— Разумеется нет, такого контракта просто не может существовать и это все еще не ясно только идиотам. Он подчиняются мне по другой причине — для каждого демона есть более древний контракт, который он вынужден принять вместе с телом своего носителя. И вот тут-то уже рогатые ничего не могут сделать.
— Я заинтригована. — "Пожалуй, так следовало бы сказать красивой девушке" — подумала я и закинула ногу на ногу, взяв со столика свою кофейную чашечку. Никогда не понимала, как люди пьют из таких маленьких? В "Лиловой Розе" для бодрящего, ароматного напитка у меня была самая большая чашка.
Глядя на то, как я приосанилась, выпятив грудь и стрельнула в него глазками, колдун слегка подавился, но скорее от удерживаемого смешка, чем от произведенного эффекта.
— Я не удивлен. — Вежливо заметил он.
— Для каждой магии в мире есть свой источник. Эльфы пьют из филиама, он дарует им долгую, почти вечную жизнь и не дюжую магическую силу. Демоны подпитываются прямо с изнанки мира, с которой каждый из них имеет неразрывную связь. Драконы пожирают печень врага, говорят, в дело может пойти еще и сердце, но достаточно редко им удается извлекать сердца из еще живого тела. А вот колдуны черпают магию из разных источников, но прежде всего берут силу из самих себя. Эта внутренняя мощь, как я уже говорил, называется амадэум и она формирует астральное тело, которое так же реально, как и обычное. Это своеобразный сосуд, который колдун может наполнять, создавая запас своей мощи, может тренировать, развивать, чтобы впитывать больше и становиться сильнее. То, насколько амадеум осязаем, то, сколько магии может вместить в себе, определяет положение колдуна в нашем обществе. Формирует своеобразную вертикаль власти где самый сильный… эм… за редким исключением, является фактически единоправным монархом. — Я напряженно замерла, наконец поняв к чему он ведет. — Магистром, которому подчиняются все колдуны, покуда не появится кто-то готовый бросить ему вызов, оспорив лидерство. Ну, а демоны… они со своими контрактами, остаются в некотором роде рабами тел, которые не могут не подчиняться тому, чей амадеум напитан большей мощью.
Это было не хорошо. Точнее это было совсем плохо! О колдовских магистрах, черных баронах, ходили легенды никак не более светлые, чем о драконьих князьях…
— И что же. Ты… самый сильный?
— Нет. — Просто ответил колдун и лукаво улыбнулся. — Я — редкое исключение.
Глава 16. Мой старый новый дом
Редкое исключение с аппетитом ел завтрак, сдобрив яства еще парочкой чашек кофе, а мне кусок в горло не лез. Кое-как запихнула в себя пару виноградин и вафлю, пока украдкой разглядывала его… черного барона.
Колдуны сами по себе весьма темные личности, ведь чего только нет в их ритуалах — призыв демонов, овладение чужим разумом, похищение сущностей существ и убийства… животных, а иногда даже людей. Некроманты и вовсе рука об руку идут со смертью — возвращают мертвых, черпают через умерших силу с изнанки мира, сами погружаются в ту сторону, в мир демонов и Богов.
О черных баронах любили рассказывать самые темные ужасы из тех, что даже при свете дня вызывают дрожь и желание обернуться.
Самой известной историей, была легенда о бароне Маракше из Мисканы, столицы пустынного Мисканского королевства. Он по сути захватил власть, овладев разумом короля Бдиша, насильно женился на его десятилетней дочери и ввел для жителей своих земель страшный налог — те должны были отправлять в королевский дворец своих первенцев, если те рождались мальчиками, не позднее, чем им исполнялось четырнадцать лет от роду. О том, что он делал с детьми, ходили страшные слухи, но ничего не было известно достоверно, потому что в его правление Мискана была закрытым городом, а во дворец и вовсе если и можно было войти, то выходить кому-то удавалось редко.
Черный барон правил вплоть до смерти Бадиша, а после того еще полсотни лет, пока не умер сам. Поговаривали, правда, что его отравили приближенные, ведь как только стало известно, что колдун испустил дух, во дворце произошел переворот — к власти пришел один из советников Маракша, даже близко не стоявший к старшей королевской крови.
