Кара-Мустафа от природы был человек нерешительный, долго колебался при окончательном выборе, терзаясь сомнениями, но когда решение было принято, начинал действовать немедленно.
Он позвал капуджи-агу.
— Паши прибыли, Мурад-ага?
— Сидят в зале, эфенди, — поклонился налитый бычьей силой капуджи-ага, преданным, собачьим взглядом следя за малейшим жестом своего хозяина.
— Мурад, — великий визирь понизил голос до шепота, — аллах покарал нас немилостью своей и даровал победу неверным… Но это не означает, что среди нас нет виновников нашего поражения… Они есть — и их нужно наказать!
— Кто это? — хриплым голосом спросил Мурад, с готовностью берясь здоровенной ручищей за рукоятку ятагана.
— Они там, в зале… Но обойдёмся без крови…
— Удавкой?
— Да. Станешь с двумя-тремя верными капуджи вот за этой дверью, — Кара-Мустафа открыл дверь в соседнюю комнату, — и всех, кого я направлю сюда, удавишь, а трупы вытащишь на галерею, выходящую в сад.
— Будет исполнено, мой повелитель, — поклонился Мурад. — Со мной всегда надёжные люди.
Отдав это распоряжение, Кара-Мустафа вошёл в зал.
Паши вскочили, застыли в молчаливом поклоне.
Вот они — все, кто из-за своей трусости и бездарности привёл войско к невиданному поражению! Нет только хитрого хана Мюрад-Гирея да графа Текели — пронюхали, верно, вонючие шакалы, об опасности и не торопятся на вызов, чтобы ответить за своё далеко не рыцарское поведение на поле боя. Но он доберётся и до них, достанет их хоть из-под земли!
— С чем пришли, паши? Чем порадуете сердце вашего сердара? — спросил великий визирь глухо, едва сдерживая ярость. — Где ваши воины? Где ваши знамёна? Где оружие и обозы? Где, спрашиваю я вас?..
С каждым его словом все ниже склонялись головы пашей. В зале стояла гробовая тишина.
— Чего молчите? И почему я вижу вас всех живыми? Почему ни один не сложил голову в бою? А? Видимо, потому, что вы не воины, а ничтожества, трусы, свинопасы! Вы не достойны носить высокое звание паши, которого удостоил вас богом данный султан!
Голос сераскера дрожал от гнева. Никто не посмел возразить ему. Только зять султана, прямой и горячий Ибрагим-паша, смотрел великому визирю прямо в глаза, не скрывая ненависти и презрения.
Кара-Мустафа заметил это и обратил свой гнев на него.
— Что скажем султану, паша? Кто виноват в поражении?
Ибрагим-паша шагнул вперёд, сверкнул глазами.
— Все мы виноваты! Но наибольшая вина — твоя, Мустафа-паша!
— Почему?
— Ты — сердар. Ты и в ответе за все войско. А мы — лишь за свои отряды.
— Я буду отвечать перед падишахом, а вы — передо мной!
— Мы и отвечаем!
— Это не ответ! Сейчас каждый из вас зайдёт ко мне и один на один доложит, что он делал под Веной и Парканом… Вот ты, Ибрагим-паша, первым и заходи!
Кара-Мустафа пропустил перед собой в комнату Ибрагима-пашу. Тот хотел направиться к столу, но Кара-Мустафа указал на вторую дверь.
— Нет, паша, сюда, пожалуйста!
Ничего не подозревая, Ибрагим-паша переступил порог и оказался в просторной полутёмной комнате — густые ветви деревьев затеняли окна. В тот же миг два капуджи схватили его, как тисками, за руки, а третий молниеносно накинул на шею петлю. Паша и вскрикнуть не успел, как петля сдавила ему горло, в глазах потемнело…
Высоченный капуджи перекинул верёвку через плечо, выпрямился — и паша повис у него на спине. С минуту он ещё дёргался, но скоро затих.
Капуджи-«виселица» для верности ещё немного подержал свою жертву на себе, а потом, убедившись, что тот уже отошёл в «райские сады аллаха», отволок труп на галерею и там швырнул в угол.
— Первый готов! — сказал он, вернувшись в комнату.
Кара-Мустафа мрачно взглянул на Мурада.
— Зови Каплан-пашу!..
До самого вечера продолжалась расправа. Устал великий визирь. Устали палачи. Капуджи-«виселица» еле волочил ноги: шутка ли — повесить на собственных плечах пятьдесят одного пашу!
