– Хочешь задобрить его богатыми подарками?
– Так точно, гвардии капитан Иртеньев.
– Ах вот оно что! Пытаешься сманить у меня братишку?
– Он столько же твой братишка, сколько и мой. Имею полное право.
– Понимаю: быстрый выход на цель…
– Да уж как могу. Ты столько лет пользовался его расположением – мне надо наверстать упущенное.
– Ай-ай-ай! А еще взрослая женщина… Вместо того чтобы найти тонкий психологический подход к неоперившейся юной душе…
– Ну уж дудки! Сроду не маневрировала, я не пилот, а всего лишь взрослая и, представь, богатая женщина.
– Смахивает на упрек. Тебе тоже не нравится моя профессия?
– Напротив, очень нравится. – Она повернулась, оказавшись с ним лицом к лицу в довольно тесном соседстве. Матвей уперся ладонью в дверной косяк, Анна прижалась к стене спиной. Удивительные глаза у этого парня, то холодные, как серое стекло, а то вдруг лучатся веселым теплом. Матвей кажется таким молодым и в то же время старше всех мужчин, каких она встречала. – Ты покажешь мне свой самолет? Я бы хотела увидеть, как ты летаешь.
– Завтра не смогу.
– Это мне в отместку?
В коридоре раздался стук палки, и разговор прервался.
– Сережа опять швырнул сумку и ботинки как попало, – донесся голос отца.
– Не трогай, я соберу. – Матвей направился в прихожую.
– Вот-вот, разбаловал мальчишку вконец, – ворчал Семен Павлович. – Пацан привык, что ты всегда за ним подбираешь.
– Пап, перестань, ты же знаешь – он делает это нарочно. На самом деле, Анечка, – объяснял Матвей, поднимая с пола тяжелый ранец брата, – Сережа чуткий и добрый, ты скоро убедишься. Приходится мириться иногда с его выходками, что поделаешь…
– Ты слишком к нему снисходителен, – настаивал Семен Павлович. – Порой его выходки перерастают в террор. Эх, была бы жива Нора… – сокрушенно покачал он головой, – несчастная судьба, несправедливая судьба…
– Мы когда-нибудь выйдем гулять или нет? – перебил Матвей. – Скоро солнце сядет.
– Мне бы хотелось переодеться, – неуверенно сказала Аня.
– Хорош хозяин! – спохватился Семен Павлович. – На радостях голову потерял. Мы приготовили для вас с Темкой комнату. Заходи, располагайся.
– Об этом не может быть и речи! – уперлась Аня. – Нетрудно вычислить, что это твоя комната, папа. Мы с Темкой отлично переночуем в столовой.
Разгорелся спор. В ходе продолжительных дебатов был предложен компромиссный вариант: Иртеньев-старший занимал кровать Матвея в общей с Сережей спальне, Аня с Темкой водворялись в комнату Семена Павловича, а Матвей вызвался провести две ночи на диване в столовой. Аня стояла на своем, и неизвестно, сколько бы длились препирательства, но тут дверь спальни приоткрылась, и в проеме появились две недоумевающие физиономии – одна повыше, другая пониже. Две пары одинаковых глаз уставились на спорщиков.
– Эй, предки, а ну, тише! Мешаете играть! – скандальным голосом выдал Темка.
На кудрявую головку опустилась рука Сережи, втащила малыша вовнутрь, и дверь захлопнулась.
Аня остолбенела.
– Это кто «предки»? – задохнулась она. – Это он кому сейчас сказал?
– Полагаю, что под «предками» подразумевались мы с тобой, – деликатно пояснил Семен Павлович.
– Ну, знаете ли!.. Сказать мне такое!.. Боже мой, я похожа на «предка»?! Значит, и Сережа так считает?
– Ни в малейшей степени, – заверил Семен Павлович. – Ты великолепная, редкой красоты девушка. Анечка, вспомни себя в шестнадцать лет и не принимай подобные мелочи близко к сердцу.
– Капитан Иртеньев, чему вы ухмыляетесь? Занесли очко в свою пользу? Рано торжествуете, уверяю вас! – Аня схватила сумку с одеждой и заперлась в отведенной ей комнате.
– Мы ждем тебя в саду! – весело прокричал из-за двери Матвей.
