то, что втайне посмеивалась над Лаэртией и чувствами своей матриарх к Арию, отцу принцессы Ксении. Во уже три зимы, как гордый воин, вольный спутник Справедливой отбыл в чертоги Антала, пав смертью храбрых на поле брани. Тогда Атланта не только оттеснила падаль Черных Земель подальше от Лассирии, но и аннексировала часть территорий крупного рабовладельческого царства.
Аларикс медленно, как показалось Латиме, намерено чувственным движением длинных пальцев развернул пергамент и слегка сдвинул брови, внимательно изучая текст. Лучезарная отпила холодной ключевой воды из резной пиалы, чтобы унять жар разгоряченной плоти, и заставила себя отвлечься, вспомнив о Лаэр и ее чувствах к вольному спутнику.
Арий был рожден в землях Белого Безмолвия — далекой империи, где зима царила постоянно, и даже приход краткого лета не длился более тридцати солнечных круговоротов. Большую часть времени землю покрывала мгла, а на небосводе бог Аэдин писал живописные картины ярчайшими переливами светящихся красок. Там царил непривычный для иных империй уклад жизни — если в Атланте была абсолютная власть женщин, в Спаркалии и Кассиопее — мужчин, то земля Белого Безмолвия даровала одинаковые права и мужам, и девам от рождения и вне зависимости от их принадлежности к знати. Белокожие валькирии сражались бок о бок с великими воинами, их свободы никогда и ни в чем не ущемлялись, а в семьях царило взаимопонимание и уважение друг к другу.
На исходе летней декады Арий из рода Покорителей Стихии впервые появился во дворце Атланты. Тогда Лаэртия восседала подле матриарх Атлантиды, ее епархией было ведение необременительных переговоров, касающихся торговли, искусства и архитектуры. Великий воин Белых Брегов поразил всех без исключения женщин своим сильным телом, белоснежной кожей, ледяными голубыми глазами и длинными волосами цвета пшеницы, так похожими на волосы принцессы Лаэртии. Даже Латима тогда отметила его экзотическую красоту и недюжинную силу, испытав мимолетное томление внизу живота. Но достаточно было одного взгляда Лаэр, чтобы девушка погасила вспыхнувший интерес — право принцессы было неоспоримым.
Он не просил военной поддержки, торговых путей или же иных благ. Не более двадцати круговоротов тому назад драккар Аннег из рода Покорителей Стихий, его горячо любимой сестры, потерпел крушение у берегов Черных Земель, сбившись с курса и так и не достигнув побережья Кассиопеи, где северная валькирия намеревалась приобрести партию слез пустыни в качестве своего приданого. К счастью, ей в некотором роде повезло — вождь Черноземии не стал выставлять белокурую красавицу на аукцион, а отправил в качестве подарка матриарх Атлантиде в благодарность за временное предоставление водного коридора.
Рабыне-северянке было столько же зим, сколько наследной принцессе Атланты, и матриарх направила девушку в услужение к своей дочери. Лаэр, а вместе с ней и Латима, были с первых дней восхищены выдержкой и достоинством молодой рабыни. Уже на второй солнечный круговорот принцесса избавила девушку от рабского ошейника. Они проводили время в долгих беседах и сами не заметили, как сдружились между собой. Веселая и никогда не теряющая присутствия духа Аннег открыла будущей матриарх несколько секретов в обращении с оружием. Их часто можно было увидеть втроем на тренировочной площадке, где они совершенствовали свои навыки, а после отдыхали в тени вечерней прохлады.
Арий потратил все свои силы и время на поиски пропавшей сестры, и вот след привел его в Атланту. Лаэртия выслушала великого воина вдумчиво и внимательно, ничем не выдав своего моментально вспыхнувшего интереса к этому мужчине.
— А что если, Арий Покоритель Стихий, я откажусь вернуть тебе сестру? Гордая дева наполнила мои дни радостью и довольством, и я не желаю терять верную подругу.
Словно молния сверкнула в ледяных глазах северянина. Рука воина легла на эфес меча, а от его голоса дрогнула даже матриарх.
— Тогда, принцесса Лаэртия, я буду вынужден позволить своему мечу говорить с тобой вместо себя!
Это была не было угрозой, но потрясенные дерзостью визитера Пантеры схватились за мечи, готовые по одному приказу матриарх Атлантиды пронзить нахального воина. Но матриарх сразу поняла, почувствовала искры необъяснимой симпатии, которые зародились между ее дочерью и этим необыкновенно красивым и статным мужчиной, поэтому не вмешивалась в разговор. Лаэртия поднялась с трона и бесстрашно спустилась к нему.
— Я буду вести разговор за вратами покоев принцессы.
Когда они вошли в ее комнату, Аннег, не поверив своим глазам, кинулась на шею брату. Лаэртия сняла маску холодной правительницы и тепло улыбнулась девушке.
