И еще он понял: антипод любви – вовсе не ненависть, как это принято считать. Полная противоположность любви – равнодушие. Стоило ему увидеть глаза Лолы, когда она тупо давила на кнопку лифта, чтобы закрыть дверцы, стоило разглядеть этот ее ужас – словно молчаливое признание в совершенной подлости, – как у него что-то выключилось в душе. Не умерло, нет, это слишком красиво, как-то по-книжному, а именно технологически выключилось. Даже вроде бы слабый щелчок он услышал. Лола в это мгновение перестала для него существовать. И что бы она ни предприняла против него, что бы ни затеяла – Ярослав знал, что уже не сможет выбраться из этих пут тупого, вязкого равнодушия.
А она, дурочка, значит, спасалась что было сил и даже не постеснялась потащиться к этой Лиде Погодиной. Или они такие уж близкие подруги? Или правда – все бабы одним миром мазаны? Как это говорил один его знакомый врач, объясняя смысл эмблемы медиков: змея обвивает чашу… все мужчины пьяницы, а женщины – змеи!
Ярослав невольно хохотнул:
– Ладно, черт с ней, с Лолой. Пусть все будет так, как она сказала. Но вы! Может, объясните наконец, что вы-то здесь делаете? Зачем пришли?
Лида вздохнула, поставила локти на стол, уперла кулачки в щеки и сказала спокойно, словно о чем-то совершенно обыденном:
– Если честно, я пришла вас шантажировать.
20 апреля 2002 года
Пойти в эту самую «Волчицу» Лида набиралась храбрости как минимум неделю. Опыта посещения таких мест у нее не было никакого. В Париже консервативные кавалеры гораздо чаще приглашали Лиду в фешенебельные рестораны, чем в ночные клубы, которые там считаются все же не тем местом, куда можно повести приличную девушку, которую мужчина хочет не просто в койку затащить, а намерен сделать с нею рядом по жизни некоторое количество шагов. А здесь было просто некого попросить составить ей компанию. Заикнулась было Санычу, но он ответил прямо и честно: «Настеха обидится. А с собой взять ее нельзя: сейчас, с ее-то животом, какие «найт-клабы» могут быть? Еще родит там с перепугу от слишком громкой музыки!» Настеха – это была молодая жена Саныча.
Честно говоря, Лида даже обрадовалась отказу. Саныч привлекал к себе чрезмерно много внимания, а ей хотелось в этот вечер быть незаметной. Что-то ей подсказывало: в «Красной волчице» она найдет ответы на многие вопросы – но только в том случае, если не будет бросаться в глаза.
Вот если бы затеряться в какой-нибудь броской компании… Оставалось только решить, от кого она будет теряться!
В конце концов Лида решила для начала провести телефонную разведку. Набрала номер (столько раз смотрела рекламу «Красной волчицы», что давно выучила телефон наизусть) и спросила, изо всех сил стараясь придать голосу небрежные нотки завсегдатая ночных заведений:
– Скажите, а как бы мне попасть в ваш клуб?
– Очень просто, – серьезно ответил молодой мужской голос. – Взять да и прийти.
– А когда можно?
– Да хоть сегодня, господи! – Чувствовалось, что молодой человек пожимает плечами, дивясь вопросам. – У нас сегодня хорошая программа. Два молодых стриптизера, канкан, фокусники, танцоры, ведущий очень милый, певица, само собой. Так что скучно не будет. Хотя… сегодня лучше не надо. Этим вечером практически весь зал снимает косметическая фирма «Мэри Кей» для своего банкета. Вы же, наверное, захотите посидеть в своей компании?
– Да нет, в том-то и дело, что я одна, – смущенно призналась Лида. – Мне бы как раз лучше к кому-нибудь присоединиться. А эти, из «Мэри Кей», они что, никого вообще в зал не пускают?
– Да почему? Пускают. Но у них своя тусовка, там все друг друга знают, а вы будете на отшибе. Но если хотите – приходите, конечно. Но столика отдельного не гарантирую. У нас входной билет триста рублей, вам поставят салатик, вино, а если захотите что-то еще, закажете согласно меню. Подходит это вам?
– Подходит, – растерянно сказала Лида. – Нет, правда, прямо сегодня можно прийти?
– Да, конечно же! Начало их вечера в восемь. На какую фамилию ваше место записать?
Она оценила изысканность вопроса. Не грубо: «Как ваша фамилия?» – а чрезвычайно деликатно: «На какую фамилию вас записать?!» То есть назовитесь как угодно, это ваше личное дело, мы ценим ваше право на самоопределение вплоть до отделения. Отчего-то – наверное, из соображений той же интуитивной конспирации – не было никакого желания называть свою подлинную фамилию. Однако почему-то ничего не шло в голову. Наконец вспомнилась фамилия соседки, и Лида брякнула:
– Евгения Поливанова.
Ничего, Женька все равно никогда не узнает, как Лида пользовалась ее именем. А узнает, так простит!
– Госпожа Поливанова, ваш столик четырнадцать, место два. Ждем вас в нашем клубе!