Весть о жуткой казни быстро разнеслась по городу. Ледяным холодом наполнялись сердца тех высших военачальников, которые в этот день остались живы. Каждый ждал своей участи…
Крымский хан и граф Текели наказания избежали, укрывшись в своих отрядах.
2
В ту же ночь Кара-Мустафа выехал из Буды в Белград. Здесь, в своём роскошном дворце, не отдыхая, сел писать объяснение султану. Всю вину за поражение свалил на Мюрад-Гирея, Текели и на пашей. Красочно описал, как они изменили или проявили трусость и слабоволие. Затем сообщил, что казнил виновных через повешение, а Мюрад-Гирея, который, взяв от Собеского большой бакшиш[88], первым бросился бежать с поля боя, он властью, данной ему падишахом, лишил трона. В завершение заверил султана в преданности и пообещал, собрав силы, остановить армии союзников, а потом разбить их…
Закончив, собственноручно переписал начисто, свернул письмо трубкой, обвязал зеленой лентой, приложил печать и только тогда позвонил в колокольчик.
Явился Мурад-ага.
— Пришли ко мне Сафар-бея и Асен-агу, а также приведи невольницу Златку. И сам готовься к отъезду в Стамбул.
Когда Ненко и Арсен в сопровождении Мурад-аги вошли в покои великого визиря, уже светало, но в подсвечниках все ещё горели свечи. За широким, с резьбой столом сидел осунувшийся, с более тёмным, чем обычно, лицом Кара-Мустафа и грустными глазами, в которых, казалось, блестели слезы, смотрел на стоящую перед ним нарядно одетую девушку.
Это была Златка.
Увидев Арсена и Ненко, она вскрикнула и побледнела, но быстро овладела собой и опустила на лицо тонкую шёлковую вуаль.
Молодые чауши тоже были поражены неожиданной встречей. Они даже забыли, как велел этикет, низко поклониться великому визирю.
Однако Кара-Мустафа сидел молча в кресле и, как завороженный, не сводил взгляда со Златки. Кроме неё, никого не замечал.
Наконец тяжело вздохнул и едва уловимым жестом руки отпустил девушку.
— Иди! — сорвалось с губ единственное слово.
Златка пошла к выходу, и тут же из тёмного угла к ней шагнули Фатима и Джалиль. Ни Арсен, ни Ненко сначала не заметили их.
Проходя мимо Арсена, Златка подняла голову, чуть приоткрыла шаль… Кровь так и бросилась в голову Арсену. Во взгляде девушки были и любовь, и боль, и мольба… Она будто спрашивала с укоризной: милый, когда же ты освободишь меня?
Как он сдержался, не натворил беды — и сам не знал. Мелькнула было молнией мысль — выстрелить из пистолета в Кара-Мустафу, ударить ятаганом Мурада, а потом, схватив Златку, бежать…
Но далеко ли убежал бы?
Златка скрылась за дверью. Исчезла, как сон.
Чауши переглянулись и запоздало поклонились великому визирю, застывшему чёрной статуей.
Прошло несколько тяжких минут, прежде чем Кара-Мустафа обратил на них внимание. Он ещё раз вздохнул, затем вышел из-за стола, держа в руках свиток бумаги.
— Поедете в Стамбул! — сказал устало. — Отвезёте падишаху моё письмо… Коней не жалейте. Покупайте свежих — деньги на это у вас будут… Я хочу, чтобы это письмо попало в мобейн раньше, чем туда дойдут слухи о поражении под Веной. Султан должен знать правду! Но лучше эту горькую правду скажу я, чем недруги мои… Вы меня поняли?
— Да, наш повелитель.
— Второе… С одним письмом являться пред светлые очи падишаха не годится. Султаны тоже любят подарки. С вами поедет Мурад-ага во главе отряда моих телохранителей. Кроме того, что он будет охранять вас в дороге, он повезёт от меня в подарок султану девушку-невольницу. Вы её только что видели. Султан давно прослышал о её красе — пусть теперь утешается! Берегите эту невольницу как зеницу ока. Вслед за вами я вышлю падишаху обоз австрийских девушек-пленниц. Они прибудут в Стамбул позднее, однако скажите о них султану, чтобы знал…
Услыхав, что Кара-Мустафа решил подарить Златку султану, Арсен чуть было не лишился чувств. Из одной неволи девушка попадёт в другую — более страшную! Как говорится, из огня да в полымя… Если не посчастливится вызволить в дороге, попробуй-ка вырви её тогда из султанского гарема!