Аня переоделась в сногсшибательную белую курточку с широкими рукавами, но крепко схваченную в талии – она знала, что белое выгодно оттеняет ее темные выразительные глаза и золотистую от загара кожу; юбку, пожалуй, надо сменить на облегающие джинсы; волосы можно немного распушить, хотя они и без того достаточно пышные. Какие бы серьги надеть? Эти? С ума сошла! Никто не поймет, что это настоящие бриллианты… Хотя почему бы и нет?.. Обязательно надо надеть… Непременно надо надеть. Отлично! Вот так-то, капитан Иртеньев. Мы тоже не лыком шиты.
Во всеоружии Аня спустилась в сад и обнаружила неприятную картину. У изгороди стояла новенькая беседка, сооруженная, без сомнения, руками того же Матвея. Умелец сидел в беседке за деревянным столом с кружкой чая в руке, слева льнула к нему какая-то крупная пышнотелая девица – что называется, «кровь с молоком» – и недвусмысленно теснила молодого человека объемистым бюстом, который Ане ужасно не понравился, да и вся девица ей сразу категорически не понравилась. Аня терпеть не могла таких повадливых девиц. Бывало, выйдешь с ребенком погулять, а на детской площадке парочка сидит – и лижутся, и лижутся, даром что дети кругом, приспичило им именно здесь и сейчас, невмочь и невтерпеж, а главное – девицы бесстыжие, на улице готовы на все, лишь бы парня захомутать.
Вот и эта из таких, ишь, жмется, дылда пустомясая.
– Анечка, познакомься, это Таня, – сказал Матвей.
– Очень приятно, – ядовито процедила Анна и отошла к Семену Павловичу, который обходил свои владения, придирчиво оглядывая клумбы и деревья.
– Пойдем в беседку чай пить, – предложил отец. – А-а, вижу по лицу, что Татьяна тебе не понравилась. Это она сейчас смелая, пока Сережи нет. Он ее терпеть не может, увидит – живо шугнет.
– Матвей что же, позволяет?
– А он не вмешивается.
– Это как?
– Сохраняет нейтралитет.
– Забавно. Может, и нам ее шугнуть?
– Не знаю, не пробовал. – Семен Павлович с сомнением поглядел в сторону беседки.
– Понимаю: не всем позволено то, что позволено Сереже. Верно?
– Анечка, мы ведь с тобой взрослые люди и будем вести себя как взрослые.
– Черт возьми! Никогда и нигде не чувствовала себя такой взрослой, как здесь. Пап, ты мне лучше скажи, как взрослый человек взрослому, что у тебя с сердцем, а то из твоего старшего сына слова не вытянешь.
– Мое воспитание! – одобрительно крякнул Семен Павлович.
– Ну спасибо, утешил!
– Да ерунда, Анечка, разок сердце прихватило – и вдруг прошибла страшная мысль: ведь так и помереть недолго, а дочку с внуком не повидал…
– Почему ты меня раньше не искал?
Семен Павлович опустил голову:
– Боялся, внутри накрепко засел страх, что ты меня знать не захочешь. Кем я должен был выглядеть в твоих глазах? Что тебе мать наговорила, я ведь не знал. Сначала найти не мог. Наш полк стоял тогда в другой области, и вдруг Лиза исчезла вместе с тобой. Потом меня отправили в Афганистан. Вернулся в восемьдесят восьмом. А через год Сережа родился. Знаешь, дочка, жизнь порой так закружит, что и оглядеться некогда. И все же я продолжал поиски, вспомнил, что у Лизы в Москве тетка бездетная жила. Лиза мне как-то говорила, что тетя хотела ее у себя прописать, чтобы было кому квартиру оставить.
– Да, мы у тетки жили, – невесело подтвердила Аня. – Она нас у себя прописала, только потом поедом ела, все кричала, что нищих облагодетельствовала, тиранила нас с матерью, как могла, издевалась пятнадцать лет, то выгнать грозилась, то под суд отдать – пока ее кондрашка не хватил с досады за собственное великодушие, царство ей небесное.
