Я закрываю рот ладонью, испуганно поднимаю голову и встречаюсь с пристальным взглядом Джонатана. Он изучает меня, следя за моей реакцией на фотографию.
Только теперь до меня доходит то, что он знал об этой статье еще до того, как мы выехали в больницу. «Должно быть, именно поэтому он и решил взять меня с собой, а вовсе не потому, что ему хотелось, чтобы я обязательно была рядом», — думаю я, чувствуя, как в груди поднимается разочарование.
— Что же нам теперь делать? — слабым голосом спрашиваю я.
Джонатан пожимает плечами.
— С фотографией мы ничего не можем поделать, — отвечает он. — Но это все очень сильно усложняет.
— Насколько?
— Ты представляешь себе, что будет дальше?
Его пристальные взгляды смущают меня.
— Нет, — упрямо заявляю я. Да и откуда мне знать? — Мне еще никогда не приходилось появляться на обложке журнала.
Джонатан не обращает внимания на мой раздраженный голос.
— Эти газетчики подобны навозным мухам, Грейс. Они летают вокруг тебя, нервируют, это можно выносить, только пока их не слишком много. Но стоит им почуять кровь, как они набрасываются целыми стаями, и от них не отделаться.
— И теперь ты опасаешься, что они сделают это?
Он качает головой, видно, что он несколько расстроен.
— Я не опасаюсь этого, я знаю. Это ведь происходит уже не впервые. Достаточно какой-нибудь модели взять меня под руку на каком-нибудь мероприятии, и газеты уже кричат, что я помолвлен. И это привело к тому, что я стараюсь держаться от женщин как можно дальше.
Я застонала про себя. А я-то, дура, обнимала его прямо посреди улицы, где нас мог видеть кто угодно. Отличная идея, Грейс! Здорово придумала, просто потрясающе!
— Но ведь я не модель, — отвечаю я, размышляя, неприятно ли ему то, что его «застукали» именно со мной. Я с ужасом вспоминаю двух эльфоподобных красавиц, который были на той фотографии, которую мы рассматривали вместе с Хоуп. По сравнению с ними я довольно невзрачная. Но, наверное, у этого есть свои плюсы. — Поэтому я не могу быть такой интересной.
Он смотрит на меня веселым, немного усталым взглядом.
— Напротив, — заявил он. — Именно в этом и проблема.
Ком в горле стал еще больше.
— Что?
— Ты даже очень интересна. Неизвестная молодая американка, которая к тому же работает на меня и с которой у меня действительно что-то есть. Разве ты не понимаешь: обычно у меня ничего не было с женщинами, интрижки с которыми мне приписывали. Но с тобой… — Он не договаривает. — Это же настоящая пожива для них. И, к сожалению, для моего отца. — Он поднял руки. — И я уже не знаю, что хуже.
Вот теперь я точно ничего не понимаю.
— Но ведь папарацци не знают, кто я такая.
Джонатан фыркнул.
— Они покане знают, Грейс. Но как ты думаешь, сколько времени пройдет, прежде чем кто-нибудь на фирме решит заговорить? Они выяснят твое имя быстрее, чем тебе того хочется. И тогда нам останется только надеяться, что их интерес отвлекут другие истории, потому что иначе тебя будет преследовать не один папарацци. Самое позднее завтра эта история обойдет всю фирму, можешь быть уверена.
Я чувствую, как мне снова становится дурно, я оборачиваюсь к окну. «Джонатан знает, о чем говорит», — подавленно думаю я. Значит, то, что он предрекает, весьма вероятно, несмотря на то, что я с трудом могу себе это представить.
По всему телу разливается чувство бессилия и обреченности. Вот что, наверное, имела в виду Энни, предостерегая меня относительно Джонатана.
И что мне теперь делать? Первая мысль — бежать. Я могу сесть в первый же самолет, летящий домой, залечь там на дно и надеяться, что британская пресса забудет обо мне. Однако тут же понимаю, что так не пойдет. Моя гордость этого не перенесет. Я ведь не просто так получила это место, я заслужила его. Если я сейчас уйду, это будет равносильно признанию своей вины, как будто я созналась бы в том, что сделала что-то плохое. А я ничего не делала. Ладно, я влюбилась в своего босса. Но разве можно меня в этом упрекать? На глазах выступают слезы отчаяния из-за того, что все вдруг стало таким сложным и начало пугать меня.