Говорят, что во дворце не нашли практически никаких следов детей, которых тысячами отправляли колдуну со всех концов королевства. Лишь десяток напуганных, оголодавших мальчиков в подвале, которых прислали совсем недавно, да ужасный кубок из детского черепа и пястных костей из которого черный барон любил отведать вина.
Эта история так пугала меня потому, что Амариллис утверждала, что барон в самом деле требовал не только мальчиков, но и девочек, причем чем страшнее, тем лучше. Просто эту правду скрывали, чтобы через чур чувствительные плаксы, вроде меня, не закатывали ночью истерики, отказываясь идти спать. Чуть позже она и вовсе затеяла со мной игру — мне было лет двенадцать, мадам незадолго до того продала по баснословной цене ее невинность и сестра ходила такой важной, словно то делало ее королевой, не иначе.
К ней повадился ходить колдун… мрачный, всегда облаченный в черное с глубоким капюшоном, надвинутым на глаза. Он приходил к ней за полночь и уходил за час до рассвета. По большому секрету Амариллис рассказала мне, что то и был черный барон Маракша, могущественный магистр, который вовсе не умер, а инсценировал свою смерть и живет поныне. Каждый раз после его прихода она рассказывала мне, что черный барон спрашивал обо мне, интересовался, не пошла ли у меня уже женская кровь… Однажды, колдун услышал наш разговор, дело было вечером, когда я принесла Амариллис воды для омовения. Выбегая из комнаты в слезах, я услышала оглушительно громкую пощечину.
Больше сестра не говорила со мной о черном бароне.
Я смотрела на Луция и думала, до чего же разным он может быть в зависимости от обстановки и настроения. Например, тогда, при первой встрече в "Лиловой Розе", я бы запросто поверила в то, что передо мной колдун-магистр из "тех самых" кровавых черных баронов и при том, самый главный. Но теперь, передо мной сидел красивый молодой мужчина с удивительными для его возраста длинными серебряными волосами. Он довольно попивал ароматный напиток в прикуску со всякими вкусностями, улыбался, смотрел на меня ласково, несмотря на ледяную сущность собственного взора и болтал о чем-то отвлеченном.
Рассказывал про то, что собирает книги по магии и чародейству. Что таких библиотек как эта, в кабинете, у него набралось уже три, не считая той большой, что он обнаружил в замке. Говорил, неожиданно смущенно, о планах восстановить со временем крепость Беккен, доставшуюся ему от предшественника в еще более запущенном виде, чем та пребывала после убийства моего деда и исчезновения королевства Лангардия. Колдун хотел основать здесь академию, в которой могли бы учиться колдуны, вместо того, чтобы примыкать к наставникам и становиться их рабами на весь период своего обучения. Он мечтал сделать свой орден могущественнее, хотел избавить его от темного прошлого…
— Да ты сама, что думаешь о колдунах?
Я невинно округлила глаза и пожала плечами. Ну, не говорить же ему, в самом деле в лицо, что их всех я считаю людоедами, почище драконов, извращенцами… И вообще истинным злом, которому только дай шанс дорваться до власти, весь Эвенор сделают местом похуже той же изнанки мира. Не зря же у него самого демоны в подчинении!
— Конечно, мы по большей части не отличаемся дружелюбием, но такая у нас судьба. — Обмануть Луция не удалось, он все прекрасно понял о моем отношении к его племени. — Нет совершенно ничего хорошего в жизни с самого момента инициации, когда юноша узнает о своих колдовских способностях, неделю находясь на грани жизни и смерти, пока его дух претерпевает изменения, становясь амадэумом и наполняясь силой. И до того, как став достаточно умелым, он вызывает на поединок своего наставника, чтобы сразить его в бою и занять место или умереть самому. Или еще хуже — если наставник умрет сам раньше времени, дорога такому колдуну остается только в некроманты, потому что найти другого наставника практически невозможно. — Он задумчиво провел пальцем по кольцу с большим черным ониксом, видимо, символом его колдовской власти. — Именно этого я и хочу, уничтожить эту порочную систему, дать возможность колдунам вырасти не травмированными, ненавидящими жизнь во всех ее проявлениях, а деятельными, заинтересованными в том, чтобы мир вокруг процветал.