– Адрес ваш мне удалось разыскать в девяносто седьмом, после того как я в первый раз вернулся из Чечни, – продолжал Семен Павлович. – Написал Лизе, в ответ получил сухую просьбу дочь не беспокоить: Аня выходит замуж, счастлива, об отце не вспоминает, и, кроме вреда здоровью и душевному спокойствию, наша встреча ей ничего не принесет. Ладно, скрепился я, надо еще подождать, думаю, потом съезжу сам в Москву, будь что будет. Поехал, пошел по известному адресу, только ты уже у супруга жила, а где – Лиза напрочь сообщить отказалась. Мы тогда с ней сильно повздорили. Она кричала на весь подъезд: «Уйди, ты ей не нужен, ты для нее умер, так и знай!» – и многое другое…
– Боже мой, если бы я знала, папа… – Аня обняла отца. – Но теперь все будет хорошо, поедем в Москву, покажем тебя лучшим врачам…
– Не-не-не, и думать забудь, теперь, когда у меня все есть, чтобы я по больницам валялся…
На крыльце раздался топот. По ступенькам сбежал Сережа, крепко держа за руку Темку.
– Мам, Сережа мой др-руг! – счастливо сообщил Темка, подбегая к матери.
Сережа тем временем устремился к беседке, уселся напротив Тани и, ни слова не говоря, сосредоточил на ней насмешливый и довольно циничный взгляд. При этом он забрасывал в рот кусочки печенья и, пережевывая, издевательски скалился. Матвей опустил ресницы с таким видом, будто ничего не происходит, Татьяна заерзала на скамейке, потом поднялась:
– Я пойду, дома дел полно. До свидания, Семен Павлович. Всем спокойной ночи.
Матвей поднялся, чтобы проводить ее, они вышли за калитку и говорили о чем-то, пока рядом не возникла худощавая фигура Сережи. Он был в синем спортивном костюме, в кроссовках, руки в карманах, чуть сутулился. Ростом Сережа догнал старшего брата и из-за юношеской худобы казался долговязым. Матвей же был отлично, пропорционально сложен, под одеждой угадывалась развитая мускулатура.
Должно быть, военные летчики много тренируются, подумала Аня, ведь им приходится выдерживать большие перегрузки.
– Кто настоящий отец Матвея? – спросила она, наблюдая за троицей у калитки.
– Нора о нем не рассказывала. Это как раз тот случай, когда отец никогда не интересовался ребенком. Насколько я знаю, Нора до меня не была замужем.
– Понятно, ошибки молодости… А парень хорош!
– Хорош, хорош, парень что надо!
Татьяна пошла вдоль домов по грунтовой дороге с накатанными колеями. Матвей обхватил Сережу за плечи, и братья медленно вернулись в садик.
Глава 4
Наутро Аня проснулась рано, но оказалось, что Сережи и Матвея уже дома нет.
Аня и Темка разделили завтрак в обществе Семена Павловича и решили побродить по городку. Темка с вызывающим видом путешествовал по незнакомой местности с игрушечным автоматом через плечо, как подобает настоящему военному.
Улочки авиационного городка были живописные, зеленые – сейчас кроны деревьев трепетали осенним багрянцем на легком ветру; по тротуарам стлалась палая листва, кое-где высились желтые кучки собранных накануне листьев, скромные сельские домики чередовались с девятиэтажками; ближе к аэродрому – двухэтажные каменные дома, похожие на казармы. По улицам ездили уазики, крытые военные грузовики, на обнесенной крашеным заборчиком площадке молодые люди в военной форме разминались с пудовыми гирями – перебрасывали из руки в руку. Несколько детей и пожилых женщин с интересом наблюдали за ними из-за забора. Аня с Темкой тоже посмотрели на упражнения и пошли дальше, миновали длинное здание школы в три этажа – перед фасадом на постаменте высился списанный, печальный, как показалось Ане, истребитель.
Ноги сами понесли ее в ту сторону, откуда доносился гул двигателей, рев форсажей, тянуло запахом керосина.
За городом раскинулся пустырь – полоса сухих рытвин, поросших пожухлой травой, а дальше начиналось ограждение летного поля, и вот там-то на полпути, на желтом холмике, Аня с Темкой обнаружили Сережу. Он сидел на земле, скрестив ноги, и смотрел в небо.
– Сережа! – воскликнула Аня. – Я думала, ты в школе.
Темка подбежал к «др-ругу» и уселся рядом, старательно подобрав под себя ноги тем же манером, что и Сережа.
– Ты куда смотришь? – Темка, щурясь, настойчиво заглядывал Сереже в лицо.
Тот посмотрел на мальчика и погладил его по головке.
– Это Матвей летает? – догадалась Аня.
В небе с ревом проносился над головой самолет и исчезал в небе так, что разглядеть его было невозможно; через какое-то время снова нарастал вой двигателей, тогда можно было различить в вышине крошечную крылатую машину.