— Грейс?
Ладонь Джонатана ложится на мою, я оборачиваюсь к нему. Увидев, как я расстроена, он обнимает меня и прижимает к себе. Комок в горле стал уже настолько большим, что я едва могу проглотить слюну.
— Как жаль, что нельзя сделать так, чтобы этой фотографии не было, — бормочу я, уткнувшись носом ему в плечо.
Я ни в коем случае не хочу быть темой номер один для разговоров в офисе. Или чтобы по пути на работу меня преследовали папарацци. И при мысли о том, какое лицо будет у Энни — и Маркуса, — по спине пробегает дрожь. Как я могла во все это вляпаться?
— Мне бы тоже этого хотелось, — произносит он, и, чувствуя его губы на щеке, я с трудом перевожу дух. — Но я кое-что придумал.
Его близость утешает, как и его слова, и на миг я отдаюсь иллюзии, что все опять будет хорошо. Я хочу забыть, что ждет меня там, снаружи, потеряться в чувстве, которое снова захватывает, когда он начинает меня целовать.
Как только его губы касаются моих, внутри у меня происходит взрыв. Это так приятно, так знакомо, мое тело вспоминает, каково было отдаваться ему полностью, хочет еще больше страсти, которую он может мне дать. И внезапно все остальное перестает иметь значение. Меня так сильно охватывает волнение, что я дрожу, зарываюсь руками в его волосы, притягиваю его к себе, — я не хочу, чтобы меня что-либо от него отделяло.
Джонатан чувствует, что я реагирую, и углубляет поцелуй, что вызывает цепную реакцию, от которой у меня совершенно захватывает дух. Мы реагируем друг на друга, как нефть и огонь: чем больше я его пробую, чем больше касаюсь, тем сильнее во мне разгорается желание быть еще ближе к нему, и он, очевидно, чувствует то же самое. Его губы поглощают меня, его руки повсюду на моем теле. Как утопающий, я хватаюсь за него, страдая без его прикосновений.
Его руки проникают мне под платье, мнут мои ягодицы, поглаживают бедра. Я чувствую между ногами его эрекцию, придвигаюсь к нему, дразня его, пока он не отпускает мои губы и не издает страстный стон.
Он обхватывает мои груди, тяжело ложащиеся ему в руки, опускает голову, целует то, что видно в вырезе моего платья. Его крохотные щетинки дразнят мою чувствительную кожу, и я с нетерпением жду, когда он отодвинет ткань в сторону, вздыхаю, чувствуя это: он обеими руками вынимает мои груди из чашечек бюстгальтера, чтобы свободно гладить их.
— У тебя такая красивая грудь, — бормочет он, ложась лицом в ложбинку между двумя бледными холмами, а его пальцы тем временем дразнят заострившиеся соски. Почувствовав, что я вздрагиваю, он поднимает голову и улыбается. — И такая чувствительная, — добавляет он, прежде чем наклониться и позволить губам сомкнуться вокруг твердых сосков.
Он сосет их, и я чувствую настолько сильное желание внизу живота, что меня словно обжигает огнем. Я издаю громкий самозабвенный стон, запрокидываю голову, зарываюсь руками в его волосы, прижимаюсь к нему, хочу, чтобы это длилось вечно. И у него, по-видимому, такие же планы, поскольку он обводит соски языком, жадно посасывает их, и каждый раз меня словно ударяет молния между ног, желание растет.
Чувствуя, как его рука движется по внутренней стороне моего бедра наверх, я инстинктивно приподнимаю зад, чтобы он мог достичь того места, где собирается моя страсть. Не прекращая ласкать мою грудь, он просовывает пальцы мимо ткани моих трусиков, входя одновременно двумя в мою влажную щелку. Вздохнув, я опускаюсь на его руку, чувствую, как он движется во мне, и начинаю покачиваться у него на коленях, тереться об него.
Ощущение просто безумное, и, несмотря на то что Джонатан не прикасается к моей жемчужине, я чувствую, как во мне нарастает напряжение. То, что он беспрестанно ласкает мои соски, невероятно стимулирует меня, он делает это в том же самом медленном, тяжелом ритме, в котором движутся во мне его пальцы и под который я просто машинально подстраиваюсь.