— Ты свободна. Но видит Антал, как мне будет тебя не хватать!
Глаза Ария потеплели, он сделал пару шагов навстречу принцессе, но Латима, догадавшись о том, что он намеревается сделать, незаметно покачала головой, предостерегая того от падения к ногам будущей матриарх. Лаэртия же с улыбкой выслушала его сбивчивые слова искренней благодарности и, поколебавшись, накрыла сильную ладонь воина своей.
— Гостем прошу тебя быть часть осенней декады, Бесстрашный Стихий Повелитель! Сердце мое покорила твоя безрассудная смелость.
Лаэртия всегда говорила прямо, не стесняясь своих чувств — одна из неоспоримых привилегий будущей королевы. О том, что стрелы Криспиды в очередной раз поразили одновременно два сердца, было не трудно догадаться по пристальному взгляду друг другу в глаза и самой обстановке в покоях принцессы.
Спустя семь круговоротов Аннег, получив от Лаэртии несметное количество дорогих подарков, отбыла к Берегам Белого Безмолвия, где ее ждал возлюбленный. Арий же так и не смог покинуть будущую правительницу Атланты. Он с честью выдержал испытания, которым Лаэртия подвергала его, испытывая на прочность, и со временем принцесса объявила о том, что Арий Покоритель Стихий официально становится ее свободным спутником. Права мужчин, получивших этот статус, были равны правам атлантских дев и давали свободу выбора и принятия решений во всем.
Это и погубило гордого Ария, думала Латима, наблюдая за тем, как Аларикс поставил свою подпись на договоре и капнул на бумагу расплавленный свинец, закрепив росчерком герба застывающий металл. Если бы Лаэртия не наделила своего возлюбленного такими полномочиями, он бы не погиб в том бою. Лассирия была отбита у войска черных Земель, но Арий так жаждал подарить своей принцессе прибрежную территорию этой подлой державы! Воин чести и достоинства погиб от удара в спину в часы вечернего перемирия.
Лаэртия была в ярости. Всех чернокожих пленников было приказано тут же предать смерти, горели деревни и города империи работорговцев, но ничто из этого не могло вернуть Ария к жизни. Лишь присутствие юной принцессы Ксении со временем позволила улечься ее боли — белокурая и голубоглазая, настолько похожая на отца внешне, насколько отличная от него нравом.
— Если мое сердце когда-нибудь снова начнет биться, пронзенное стрелами Криспиды, мой вольный спутник не получит подобных прав! — беспрекословно заявила матриарх, когда Латима завела с ней этот разговор. — Я не желаю сжигать дотла свою душу снова, переживая смерть возлюбленного мужа!
Нить воспоминаний дрогнула и прервалась.
Аларикс Фланигус отложил документ в сторону, и Латима едва не вздрогнула, узрев его улыбку. Чувственная и решительная, она смягчила черты его волевого, словно выточенного из гранита лица, и по позвоночнику девушки побежали сладкие разряды волнительного предвкушения. Сохранить невозмутимое выражение лица было сложно, но девушка из последних сил смогла удержать себя в руках. Она не привыкла проигрывать ни в чем, не показывать свою слабость и не уступать никому, даже тому противнику, который превосходил ее во многом.
— Пора испить чашу нектара небесных плодов за достигнутое соглашение! — Аларикс использовал весь свой потенциал, чтобы заинтересовать прекрасную гостью. В его устах поэзия Атланты звучала иначе, вкрадчиво-ласково, волнуя глубоким тембром и эротичной хрипотцой приятного голоса мужчины. Латима ожидала, когда робкие и чем-то напуганные девушки наполнят их чаши красным вином. Издалека их можно было вполне принять за дочерей Атланты — та же бронзовая, словно подсвеченная изнутри кожа, темные волосы и пухлые губы, и лишь слегка ссутуленные плечи и затравленное выражение в глазах, которые они не поднимали выше пола, рассеивало эту иллюзию. Лучезарная проводила их задумчивым взглядом. На рабских рынках спаркалиек часто выдавали за атланток, потому как девы матриархальной империи никогда не становились рабынями — они либо погибали в бою за свою свободу, либо истребляли всех, кто осмеливался попытаться их поработить. Когда одна из девушек оступилась, с ее плеча сползла лямка одеяния, и Латима готова была поклясться, что заметила на ключице красные отметины от плети. Повернулась к Фланигусу, намереваясь спросить его об этом, но слова замерли на ее устах. Он подошел почти вплотную, и взгляд девушки захватили в тиски две серо-голубые льдины с мерцающим в глубине зрачков огнем скорого извержения. От волнения и близости мужчины она непроизвольно сжала пальчики ног и чересчур поспешно схватила свою пиалу с вином, едва не расплескав.