Лида положила трубку и, чтобы унять трусливую дрожь в пальцах, принялась твердить себе, что это – всего лишь ни к чему не обязывающий звонок. Если будет неохота, можно ведь никуда не идти. И тем не менее она знала, что, конечно, пойдет.
Кое-как решив проблему, что надеть (во-первых, надеть было решительно нечего, а во-вторых, Лида не знала, в чем принято появляться в ночных клубах), она вышла из дому без четверти восемь. И через полчаса выскочила из маршрутки на Нижневолжской набережной, откуда было рукой подать до Рождественской улицы. Прошла мимо ресторанчика «Скоба», мимо знаменитого разноцветного «Барбариса», мимо жутковатой, мрачной «Ультры» и увидела знакомую по рекламному ролику россыпь алых огней.
«Красная волчица»! И в самом деле – огоньками вычерчено изящное, гибкое тело бегущей волчицы. Вообще говоря, она здесь больше похожа на лисицу, потому что не бывает у волков такого пышного хвоста. А хвост у них, между прочим, называется не хвост, а полено. Кстати, и у лисы вовсе не хвост, а труба. Во всяком случае, так утверждает толковый словарь Даля, который Лида регулярно почитывала, дабы персонажи ее «Деревеньки» выражались сочным, богатым языком, а также не ленились вставлять в речь самые разнообразные пословицы и поговорки.
Даль также уверяет, что у коровы вместо хвоста махало, или охлест, у козы – репей, у овцы – курдюк, у дворняжки – ласк, у борзой – правило, у гончей – огон, у легавой – репица, у медведя – куцык, у бобра – лопата, у белки – пушняк, у льва, тигра и скорпиона – ошибень; цветок или пучок – у зайца, у рыбы – плеск, у рака – шейка, у павлина – сноп, а если павлин хвост распустит, то он называется «колесо», причем так же именуют распущенный хвост индюка или глухаря, у петуха и селезня – косица, у ласточки – вилка…
Заговаривая собственную нерешительность таким вот нехитрым способом, Лида наконец-то отважилась потянуть за ручку двери – довольно тяжелой, металлической – и оказалась в полутемном коридоре. Дальнейшее продвижение загораживал огромный парень в черной водолазке – блондин скандинавского типа, с лицом викинга-убийцы.
– Зал снят под банкет, – глухо, словно штормовое, северное море, прошуршал он. – Или вы тоже «Мэри Кей»?
– «Мэри Кей», «Мэри Кей»! – закивала Лида.
В северных широтах малость потеплело. Парень простер вперед руки. Лида с трудом сообразила, что он готов не в объятия ее заключить, а просто-напросто принять ее плащ. То есть он вовсе не викинг, а гардеробщик! Раз так, Лида позволила ему оказать ей такую любезность. Между прочим, как давно с нее никто не снимал плаща! Аж с тех приснопамятных парижских времен! Так недолго и дисквалифицироваться, однако.
– Прошу, – приглашающе махнул рукой гардеробщик. – Там уже весело.
Видимо, дамы из фирмы «Мэри Кей» были весьма дисциплинированны, потому что пришли гораздо раньше назначенного времени, а теперь все, как одна, плясали в нешироком кругу перед небольшой эстрадой. Лида кое-как пробралась за свой столик номер четырнадцать. Он прятался за колонной в виде неошкуренного ствола, подпирающего потолок. Кроме Лиды, за столиком никого не было. То ли ей предстояло сидеть одной, то ли соседи пошли плясать.
Лида воспользовалась случаем заплатить официанту за вход, перевести дух и приглядеться к народу и интерьеру.
Ого, какие красивые дамы работают в «Мэри Кей»! Все, как одна, худые, подтянутые, ухоженные, отлично одетые. Такими бывают обычно жены богатых мужей. Но эти красотки, судя по всему, сами зарабатывали на свои туалеты. Мужчин в зале вообще было раз-два и обчелся, да и те, видимо, иностранные представители фирмы, и среди русских красавиц они имели вид откровенно затрапезный и растерянный. В том смысле, что глаза у них разбегались при виде такого изобилия дерзких грудей и не менее дерзких попок. А уж глазок сверкало! А уж напомаженных губок улыбалось! А уж ножек мелькало в зазывных разрезах длинных юбок и под символическими полосочками коротких!
В основном красотки были в черном. Лида, надевшая узенькие шелковые брючки от Буртон и стрейчевый пуловер от Черутти цвета мокрого асфальта, поняла, что попала в самую точку.
Наплясавшись, возбужденные дамы расселись. Лида оставалась за столиком одна, но кругом так кричали, смеялись, курили, чокались, что одинокой она себя не чувствовала.
Торопливо оглядела зал. Так… несочетаемая смесь дерева и красного кирпича: низкий сводчатый потолок, огромный камин, в котором горят настоящие дрова. Слава богу, вытяжка хорошая, не то в этом подвальчике можно было бы задохнуться. По стенам имитация волчьих, кабаньих, медвежьих голов, оленьи рога – якобы охотничьи трофеи. Тяжелые деревянные балки, столбы, подпирающие потолок, грубые столы и лавки. Впечатление не то гнетущее, не то шутовское. И при этом почему-то уютно. Наверное, из-за пляски живого пламени в камине.