Я держусь за его плечи, двигаясь на нем все быстрее и быстрее, чувствуя, как все сильнее становятся пронизывающие меня молнии, когда Джонатан еще больше увеличивает темп. Мои соски настолько раздражены, что становится больно, и я боюсь, что не выдержу; с трудом переводя дух, говорю ему об этом. Но Джонатан не реагирует, неумолимо гонит меня дальше, выше, даже начинает покусывать мои соски.
— Джонатан, — беспомощно стенаю я. Он поднимает голову и улыбается, и я тону в его прекрасных голубых глазах.
— Тебе ведь нравится, правда? — спрашивает он, продолжая вводить в меня пальцы, и я слышу в его голосе желание. — А мне нравится твой огонь, Грейс. — Он целует меня в шею, за ухом. — Гори для меня, сладкая.
Он снова опускает голову, снова начинает сосать мои чувствительные соски, одновременно прижимает большим пальцем мою жемчужину, массируя ее. Напряжение резко перерастает в мощный оргазм, охватывающий весь низ живота и совершенно ошеломляющий меня своей силой. Я дрожу, не в силах сдерживать себя, а мои внутренние мышцы сжимаются вокруг пальцев Джонатана, я жалко всхлипываю, пока на меня накатывают долгие горячие волны освобождения. В конце я настолько слабею, что падаю, прислоняясь лбом к его плечу.
Получив возможность дышать спокойно, я чувствую, как он вынимает из меня пальцы, инстинктивно тянусь к ремню на его брюках. Он не дал мне ни малейшего шанса отплатить ему, а мне так хочется. Но он удерживает мою руку.
— Нет, Грейс, — произносит он. — Потом.
Он снимает меня с колен, сажает рядом с собой. Все еще оглушенная, я наблюдаю за тем, как он вынимает белую бумажную салфетку из ящичка на двери, вытирает руку, проворно поправляет мой бюстгальтер и платье, возвращая все по местам.
— Почему мы не продолжаем? — озадаченно спрашиваю я.
Джонатан откидывается на сиденье.
— Потому что в этой чертовой машине у меня нет презервативов, — отвечает он. — Кроме того, думаю, нам не стоит выходить из машины в растрепанном состоянии, когда мы опасаемся поджидающих нас папарацци.
«Конечно», — смущенно думаю я, моргаю и тут же возвращаюсь в реальность.
Джонатан нажимает на кнопку переговорного устройства, соединяющего его с кабиной.
— Домой, Стивен, — коротко произносит он и тут же отпускает кнопку.
— Домой? — Мое сердце все еще бьется, но в мир моей мечты уже ворвалась реальность, грубо швырнув меня на пол.
Джонатан кивает.
— Будет лучше, если ты поедешь ко мне, пока мы не поймем, насколько далеко расползлась сплетня. Потом посмотрим.
Он кажется спокойным и сдержанным, совсем не таким, как недавно, в больничной палате, когда ссорился с отцом, или вот только что, когда так страстно целовал меня. Меня обдает волной холода, и я слегка отодвигаюсь от него.
— Что же мы можем сделать?
Джонатан пожимает плечами.
— Немногое. Ждать, пока все не закончится.
С трудом сглатываю слюну. Пока все не закончится. Вот именно. Потому что однажды это все закончится. Возможно, уже совсем скоро.
То, что мне так успешно удавалось отгонять от себя, накатывает на меня с новой силой, в душе зарождается страх, когда я осознаю, насколько бесперспективно на самом деле мое отношение к Джонатану.
Ничего не изменилось — хоть мне так хотелось в это поверить. Я не что иное, как интермеццо, которое закончится для него так же быстро, как и знакомство с этими моделями, с которыми он появлялся на приемах и вечеринках. Одна встреча из многих, которая останется без последствий для него — но не для меня.
Потому что женщин преследуют эти слухи, не его. Он может позволить себе одну-другую историю в прессе, потому что с него как с гуся вода. Он богат, независим, ему не нужны отношения, значит, его это в худшем случае будет слегка нервировать. А вот я рискую потерять все, не только свое сердце. Только теперь до меня доходит весь масштаб последствий этой газетной истории: мое место практикантки под угрозой, моя репутация в этой области — тоже. Что, если профессора в университете узнают об этой интрижке? Будут ли воспринимать меня всерьез? Хоть кто-то еще воспринимает меня всерьез — или на мне уже поставили клеймо подстилки?