Сережа не отвечал, но губы его шевелились, он что-то бормотал как бы про себя. Аня разобрала несколько слов:
– Переворот… петля… полупетля… горизонтальная бочка… фиксированная бочка… боевой разворот… косая петля… полупереворот… бочка…
– Сережа, что такое бочка, объясни, пожалуйста, мне тоже хочется знать.
Тот посмотрел на Аню с сожалением, как на безнадежную невежду:
– Фигура высшего пилотажа, у нас каждый ребенок знает.
– Так то у вас… – протянула Аня. – А ты говорил, что не увлекаешься самолетами.
– Не увлекаюсь, – упрямо повторил Сергей, – но разбираюсь, это разные вещи. У нас в классе много детей летчиков, только о самолетах и говорят, поневоле начнешь разбираться. – Лицо его омрачилось, в глазах сверкнуло злое отчаяние. – Они ведь все помешанные, их отцы, деды, и Матвей такой. Он без неба жить не может. Для него вся жизнь в том, чтобы летать. Думаешь, его хоть что-то может остановить? Никогда! Они – пленники небес, так и пропадают в небе, как Сент-Эк-зюпери, как мама моя – села в самолет и пропала. – У Сережи вырвался горький смешок, как короткое рыдание. – Получила то, к чему стремилась! А те жалкие останки, что потом нашли и захоронили, – не ее, я знаю. Никто из них не возвращается; в какой-то момент они слишком близко подбираются к Богу и уже не могут вернуться, попросту не хотят. – Юноша судорожно всхлипнул.
Аня обхватила его голову и прижала к себе:
– Это не так, Сережа, родненький, ты сам себя запугал. Папа ведь жив, ногу потерял на войне, но ведь жив…
Сережа резко вырвался и разразился саркастическим смехом:
– Папа жив? Ты ему в глаза как следует смотрела? Не смотрела? Так посмотри! Там ведь одна смертная тоска! Сколько еще он протянет без неба? Год? Два? А ведь ему всего пятьдесят четыре. Нет, говорю тебе, никто из них не возвращается, никто!
– Господи, Сережа! Как страшно то, что ты говоришь!
Он вдруг схватил ее за руки и горячо заговорил, и глаза у него были горячие, сам весь дрожал, как в лихорадке:
– Ань, возьми меня с собой, а? Я буду себя хорошо вести. Буду пай-мальчиком. Не хочу здесь больше оставаться. Не могу! – Ему как будто пришла в голову счастливая мысль, и он болезненно обрадовался: – Я буду за Темкой смотреть. Подумай, мы с ним ладим, тебе же легче станет – я буду с ним играть, гулять…
– Сережа, остановись, зачем ты просишь? – вскричала Аня в совершенном ужасе. – Да я сама тебя должна умолять. Я счастлива тебя забрать… только… Ты это серьезно? Не смеешься надо мной? А если завтра передумаешь? У тебя здесь друзья, школа, подумай, не настраивай меня зря…
– Так возьмешь? Спасибо. Я сразу в тебе почувствовал… Нет, не передумаю. К черту школу! Главное – папу и Матвея убедить. Но ты сможешь…
Скажи – Москва, хорошее образование и все такое, сама придумай… – Шеки юноши пылали, он больно сжимал Ане руки в порыве благодарности.
У Ани в мыслях и чувствах воцарился полнейший беспорядок. Она не знала, радоваться ей или опасаться: во всем поведении Сережи сквозила какая-то необузданность, он словно был не в себе, как будто с головой бросался в пропасть, не думая о последствиях. Одно очевидно: мальчику плохо, он страдает, мечется, и она обязана ему помочь.
Прежде всего надо успокоиться самой и успокоить его.
– Сереженька, мы сейчас пойдем домой и все обсудим с папой. Подумай, ему нельзя нервничать. Прежде всего надо выяснить, как он отнесется к твоему отъезду. Конечно, я скажу, что инициатива исходит от меня – я предложила, а тебе мое предложение понравилось. Мы будем часто приезжать, а если папа захочет, то сам может гостить у нас неограниченное время. Не вижу особых причин, по которым он стал бы возражать.
В небе нарастал оглушительный рев двигателей, все ближе и ближе. Самолет вошел в пике. Сережа стиснул зубы и зажал уши руками.
Матвей появился во второй половине дня. На нем был камуфлированный летный комбинезон без всяких нашивок или знаков отличия, под комбинезоном тельняшка, на ногах – летные ботинки с ремешками у щиколоток.