Ненко понял состояние Арсена, незаметно коснулся локтем его руки: мол, держись, друг! И тут же поспешил поклониться великому визирю, заверив его:
— Все сделаем, как приказывает наш преславный властелин!
Но Кара-Мустафа не отпускал их. Углубившись в свои мысли, прошёлся по мягкому пёстрому ковру, постоял перед окном, побарабанил сухими тёмными пальцами по окрашенному подоконнику и только потом, словно решившись на что-то важное, повернулся и добавил:
— И, наконец, последнее… Нужно позолотить горечь новости, чтобы не такой горькой казалась. Заедете в Эйюб и из моей сокровищницы возьмёте зелёный сундук с драгоценностями. Мурад уже получил на это полномочия. Преподнесёте его султану одновременно с девушкой… Отправляйтесь немедленно и в дороге не мешкайте! Все. Идите. Да хранит вас аллах!
3
Арсен был в отчаянии: им не удалось освободить Златку в пути. Из Белграда до Стамбула отряд Мурад-аги мчался как ветер. Останавливались только немного отдохнуть и покормить коней. Рядом с каретой, в которой ехала Златка с Фатимой и Джалилем, неотступно следовали два десятка свирепых капуджи. О том, чтобы выкрасть девушку, нечего было и думать.
В Эйюб прибыли поздним осенним вечером. К их удивлению, здесь уже знали о поражении Кара-Мустафы, и во дворце царила растерянность, граничившая с паникой. Все, кто пригрелся под крылышком великого визиря, с ужасом ждали конца своего благополучия. Некоторые постепенно собирались — складывали вещи, прибавляя к ним кое-что из имущества хозяина.
Мурад-ага твёрдой рукой сразу навёл порядок. На кухне запахло ужином для прибывших. Банщик затопил печи в бане. Цирюльники правили бритвы — нужно было придать чаушам и капуджи благообразный вид, угодный аллаху, а рабыни доставали из сундуков новую одежду для них, чтобы завтра своими «лохмотьями» не оскорбили Высокий Порог.
Несмотря на поздний час, дворец сиял огнями. Гремел властный голос Мурад-аги. Суетились слуги, рабы и рабыни.
Златку поместили в её прежнее жилище, поставили стражу; к ней могли заходить лишь женщины, которые готовили её к завтрашнему утру, когда она предстанет пред ясные очи падишаха.
Арсен и Ненко поужинали, побывали в бане, у цирюльника и только после полуночи вошли в отведённую им комнату. Обоим было не до сна.
— Нужно предпринимать что-то сейчас — завтра будет поздно! — решительно заявил Арсен, быстро расхаживая по комнате.
Ненко поднял на него свои тёмные, как ночь, глаза.
— Что ты надумал?
— Ничего… Будь нас не двое, а двадцать, мы бы напали на охрану, перебили всех, вывели из башни Златку — и ищи ветра в поле!
— Это неразумно!
— Знаю, что неразумно… Но ничего путного в голову не приходит. Жуть берет от одной мысли, что завтра мы отведём Златку в султанский сераль. Сами!.. Я не переживу этого! Как подумаю, что она будет рабыней в гареме султана, так готов немедля схватиться с капуджи и погибнуть от их сабель.
— Почему ты думаешь — рабыней? Султан может сделать Златку своей ирбалью — возлюбленной, или кадуной, то есть женой… Златка — очень красивая девушка! — с грустью сказал Ненко.
Арсена даже передёрнуло.
— Не добивай меня окончательно, Ненко! Этим не шутят!