Началась развлекательная программа. Тут Лида малость приуныла. Стриптизеры-шутники с костлявыми телами и мохнатыми слониками на причинном месте, канканные девицы в несвежем белье – все это показалось ей ужасным. Фокусники, правда, были хороши. А танцоры – и того лучше. Они показали румбу и вызвали, не соврать, бурю оваций. Правда, Лиде показалось, что аплодировали не дуэту, а только партнеру. Парень и впрямь был несусветной, просто-таки дьявольской красоты, с огненно-черными глазами, пластичный, словно расплавленный металл, льющийся из тигля в форму. Девушка тоже танцевала очень хорошо, но на фоне этого черного пламени ее просто видно не было. После окончания танца на лицах дам надолго воцарилось тоскливо-голодное выражение: небось все мечтали о красавчике-танцоре, и ведущий напрасно силился овладеть вниманием аудитории, подбрасывая ей забавные загадки, типа: «Как раньше назывались шахматы: чатуранга, чебуранга или бурабанга?» или «На территории бывшего Союза водится некое зловредное насекомое, случайно импортированное из-за рубежа. Как оно называется? Предлагаю три варианта ответа: гималайская малявка, мавританская козявка или ирландская древогрызка».
Наконец мысли косметических дам понемногу начали отвлекаться от магии черных очей и возвращаться к суровой прозе жизни. Соединенными усилиями решили, что загадочное насекомое зовется ирландская древогрызка. А оказалось, что это – мавританская козявка! А шахматы некогда звались чатуранга… Вся «Мэри Кей» дружно хохотала – за исключением американцев, которые никак не могли взять в толк, чему смеются загадочные славянки.
И вдруг в зале погас свет.
Произошло это так внезапно, что на миг воцарилось молчание, а потом дамы начали нервически повизгивать и кричать: «Сапожники!» Впрочем, крики и визги тотчас стихли, как только тьму прошило несколько трассирующих красных огоньков. Сначала тихо, потом громко зазвучала протяжная мелодия, напоминающая не то плач, не то вой. Он вздымался выше, выше, он уже бил по барабанным перепонкам – и вдруг оборвался порывистым аккордом камуса.
Зал зааплодировал. Наверное, среди посетительниц были завсегдатаи, которые отлично знали, что сейчас произойдет. И ждали этого с нетерпением.
Сцена осветилась красным, и все увидели, что на ней стоит высокая женщина. На ней было обливающее тело короткое красное блестящее платье. Длинные, прямые, тяжелые волосы тоже казались красными; в свете прожекторов лицо, руки и ноги отливали медью.
Музыка опутывала зал, колола его, подхлестывала. Мелодия была изумительная, и женщина в красном двигалась в одном ритме с нею. И не сразу Лида поняла, что она не только танцует, но уже поет.
Это был голос такой глубины и диапазона, что Лида тихо ахнула. Вот это да! Настоящая джазовая певица! Ну просто Глория Геймур или Грейс Джонс, ничуть не хуже. Даже лучше, лучше, честное слово!
Музыка оборвалась, певица склонила голову. Красные сполохи сменились обычным освещением.
Кожа у певицы была белая, а платье и волосы – красные. Это именно ее видела Лида в рекламе. Очень яркая. Очень красивая. И – опасная…
Выходит, это она и есть – «красная волчица»?..
Ей аплодировали, кричали что-то. Лида вслушалась в разноголосицу.
– «Расскажи», «Расскажи»! – кричали одни.
– «Ты», «Ты»! – надрывались другие.
– «Май харт, май харт»! – надсаживались третьи.
Лида поняла, что певицу знают и любят. Та чувствовала это и улыбалась безмятежной, счастливой улыбкой всеобщей любимицы.
– Тише, тише! – махнула она рукой. – Я все спою!
– И «Красную волчицу»? – крикнул кто-то нетерпеливо, и Лида вздрогнула.
А певица только еще раз улыбнулась:
– Я же сказала – все спою!
Она опять махнула рукой, теперь в сторону будочки, где сидел звукооператор. Послышалась запись оркестровки: ритмическая музыка в стиле диско.
Теперь это был совсем другой голос – легкий, девчоночий, отчаянно-слезливый. Девушки из «Мэри Кей» начали тихонько подпевать.
Лида улыбнулась. Эта песня невольно отправляла всех в детство! Вернее, в юность, примерно в восьмой-девятый класс. Первая любовь, мальчик-старшеклассник, который вновь проходит мимо, отводя глаза… Может быть, такие же колдовские, как у того танцора…
У всех это было. Первые слезы на разрыв рыдающего горла. Чудесное время!
Отхлопали. Музыка изменилась. Теперь это была всем известная «Belle», но с неизвестными словами:
Лида заметила, что певица пристально поглядывает иногда в сторону будки звукооператора, словно там сидел этот некто, к кому она обращала свои слова.
Ну что тут стало с бедными дамами! Певица кланялась, кланялась, улыбалась, улыбалась – аплодисменты не утихали.