Мне с трудом виделась такая картина — колдуны в белых одеждах, приходят в город. Светит яркое, теплое солнце, все радуются прибытию сказочных добрых волшебников, дети липнут к их ногам, моля зачаровать какую-нибудь безделушку, а девушки улыбаются, не прочь завести с кем-то из них роман, а то и семью. Сейчас-то все наоборот, стоит какому странствующему чародею забрести в город, все будут шарахаться от него, как от прокаженного и даже в борделях его будут принимать не потому что рады посетителю, а от того, что страшно отказать. Но что же… если он и правда хотел что-то изменить, можно было и на том сказать ему спасибо. Даже несмотря на то, что ничего у него, конечно же, не выйдет — не может один человек, пусть даже черный барон и магистр, сломать систему, которая была принята еще до того, как первые люди ступили на землю Эвенора…
— А что же ты, Лобелия? Твоя мать была искусной чаровницей, наверняка тебе также передался ее дар вместе с прочими способностями?
Я криво улыбнулась — ну, да… передался… расскажи я ему о своих успехах в зачаровывании заколок, игл и помад, этот хлыщ меня, пожалуй, на смех подымет. Все равно что я бы хвасталась какому-нибудь придворному повару в своем исключительном умении варить куриный бульон.
— Мне… не передались ее способности, я даже свечу зажечь почти не в состоянии.
Луций нахмурился и неожиданно резко встал, наклонившись через весь стол, чтобы заключить в свои холодные ладони мое лицо. Как же к стати я вспыхнула от этого прикосновения, но мужчина деликатно этого не заметил — посмотрел мне прямо в глаза и на секунду закрыл свои. Я почувствовала, как мою кожу под его пальцами начало пощипывать, точно ее касались маленькие электрические разряды. Через несколько секунд все прекратилось и он вернулся на место лукаво улыбаясь. Сказал:
— Ты все делаешь не так. Ты словно воду льешь с другого края воронки — для чар нужно обращаться к источнику своей силы, а ты просто тужишься и пыжишься.
Можно ли было покраснеть еще сильнее? Можно. "Тужишься-пыжишься"… умный такой? Череп ему, интересно, не жмет?
— Я покажу тебе. — Луций казался возбужденным, воодушивленным. Он протянул мне руку, предложив проследовать за ним к камину и я нерешительно положила сверху свою ладонь.
— Ты не можешь сама напрямую обращаться к источнику внутри тебя, но рассеивая магию, ты и сама усваиваешь ее, пусть и в малом размере. Женщины редко способны на мощные чары, но ты вовсе не так бездарна, как думаешь — у тебя есть запас магической силы, которую ты можешь применять по своему усмотрению. — Говоря это, колдун развернул меня лицом к камину и встал сзади, положив свои руки на мои запястья и протянув их к пламени, чтобы я почувствовала жар…
Жар я определенно чувствовала, но несколько другого свойства. Меня снова окутал его аромат теплого хвойного леса и свежих сладких цветов. Это несколько сбивало с толку, потому что ко всему прочему, мне было еще и страшно находиться к нему так близко…
— Видишь, чтобы ощутить тепло, тебе не нужно прикасаться к пламени. То же происходит и с магией внутри. Творя чары, ты мысленно пытаешься дотянуться до этого огня внутри, но он не нужен тебе, тебе нужно это тепло. Ты должна научиться собирать его и направлять единым потоком своих мыслей. Для этого нужна концентрация. Тренировать ее помогает медитация, а направлять — магические формулы и чародейские знаки. Я научу тебя самому простому, как зажечь свечу. — Мужчина потянулся вперед, подвинув ко мне витой подсвечник на каминной полке, похожий на тот, что я нашла в королевской опочивальне. Он взял в руку мою ладонь и начертил на ней знак — круг от верхней точки завершавшийся легким росчерком вправо. — Это афламм — один из шести самых простых чародейских знаков. Его можно использовать для того, чтобы воспламенить что-то на расстоянии или зачаровать предмет от огня. А теперь закрой глаза, представь силу внутри себя, она может принять любой образ. Кто-то представляет пламя, кто-то туман, сгущающийся к центру. Я вот, — сказал он с усмешкой в голосе, — вижу грозовое облако, готовое пролиться дождем или разрастись. А что видишь ты?