— А я не шучу, — серьёзно ответил тот. — Если Кара-Мустафа отослал Златку в подарок султану, значит, наверняка знал, что она с её красотой и обаянием понравится ему и, пожалуй, станет его женой. Султаны женятся не так, как простые смертные. Они никогда не берут турчанок, потому что считают недостойным жениться на своих подданных. В султанском гареме всегда есть несколько сотен красавиц со всего света. Не все, конечно, становятся возлюбленными, а тем более жёнами падишаха. Далеко не все… Рабыню, удостоившуюся его внимания, называют гиездой, то есть той, которая приглянулась, — она сразу поднимается в гареме на ранг выше. Когда гнезду начинают считать ирбалью, ей дают несколько комнат, рабыни и евнухи обслуживают её, и она, пока пользуется благосклонностью султана, чувствует себя полновластной хозяйкой своего небольшого дайре — двора… И все же она ещё не жена… И вообще, законных жён у султана не бывает. Достаточно ему произнести три слова: «Это моя жена!» — как гиезда или ирбаль считается кадуной падишаха… Но стоит ему сказать: «Я не желаю видеть эту женщину!» — как такую гнезду или ирбаль в течение дня выселяют из гарема и отдают замуж за какого-нибудь чиновника. Правда, все имущество она может забрать с собой… Если же годы её не дают надежды выйти замуж, то её просто выводят за ворота — и иди куда хочешь… Очень скоро эти изгнанницы проедают сбережения, одежду, драгоценности и нищенствуют на базарах Стамбула, нередко становясь воровками. Многие в отчаянии бросаются в воды Мраморного моря…
— А кадуны?
— Кадуны-эфенди вместе со своими детьми — принцами и принцессами — постоянно живут в гареме, враждуя между собой и воспитывая сыновей — шах-заде — в лютой ненависти к сыновьям других кадун. Когда шах-заде подрастают, они становятся смертельными врагами, и тот из них, кому удаётся захватить престол, беспощадно уничтожает своих братьев-соперников или же кидает их в сырые казематы Семибашенного замка…
— Страшную картину нарисовал ты, Ненко. Выходит, что султанский сераль — настоящая тюрьма для многих сотен людей? Но для чего ты мне все это рассказываешь?
Ненко печально взглянул на друга.
— Пойми, Арсен, нужно смотреть правде в глаза. Через несколько часов Златка попадёт в сераль, и её упрячут в гарем. Я хочу, чтобы ты знал, что такое султанский гарем, и не падал духом. У вас есть пословица: не так страшен черт, как его малюют… Я слышал её от тебя…
— Что ты имеешь в виду?
— А то, что когда Златка окажется в султанском гареме, то и тогда у нас останется надежда на её освобождение. Даже большая, чем сейчас… В гареме постоянно живёт не менее двух тысяч людей — рабынь, служанок, аляибр — то есть молоденьких невольниц, гиезд, ирбалей, кадун, принцесс крови, малолетних принцев крови, евнухов… Кого там только нет! Под видом возчиков, которые доставляют все необходимое для кухни, дровосеков, трубочистов, золотарей, вывозящих нечистоты, лекарей, ворожей в гарем не так уж и трудно проникнуть. Да и султанские жены и невольницы не сидят там безвылазно. Время от времени их выпускают под присмотром слуг-батаджи, — которых, понятно, можно и подкупить, — в город, где они развлекаются, посещая базары, наблюдая свадебные и похоронные процессии, покупают себе обновки и сладости. Нередко заводят флирт с молодыми людьми, особенно с янычарскими чорбаджиями…
— Не может быть! — удивился Арсен. — Я был уверен, что евнухи им и шагу ступить не дают из гарема.
— И все же это так! Когда я обучался в военной школе, то сам не раз встречался с девушками из султанского гарема.
— Твои слова — нож для моего сердца! — с мукой в голосе воскликнул Арсен. — Лучше нам со Златкой погибнуть вместе, чем ей испытать такое!
Ненко обнял Арсена за плечи, привлёк к себе.
— Держись, друг! Не все потеряно! Положись на меня — я хорошо знаю Стамбул и султанский сераль. А если погибать, то погибнем все трое! Неужели ты думаешь, что я оставлю сестру и тебя в беде? Но завтра мы выполним поручение Кара-Мустафы, другого выхода у нас нет.
— Нужно устранить его!
— Я согласен с тобой. Но сделаем это руками других…
— Как?
— Это моя забота. А сейчас хотя бы часок отдохнём, ибо завтра, вернее уже сегодня, нас ждут немалые испытания…
4
Галера мягко пристала к каменному причалу. Первыми на берег ступили чауши, за ними, в окружении четырех капуджи, — Златка. Потом сошёл Мурад-ага во главе целого отряда своих людей, которые несли и охраняли зелёный сундук с драгоценностями великого визиря.
Их встретили, предупреждённые посланцем Мурад-аги, четыре чауша султана и по каменным ступеням проводили к громаднейшему беломраморному дворцу — султанскому сералю, утопавшему в зелени великолепного приморского парка.