И я даже не могу упрекать Джонатана, он ведь не скрывал, что меня ждет, если я свяжусь с ним. Но цена, которую мне теперь придется платить, вдруг кажется мне все же слишком высокой.
Исполнившись новой решимости, я качаю головой. Мне нужно время, чтобы подумать. И то, что мы сейчас делали, доказывает, что я на это неспособна, пока рядом находится Джонатан.
— Нет, — твердым голосом заявляю я. — Я хочу вернуться в свою квартиру, к ребятам.
Джонатан озадаченно глядит на меня.
— Не будь дурой, Грейс. Это плохая идея. Может быть, тебя там уже ждут фотографы. Я улажу это дело, и ты пока что останешься у меня.
«Ага, — думаю я. — Не мы уладим это дело, а он». Возможно, так, чтобы он вышел сухим из воды. В самом деле, кого интересует, что случится с этой практиканткой?
— А мне какая польза от того, что ты это уладишь? — Я чувствую, как во мне вздымается ярость. — Или все это в любом случае будет списано на мой счет?
Его взгляд становится жестче, какое-то мгновение он молча смотрит на меня. Похоже, мое выступление совершенно ему не понравилось.
— Я тебя не понимаю, Грейс. Чего ты от меня ждала, собственно?
«Ничего», — с грустью думаю я. Я ведь не имею права ничего ожидать. Ведь решение в стиле «принц из сказки» совершенно исключено.
— Мне тоже неприятна эта ситуация, — произносит он, заметив, что я не реагирую.
— Но не так, как мне. — На глаза наворачиваются слезы, которые мне с трудом удается сдержать.
Он не хочет или не может понять? Внезапно я начинаю казаться себе глупой и наивной. Ему всегда удается заставить меня почувствовать себя таким образом.
— Я жалею, что ты предложил мне работать на тебя, — произношу я и нажимаю на кнопку переговорного устройства. — Стивен, вы можете остановиться на минутку?
Лимузин тут же замедляет ход, мгновением позже останавливается у тротуара.
— Что ты творишь? — резко спрашивает Джонатан, когда я открываю дверь.
— Я выхожу здесь, — объявляю я.
— Грейс, да будь же разумной. Ты не сможешь убежать от этой ситуации.
— Я и не собираюсь. Но думаю, будет лучше, если нас для начала не будут видеть вместе. — Я набираю в легкие побольше воздуха. — Поэтому с завтрашнего дня я вернусь обратно в инвестиционный отдел.
— Это ничего не изменит, Грейс, — предупреждает меня Джонатан. — Слишком поздно.
Мы молча смотрим друг на друга. «Он прав», — думаю я. Уже давно слишком поздно. Мне нужно было нажать на стоп-кран гораздо раньше.
Прежде чем он успевает мне помешать, я выхожу из машины. Оглянувшись на автомобиль, по выражению лица Джонатана, по его узким губам я вижу, что он совершенно не согласен с моей реакцией.
— Ты можешь очень сильно пожалеть, если уйдешь сейчас, — произносит он этим своим опасно спокойным тоном, который приводит меня в еще бульшую ярость.
— Я уже жалею, — шиплю я в ответ и хлопаю дверью.
Мгновение спустя черный лимузин снова приходит в движение, а я остаюсь: дрожащая, расстроенная и гораздо более несчастная, чем смею себе признаться.
21
После комфортабельной безопасности лимузина, к которой я уже успела привыкнуть, город вокруг кажется чужим и ужасно душным. Но, возможно, все дело лишь в том, что я так сильно расстроена.
Я понятия не имею, где нахожусь, и проходит некоторое время, прежде чем мне удается сориентироваться. К счастью, лондонцы уже привыкли к тому, что с ними постоянно заговаривают заблудившиеся туристы, и помогают мне разобраться. Как выяснилось, я оказалась совсем рядом с набережной Виктории и мостом Блекфрайерс, неподалеку от Лондонской стены, где расположено здание компании «Хантингтон венчурс». Но для начала я решаю зайти в обнаруженное неподалеку кафе — филиал «Старбакса», такого знакомого и родного, где покупаю себе большой капуччино со льдом. Стаканчик приятно холодит руку, я с благодарностью прижимаю его к горящим щекам, размышляя, что делать дальше.