Я честно пыталась сосредоточиться, но не видела ничего. Пришлось фантазировать… вот, я смотрю внутрь себя и вижу там… цветок. Синий цветок лобелии. Он медленно раскрывает свои лепестки… и рассыпает вокруг пыльцу, которая обступает его плотным золотистым облаком.
— А теперь собери энергию этого предмета и подумай об огне. — Голос колдуна раздался над самым моим ухом, от того мурашки побежали по моей шее, спускаясь ниже, по плечам и рукам. — Придай ей форму огня и начерти афламм.
Я сделала как сказал Луций и затылком почувствовала, как он улыбнулся. Открыла глаза…
Все три свечи на подсвечнике трепетали яркими веселыми огоньками, но хуже того, огонек трепетал еще и на гобелене за каминной полкой. Пролепетав, какое-то ругательство, я подобрала с пола первое, что попалось на глаза — небольшое поленце и принялась стучать по устроенному мной локальному пожару, вызвав у колдуна настоящий приступ смеха.
— Ой, стой! Перестань! — Всхлипывал он, пытаясь вырвать кусок дерева из моих рук, а когда это наконец удалось, сотворил в воздухе еще какой-то росчерк, мелькнувший белой загогулиной — и подгоревший кусок гобелена пшикнув, покрылся тонкой ледяной корочкой, которая тут же впиталась в ткань. — Ну, ты даешь! — хохотал он, — Что испугалась-то? Нашла чего бояться. Мой первый афламм спалил наставнику бороду, вот тогда было действительно страшно.
Я сурово посмотрела на него в ответ. Мне было вовсе не смешно. Но, признаюсь, зажечь три… четыре огонька разом, вместо одного, спустя десять минут мучительных потуг — это завораживало. Мне немедленно захотелось поджечь что-нибудь еще!
* * *Дни в крепости Беккен пролетали быстро, когда Луций оставался со мной, развлекая обучением простым чарам, а также рассказами о крепости, землях вокруг, незадачливых колдунах и их подмастерьях. И тянулись долго и одиноко, когда он отсутствовал, отлучаясь по каким-то своим делам, о которых никогда не распространялся.
О том, разыскивают ли меня, объявился ли на горизонте дракон Банагор, мне было неизвестно — на все мои вопросы Луций отвечал достаточно однозначно: "нет", "пока нет" или "ничего не слышно". Вытянуть из этого колдуна что-то против его воли было просто невозможно! Может и было ему что-то уже известно, но делиться этим он по какой-то своей причине не считал нужным. Может не хотел волновать меня? Потому что если так, то его план провалился — с каждым днем я нервничала все больше.
Особенно когда он пропадал на день или два. В такие моменты я думала страшное… о том, что колдуна поймали и пытают или что он вообще уже мертв и скоро люди Банагора придут за мной.
Пожалуй, придется признать, что я привыкла к Луцию… и даже скучала. По крайней мере радовалась его возвращению и то всегда вызывало в нем какое-то смущение — оно забавляло меня. Я перестала бояться колдуна, теперь я даже ощущала над ним какую-то еле ощутимую власть. Нет, я не могла приказать или повести себя с ним дерзко… но и он не мог отказать мне в просьбах. Хотя, я и не просила его о многом.
Стоит отметить, что я очень быстро обжила эту часть замка — устроила себе опочивальню в королевских покоях. Теперь здесь стояла новая кровать, поменьше прежней, новая мебель, которой, впрочем, тоже было не много, но зато появился уют, жарко горел огонь в камине, а гардероб был под завязку забит теплыми и красивыми платьями, обувью, парками… да в общем-то всем, что нужно для того, чтобы комфортно чувствовать себя в старинной полуразрушенной крепости в горах.
Крепость Беккен и правда была огромной. Мне удалось посетить большую часть построек, но в некоторые места Луций настоятельно не рекомендовал заходить одной даже при свете дня, а ночью и вовсе не покидать северную башню и комнаты у ее основания.
Пожалуй, для того чтобы восстановить по крайней мере четвертую часть замка потребовались бы огромные средства, но, по собственным словам мужчины, дело было не в деньгах, а в отсутствии свободного времени и плана, для разработки которого также требовалось освободить руки. Я пыталась вызнать, чем же именно он занимается, какие обязанности лежат на плечах магистра, но Луций достаточно строго сказал мне, что есть вещи, которыми он не может делиться не только со мной, но и вообще ни с кем.